Инсайдер - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 68

Теренсу Бемишу накинули на плечи плащ, в котором полагалось принимать подобные подарки, и он стал на колени и поцеловал руку императора и золотую кисть, прикрепленную к правому углу свитка.

Сам факт того, что император подарил собственную картину человеку со звезд, вызвал немалые пересуды — Теренс Бемиш был первым таким человеком, о котором знали, что он родился на небе. Зашептались, что скоро чужеземцу предложат пост наместника Чахара или министра финансов, но люди знающие качали головами и говорили, что никто не станет менять указ, запрещающий людям со звезд занимать должности в империи — этот указ был специально устроен в свое время, чтобы выгнать из страны Нана.

Этот день, когда Бемиш говорил с государем Варназдом, его первый заместитель Ашиник провел на новом квадрате А-33. Участок был едва-едва обжит — посреди его уже вилась продавленная тракторами дорога, но стоило отойти от нее на десять метров, как из травы начинали вспархивать птицы и ящерки подставляли солнцу зеленые спинки на пестрых камнях. Когда наступило обеденное время, рабочие сели в джип и укатили в столовую. Ашинику хотелось побыть одному. Он выбрал себе освещенный солнцем взгорок, сел на траву и развернул тряпочку, в которую был завернут его обед: две лепешки с овечьим сыром и маслом.

Кто-то опустился рядом на траву. Ашиник оглянулся. Рядом с ним сидел человек в грубом соломенном плаще, желтом поясе ремонтника — однако это был не ремонтник, а человек по имени Ядан. Ядан был тот самый сектант, который учил Ашиника и который возвел его в третий круг. Ядан не был главою секты, выше был еще один человек, которого запрещено было называть по имени и которого все называли Белый Старец. Белый Старец — это было не прозвище, а должность. Если бы Белый Старец умер, Ядан стал бы Белым Старцем. Ядан был самым непримиримым противником землян во всей секте и стоял в ее иерархии вторым.

— Добрый день, Ашиник.

— Добрый день, учитель. Почему вы не сказали, что хотите видеть меня? Вам опасно появляться здесь. Вдруг вас опознают.

— Почему же опасно? Мне казалось, это самое безопасное для меня место во всей империи. Разве все, кто работает сейчас на стройке, — не преданны нам?

— Что взять с простых крестьян, учитель? Бесам легко сманить человека высокой зарплатой и толстой лепешкой, а этот дьявол Джайлс понатыкал везде стальных глаз и следит за мной постоянно. Все, чего он хочет, — поймать через меня на крючок большую рыбу, которая накормит разведку бесов и понравится Шавашу.

Ашиник произносил слова механически, сжимая в руке развернутую тряпочку с лепешкой и сыром. Он чувствовал, как страх липкими пальцами копошится в сердце. Что потребует от него Ядан? Тон учителя не предвещал ничего хорошего. Сейчас его накажут… Хотя за что? Что он, Ашиник, нарушил? Все обряды и ритуалы соблюдались им тщательно. Не было вечера, чтобы Ашиник не созвал рабочих на краткое моленье, не было утра, чтобы он встал с постели, не обрызнувши левое плечо водой… И все же сердце Ашиника трепетало…

— А ты боишься, — неожиданно сказал Ядан. — Чего ты дрожишь, Ашиник?

Ашиник молчал.

— Впрочем, извини, мальчик, что я спрашиваю такую глупость, — промолвил Ядан. — Трудно жить среди бесов и не бояться, не правда ли?

— Да, конечно.

Они немного помолчали. Ядан, сухой, поджарый, пристально разглядывал раскорчеванную делянку и замерший у огромной ямы, перепачканный глиной экскаватор.

— Я проголодался, — вдруг промолвил Ядан.

Ашиник поспешно разломил лепешку напополам.

— Вай, мой мальчик! — тихо сказал сектант. — Ты уже ешь бесовскую пищу?

Ашиник в ужасе поглядел на лепешку.

Снедь была прихвачена им по дороге у стойки, где деревенская баба торговала дешевой вейской едой. Лепешка была, по правде говоря, самая простая, такая, какую тысячи лет в этих местах пекли женщины, и сыр был домашний, острый козий сыр, скатанный в белые твердые комочки. Но прослойка между сыром и луком была обильно полита красным острым соусом, и вот этот-то соус — тут Ядан был бесспорно прав — происходил не из здешних мест, а из импортной бесовской банки. Ашиник похолодел. Еще месяц назад он, Ашиник, сам бы заметил, что пища бесовская, — а тут купил лепешку и автоматически завернул ее в тряпочку. О боги, что же с ним, с Ашиником, такое делается, что он не замечает уже таких простых вещей? Или, в конце концов, разве так важно, из какой банки этот соус?

Ашиник густо покраснел и, размахнувшись, зашвырнул лепешку в котлован с водой.

— И часто ты ешь ихнюю пищу?

Ашиник виновато молчал. Памятуя о чистоте тела и заветах учителя, он большею частью старался не трогать блюд землян, но разве это было легко? Первый раз ему пришлось есть их еду как раз во время той давней банковской делегации. Ашиника вместе с другими посадили тогда за банкетный стол, и хотя Ашиник вполне перетерпел бы голод, он не вынес понимающего и спокойного взгляда Теренса Бемиша, которым тот мимолетно скользнул по пустой тарелке Ашиника.

Ну а потом — то совещание, после которого Инис тащит пиццу, то работа до поздней ночи и гамбургер, — трудно жить с бесами и не есть их пищи. Да что пищи — стыдно подумать, вот и костюм у Ашиника в шкафу висит — из той самой бесовской ткани, которой он так стращал единоверцев.

— И часто ты ешь ихнюю пищу? — повторил вопрос Ядан.

— Приходится, — пробормотал Ашиник.

— Да, стало быть, вот какое дело, — усмехнулся Ядан, — боги застили бесам разум, сделали их своим орудием — думали ли мы, что бесы отдадут нам свою главную стройку…

И вдруг резко встал.

— Хватит тебе есть бесовскую лепешку, пора поесть пищи духовной. Будь в Иниссе шестого числа, а где — сам знаешь.

Повернулся — и исчез.

Ашиник некоторое время сидел неподвижно. Ему казалось, что все будет гораздо хуже. Ядан мог приказать ему убить Бемиша. Или взорвать у пассажирского терминала бомбу. Что бы тогда делал Ашиник? Он .не имел права отказаться…

Вместо этого его всего лишь позвали в Иниссу, на собрание всех кругов секты. Что это значит? Что его поступок одобряют? Или, напротив, его будут судить, и шестое число станет последним днем его жизни? Или ему велят искупить свою вину убийством того человека, который совратил его с пути истинного, — Теренса Бемиша?