Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 37

— Это плохая девушка, Рамзи, — сказала она сдавленно. Слова нехотя соскакивали с языка, как капли из неплотно закрытого крана.

— Плохая? Почему ты так решила? Вы же не общались! — возмутился я.

— Плохая, Рамзи. Она одержима духами. И они почти сожрали ее изнутри. И оттого, что эти духи еще голодны, они пожирают всех, кто оказывается рядом. И все, кто оказываются рядом, теряют себя. Забывают, кто они. Совершают то, что никогда бы не сделали. — Бабушка посмотрела так внимательно, что внутри у меня похолодело. — То же самое произошло с твоей матерью, когда она встретила твоего отца.

На этих словах я выдохнул и улыбнулся. Если первые слова про голодных духов произвели впечатление вплоть до мурашек по коже, то как только ба скатилась на рельсы истории про мать и отца, все стало понятно. Она просто не любила белых и видела в них угрозу для своего мироустройства.

— Я не дам ей сожрать меня, — улыбнулся я. — Пока что она приготовила для меня еду. А не наоборот!

— Она уже, Рамзи. — Бабушка втянула седую головку с гладкой прической в плечики.

— Что уже? — не понял я.

— Уже сожрала тебя. А ты и рад.

— Как, вроде пока я целенький. — Я покрутил руками и ногами перед собой, показывая, что со мной ничего не произошло.

— Ты знаешь, о чем я, Рамзи. У тебя есть один только шанс уцелеть. Один шанс. Но он потребует немало усилий. А потом всю оставшуюся жизнь тебе надо будет прилагать усилия, чтобы загладить содеянное.

Я вскочил с кровати и метнулся к двери. Мне не понравилась эта игра в пророка и умничанье. На выходе из комнаты я оглянулся и посмотрел на нее. Бабушка тоже обернулась.

— Всю жизнь я откладывала деньги, что присылала твоя мать. Я не потратила из них ни цента, потому что знала, что рано или поздно они пригодятся. Все поступки, дела и решения имеют свою цену. Есть то, что рождается в благости, а есть то, что в страстях. То, что рождается в страстях, вымаливается и очищается благодеяниями. Знай, Рамзи, если поймешь то, о чем я говорю, и тебе понадобятся деньги, я дам их тебе. Я для тебя их и хранила.

— Почему для меня?

— Потому что то, что рождается в страстях, должно вымаливаться и очищаться благодеяниями.

Я не ответил. Хлопнул дверью и вышел. Мы никогда не ссорились с бабушкой. Она никогда не позволяла себе ничего подобного. Нравоучений, резких замечаний. Вот женская ревность во всей красе. Увидела другую женщину, помоложе, на своей кухне и как с цепи сорвалась.

— Бабушка не будет есть с нами, — произнес я как можно спокойнее. Но голос все равно немного дрожал.

— Ладно, — ответила Джесс. — Может, тогда заберем еду к себе и поедим на твоем невероятном матрасе? А?

Джесс выглядела чудесным, милейшим созданием. И как только у бабушки язык повернулся говорить про нее гадости.

В тот день мы много шутили и дурачились. День был светлым. Таким, будто никогда не было Гига и Эла. Никогда не было Санджая. Никто не находил его трупа на берегу. И никто не разбивал ему голову камнем. Казалось, будто Джесс только-только исполнилось семнадцать и перед ней открывался неизведанный и чистый мир, а я мог ей его показать. Уберечь ее от ошибок. И сам мог бы не совершать их. А когда приблизился вечер, ее шутки и беззаботное веселье переросли в нечто иное. Теперь она, как волчица-оборотень, после того, как полная луна коснулась сиянием темного неба, преобразилась. Выпустила звериную суть наружу. Движения Джесс стали плавными, а взгляд пристальным и туманным. Таким он бывает у охотников, когда те фокусируются и на жертве и ландшафте одновременно.

Она подошла близко. Совсем как утром, когда провоцировала меня после душа. Но я заметил разницу.

— А теперь ты знаешь, что мы будем делать? — спросила она.

Я знал. Она охотилась, а лучшая защита от охотника — это нападение.

— Знаю, — ответил я и поцеловал ее первым.

Джесс сожгла меня изнутри. Сожгла. Я тлел, как уголь. Снова разгорался. Мерцал, окутанный дымом. Вспыхивал, сдобренный жиром, капающим в костер с решетки гриля. А она аккуратно переворачивала стейк лопаточкой. Добивалась хрустящей корочки. Но так, чтобы не пересушить. Не знаю, сколько длилась эта ночь. Казалось, она заканчивалась и начиналась снова. Крутилась колесом сансары. То поднимая на вершины блаженства, то бросая вниз, то вновь вскидывая наверх. Я устал и одновременно был полон сил. А она казалась уже не такой уверенной и дерзкой. Что-то в ней изменилось. Джесс могла разрыдаться в любой момент, и оттого, наверное, в ней проснулась странная животная жадность. Будто она пыталась насытиться мною впрок. Я не был против. Мне нравилось утолять ее голод. Нравилось быть желанным блюдом для нее. Невольно я вспомнил слова бабушки: «И оттого, что эти духи еще голодны, они пожирают всех, кто оказывается рядом». Сравнения, что рождались у меня с насыщением и голодом, показались похожими на то, о чем она предупреждала. Но это не было чем-то страшным или неприятным. Почему надо бояться того, что происходит в страстях? Страсть — это пиковое состояние жизни.

Джесс поднесла руку к моим волосам и убрала влажную прядь со лба. В этот момент я увидел странный след на ее запястье, похожий на ссадину от веревки или браслета. Такой, если бы она длительное время была привязанной.

— Что это? — спросил я.

— Ничего, — ответила она и отдернула руку.

Меня не устроил такой ответ, и я притянул ее к себе, чтобы разглядеть след поближе.

— Это что же это такое? Тебя что, привязывали, Джесс?

— Какая разница.

— Вообще-то, есть разница. Зачем это? Кто это сделал? Гиг?

Она не отвечала.

— Это после того, как он забрал тебя со свидания в ангаре? Он это сделал из-за меня?

— Нет, это не из-за тебя. Он это сделал из-за меня, Рамзи. Ведь в полнолуние я превращаюсь в оборотня. А как ты знаешь, оборотней в такое время сажают на цепь. Чтобы они никого не съели.

В шесть утра ни Эла, ни Гига не было на вилле «Мальва». Понятно, что за день до этого они занимались поисками Джесс. И волнительно, что их до сих пор нет дома. Я приняла душ. Уложила волосы. Выпрямила распушившиеся от местной влаги кудри. Убрала в хвост. Не люблю носить распущенные. Не выношу, когда что-то мешается у лица. По той же причине не ношу очки. Хотя от частого набивания текстов зрение сильно ухудшилось. Заварила себе бесподобный зеленый чай. Странно, что на острове Цейлон, в чайной мекке, с ним проблемы. Найти крупнолистовой — задача не из легких. Продается один перетертый жмых, похожий на пыль. Марджани очень удивилась моему запросу. У ланкийцев считается, чем чай мельче, тем элитнее. Но она, не переча, раздобыла то, что я просила. Так что теперь не надо вооружаться ситечками и цедить заварку.

Я расположилась в холле. Села на диван и только тогда заметила здоровенную деревянную маску, прислоненную к стене. Очевидно, та изображала местное божество не самого дружелюбного толка. Не знаю уж, чьих рук это дело и кто притащил ее сюда. Гиг с дурости или Марджани, чтобы отпугнуть от дома злых духов. Я не успела додумать мысль — послышался шум, в дом вошли Гиг с Элом. Оба выглядели не лучшим образом. Но увидев меня просияли. Приятно, когда тебе рады. Даже вредина Гиг расплылся в улыбке.

— Труди, — вырвалось у Эла. Будто вечность меня не видел.

— Где вы были? — спросила я.

— Искали Джесс, где же еще, — ответил Гиг. — Она же сбежала из дома! Ты разве не знала? — Сказать, что тон его голоса был ироничным, — ничего не сказать.

— А почему вернулись так поздно, точнее, рано?

Мужчины переглянулись. На обоих лица не было. Сложилось впечатление, что минутой ранее они узнали тайну Бермудского треугольника или, по крайней мере, кто убил Джона Кеннеди. Еще никогда Гиг с Элом не были так похожи. Обычно диаметрально противоположные в реакциях и суждениях, теперь они символизировали броманс — в лучших традициях этого понятия.

— Ладно вам. Говорите как есть, — сказала я. — Понимаю, что ничего благодушного не услышу. Но нам в любом случае надо что-то с этим делать.