Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 5

Мы с Санджаем были дружны в детстве. Сейчас не особо. Иногда болтали. Я ценил его непосредственность. Джай любил слушать про Италию. Он нигде, кроме Ланки, не был. Да тут девяносто процентов населения не то что в Италию — дальше своей деревни не выезжали. Потому я ему рассказывал, где был, что видел, а он улыбался и накидывал вопросы. Как там то? Как там это? И все не мог понять, почему я приехал обратно. Я тогда задал ему встречный вопрос: променял бы он серф на огни большого города, если б смог? Он задумался и согласился, что не променял бы. Наверное, потому, что в одном был по-настоящему уверен. В умении брать волны.

А когда он на Джесс глаз положил, я, признаюсь, в первый раз в жизни на него разозлился. Я эту девушку отчасти себе присвоил. Понимал, что у нее есть муж и все такое. Но среди местных я считал себя ее главным фаворитом. Она чуть ли не через день прибегала ко мне в бар и трещала без устали, словно сутки до того не разговаривала. Любезничала. На теннис позвала. Я тогда не знал, что она в принципе такая дружелюбная.

А когда я на Санджая мертвого взглянул, я на него уже не злился. Только тогда, наверное, и перестал. Накануне вечером народу в баре собралось полно. Я напитки делал, а сам поглядывал на Джесс и Санджая. На то, как они перемигиваются. Я не верил, что они серьезно до чего-то «домигаются». Только я ошибся. Сначала он за лежаки ушел, а потом и она за ним. Там, где они скрылись, берег делает поворот, и то, что происходит в той стороне пляжа, можно увидеть лишь с моря. Это наша маленькая уединенная бухточка.

Те, кто был с Джесс на ужине, — муж и еще один. Им хоть бы что. Сидели и спорили. Еды они заказали на четверых, только одну лишнюю порцию собирались забрать с собой. Джесс рассказывала, что они на вилле парами живут. Она с мужем и еще одна парочка, нелюдимая. Только той, второй, дамы не было.

Когда Джесс за Санджаем ушла, не было их долго. А потом я отвлекся на какое-то время, а когда спохватился, компания их уже исчезла. Даже ту еду, что с собой заказывали, оставили. Так быстро засобирались.

Уже к двенадцати утра следующего дня заявилась в бар полиция. Стали спрашивать, кто что видел. Я знал, что про Джесс не скажу. Не скажу, что она с Джаем в бухте находилась. Но про нее рыбаки рассказали. Рассказали, что видели, как они за лежаками… Ну, вы поняли. Видели, короче.

Что мне тут тяжелее всего дается, так это еда. Я представляла азиатские гастрономические изыски иначе. Думала, будем объедаться морепродуктами. Но в местных заведениях креветки приличных размеров — редкость, а если и положат в заказ большие, то уж непременно неочищенные. Сиди ковыряйся. Это я не говорю о сашими из тунца. Ломтики раз на раз не приходятся, и имбиря не докладывают. Ясное дело, что блюдо японское, а не ланкийское, но и не называли бы его тогда сашими! Была грешная мысль, что они на доставках экономят, но Эл говорит, что и в заведениях на тарелке все точно так же выглядит. Наша помощница по дому, юркая старушонка Марджани, поедет сегодня на рыбный рынок. Я набралась смелости и напросилась с ней. Надо иногда выходить из дома, а раннее утро для этого самое лучшее время. Выберу креветок и самого жирного тунца. Ну, а если не решусь выйти, так посижу в тук-туке. Тоже прогулка.

В комнату постучали. Из-за тяжелой двери появилась маленькая седенькая голова со сморщенным лицом кофейного цвета:

— Мадам, вы хотели поехать на рыбный рынок.

Я сидела под пологом нашей с Элом кровати — правда как самая настоящая «мадам» — и писала. Мне нужно было закончить небольшой рекламный текст для заказчика. Марджани вечно называла меня «мадам». Только так и никак иначе. Эл сопел рядом. И я приложила палец к губам. Ланкийцы, вероятно, не распознают языка жестов. Старушонка понимающе кивнула, но ответила еще громче, чем прежде, что ждет меня внизу. Я тихо сползла с кровати, прошелестев по простыням оборками юбки любимой муслиновой сорочки. В ней я ощущала себя подружкой Тарзана — Джейн. С пальмами за окном — стопроцентное попадание. Покрутилась перед зеркалом, забрала растрепавшиеся во сне волосы в тугой хвост. Они у меня от природы волнистые, а в этом влажном климате начали извиваться черными змеями. В общем, собралась как можно быстрее и поспешила к милой Марджани. Та бродила в холле из угла в угол. Увидев меня, заулыбалась наполовину беззубым ртом:

— Вам очень идет, мадам! — Она показала на мои волосы. — Так вам лучше, чем… — Она, видимо, не знала, как сказать на английском «лохматые», и изобразила двумя руками над головой беспорядок. Я оценила ее способности в пантомиме и решила, что все-таки зря грешила на ланкийцев в вопросе языка жестов.

Тук-тук ждал за забором. Мы прошли к нему густым садом виллы «Мальва», похожим на ожившие декорации к текстам Элизы Бернетт. Заросший великанскими папоротниками, цикламеновыми цветами и остроиглыми растениями наподобие пурпурного алоэ вера. Все они расступались перед нами, двумя маленькими женщинами, на утренней влажной тропе, ведущей в мир. Усевшись на скрипучие дерматиновые вечно съезжающие сиденья, мы поехали по проселочной дороге. Марджани в задумчивости кивала своим мыслям и смешно шевелила подбородком, будто перекатывая что-то во рту. Мне было спокойно с ней. Утренняя Ланка, еще не разогретая полуденным солнцем, казалась прозрачной. Тени стелились длинными легкими полосами, создавая на дороге решетчатые узоры. С океана доносился солоноватый запах. Впереди я увидела бревенчатые темно-серые прилавки с набросанными на них разновеликими рыбинами. Людей было мало, и я подумала, что смогу без тревоги выйти из тука и прогуляться по рядам. Марджани вылезла первой и подала мне руку. Я оперлась, но без усилия. Слишком уж тщедушной выглядела старушонка. Продавцы на местах встрепенулись. Я медленно двигалась от одного развала к другому. Хотелось сначала оценить представленный ассортимент. Ко мне подбежал чумазый ребятенок и протянул ручку. Я машинально сунула ему купюру. Мне хотелось, чтобы он побыстрее отошел. Это было ошибкой. Детвора стала множиться, достигая в моем сознании толпы. Попрошайки смыкались вокруг кольцом, дергали за юбку и галдели:

— Мадам, дай мне рупий, мадам! Мадам, доллар! Дай доллар! И мне! И мне! И мне, мадам!

Марджани была в нескольких метрах от меня, когда заметила происходившее. Она начала махать костлявыми руками, отгоняя детвору, как мух, но те, подтверждая сравнение, шумно жужжали свое: «Дай рупий! Дай доллар, мадам! И мне! И мне! И мне!»

Голова закружилась, стало тяжело дышать. В глазах потемнело. Я поняла, что сейчас отключусь, и начала заваливаться на бок. Уже издали, будто из другого измерения, я услышала над собой мужской голос. Кто-то подхватил меня и удержал на ногах. Легкие, но неприятные постукивания по щекам вернули меня в чувство. Я открыла глаза. Толпу как ветром сдуло. Продавцы глядели испуганно со своих насиженных мест, словно черные галки, которых тут полно.

— Как ты? — спросил неизвестно откуда взявшийся здоровенный ланкиец. Смесь Момоа и Кравица. Лизе Боне он бы понравился, пришла мне на ум странная для данных обстоятельств мысль. Незнакомец казался слишком могучим. Возможно, то были последствия шока. Местное население тут почти все наподобие Марджани, невысокое и тонкокостное. Я моргала. Приходила в себя от панической атаки.

— Как ты? — мягко повторил герой. Он внушал приятное спокойствие. Тепло смотрел в глаза, будто пытался запомнить или разглядеть. Я хотела ответить, но тут подскочила Марджани и грубо отодвинула моего спасителя, сказав ему что-то на местном наречии. Он не стал спорить. Нервно кивнул и пошел в сторону трассы. Я увидела его байк, явно припаркованный наскоро, потому что бампер и заднее колесо торчали на полдороге. Незнакомец запрыгнул на железного коня и, резко дав по газам, умчался.

— Кто это был? — спросила я, видимо, восторженней, чем следовало. Марджани недовольно покачала головой и повела меня в ожидающий нас тук. Усадила, сказала, что скоро вернется. В два счета выбрала необходимое на рыбных развалах. Громко поторговалась с лоточниками, видимо, хотевшими двойную цену с «малахольной белой иностранки». И, довольная, вернулась в такси. Мы поехали на виллу «Мальва», провожаемые уже черными и короткими тенями. Те перестали составлять прозрачные решетчатые узоры. Теперь они напоминали контрастные обрубки, что говорило о высоком положении солнца.