Колдуны и министры - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 46

– Тогда, – посоветовал напарник, – иди напиться в нижнюю деревню, а то тут и пить нечего, и раньше времени попадешься на глаза Шавашу.

И Шидан пошел в нижнюю деревню на постоялый двор напиться, чтобы быть завтра пьяным и не ехать с поручением, потому что такие поручения у него с Шавашем случались, но только касательно людей, а не воскресших богов. И это не очень-то простое дело – убить бога, даже если состоишь на государственной службе.

Шидан пил сначала бузу, а потом рисовую водку, а потом какую-то хитрую штучку из фиников и яблок, а потом опять рисовую водку, а потом опять бузу. Ему стало легче на душе, и он подумал, что обязательно завтра поедет в столицу. Вот возьмет и поедет! Д-дочке. На приданое.

– Сударь, – сказал ему кто-то, – это не вы обронили монету?

Шидан Черепашка обернулся. Перед ним стоял парень в синей куртке, синих штанах и красной косынке, повязанной на лбу узлом, напоминающим свиное ухо. Парень был выше Шидана на голову и шире в плечах на кулак. Шидан был пьян, но не настолько, чтобы терять деньги. Он улыбнулся деревенскому простачку и сказал:

– И вправду, потерял!

Потом ему стало весело, и он хлопнул парня по плечу:

– Нашел, – так угощайся!

Новый знакомый стал пить вместе с Шиданом. Шидан вскоре с ним очень подружился. Шидан спросил, случалось ли ему убивать мертвецов. Парень отвечал, что другие говорят, что случалось, но сам он не уверен, что это были мертвецы. А вот отцу его случалось, это точно.

– Слушай, – сказал Шидан, – ты-то мне и нужен. Я тебя покажу Шавашу, и мы поедем завтра вместе.

– Куда же мы поедем вместе? – спросил парень в косынке, завязанной узлом в виде свиного уха.

Шидан был пьян. Одна буза, и другая буза, и один Арфарра, и другой Арфарра сильно смешались в его голове.

– Тут, – сказал Шидан, – вышло одно не очень хорошее дело. Здешний хозяин хотел сварить золото и скрыть недостачу, – Шаваш ему для этого добыл одного человека, Арфарру. Ясное дело, у них ничего не вышло. И вот он сегодня приходит ко мне и говорит: «Вези завтра Арфарру в столицу, только смотри, чтоб не доехал».

– Да, – согласился собеседник, – не очень-то это простое дело, убить мертвеца или бога. Но я тебе помогу.

Шидан обрадовался и пил, пока не стало совсем беспамятно. Потом Шидан заторопился в усадьбу. Они вышли. Ночь была красавица: жемчужные звезды, серебряные луны. Шидан попросил свести его в нужник, потому что завтра надо ехать пораньше и потому что такие вещи не предписано делать помимо обозначенных мест. Парень повел его с дороги к кустам, обсыпанным лунным серебром.

– Ох ты ну ты, – сказал Шидан, – посмотри, какая красота!

– Как ты думаешь, – полюбопытствовал парень, – если Арфарра бог, не придут ли ему на помощь звери и бесы? Ты только погляди, что там торчит!

Шидан поглядел и увидел, что из кустов выходит огромный белый волк, а глаза волка сверкают, как два медных таза. Шидан отшатнулся, и в тот же миг парень поймал Шидана и ударил его ножом в яремную вену. Шидан вскрикнул и упал, и пока падал, помер.

Парень перенес тело Шидана в кусты и снял с него форменную одежду стражника. Свою одежду он завернул в платок, вложил туда же камень, завязал все это тройным узлом и кинул в реку. Он переоделся в куртку Шидана, проверил ключи и документы и пошевелил губами, повторяя пароль, услышанный от Шидана. Потом он вынул из Шидана кинжал с рукоятью в форме белой трехгранной шишки, с узким желобком вдоль обеих сторон клинка, вытер его о траву и сунул себе в рукав. Волку он приказал сидеть.

Бьернссон проснулся: кто-то стоял над ним и капал горячим воском:

– Вставай же!

Бьернссон пригляделся и узнал человека со свечой и в парчовой куртке: это был Киссур Белый Кречет. Киссур схватил яшмового аравана за ворот рубахи и вынул из постели. Одеваясь, Бьернссон повернул голову и увидел слева, у стены, стражника. Голова стражника лежала отдельно.

– Пошли, – сказал Киссур, накидывая на Бьернссона куртку. – Обет, что ли, этот подонок дал, – извести всех, кого народ называет Арфаррой?

Бьернссон поискал глазами. Стражник давеча был не один. Ага! Вон и напарник. Бьернссону стало жутко.

– Зачем вы меня искали? – спросил он.

– Я не вас искал, – ответил негромко Киссур, – пошли.

Они отворили дверь, и Бьернссон поскользнулся в какой-то луже. Бьернссон посмотел, откуда натекла лужа, и увидел, что лужа натекла из Серого Ряпушки.

– Мне нет смысла уходить, – вдруг проговорил яшмовый араван.

– Еще чего, – возразил Киссур, – вас завтра велено убить.

Они спустились в кабинет хозяина, где часов пять назад Шаваш допрашивал пленника. Никого: только на шелковых гобеленах шепчут ручьи и вьются дорожки, девушки танцуют в сером предутреннем свете, и горит лампадка перед маленьким богом у большого зеркала. Киссур подошел и оглядел себя в зеркало. Он впервые в жизни глядел на себя в парчовой куртке тайного стражника. Он был очень похож на отца и потому дьявольски красив. Желтая парчовая куртка шла ему необыкновенно.

Киссур поворотился к сейфу и потянул стальную ручку: заперто. Тогда Киссур уперся ногою в стену, взялся обеими руками за крышку сейфа и поднатужился. Бьернссон вытаращил глаза: железо закричало дурным голосом, замок крякнул и расскочился. В сейфе были деньги, бумаги государственного займа и закладные на людей. Золото Киссур спустил в мешок и закинул за спину.

Закладные Киссур вывалил на пол, снял с алтаря лампадку и пересадил огонь в бумаги. Затрещало, побежало к шелковым гобеленам: танцовщицы на гобеленах закричали руками.

Беглецы выскочили во двор. Киссур закинул за стену крюк, взлетел, как кошка, потащил яшмового аравана. Еще стена, еще ров. За спиной, навстречу рассвету, разгоралось зарево, кто-то истошно орал. У самого леса яшмовый араван обернулся, будто впервые сообразил, что происходит, взмахнул руками, закричал что-то отчаянно на языке богов, и толкнул Киссура на землю. Тут же Киссура подбросило: сделался гром, на управу вдали налетели голубые мечи и оранжевые цепы, балки закружились золотыми листьями, камни разлетелись, как брызги из фонтана.

– Клянусь божьим зобом, – сказал Киссур, – а я-то решил, что тот, кто так проповедует, не умеет колдовать!

Шаваш меньше чем на два часа отъехал от управы, когда небо и земля зажмурили от грохота глаза. Раздался чудовищный взрыв, всадников чуть не скинуло на землю. Шаваш оглянулся: за лесом полыхало, как в фарфоровой печи. Затрещало, валясь, гнилое дерево.

– Назад! – закричал Шаваш, повертывая лошадь.

Ярыжка тоже поворотил лошадь, дал ей шпор и одновременно затянул потуже мундтштук. Лошадь захрапела и забила копытами в воздухе.

– Сударь, демоны! – вопил ярыжка, – видите, лошадь не хочет идти!

Ярыжка очень хорошо знал, что если дать лошади шпор и тут же затянуть мундштук, то лошадь станет на дыбы; но это не мешало ему видеть над лесом демонов, которых пугалась лошадь.

Шаваш добрался до управы уже утром: бревна горели как соломинки, пламя стояло тысячей лисьих хвостов, рыжих с белыми кончиками. По земле метались люди, а на небе выцветали луны. Кто-то дергал Шаваша за рукав. Тот наконец обернулся.

– Отец Адуш! Великий Вей! Вы живы!

– И я жив, и чертежи живы, – спокойно сказал отец Адуш. Я знаете ли, был во флигеле, когда увидел, как в управе напротив горят занавески. С пожаром можно было б и справиться, но я подумал, что этому проповеднику будет приятно считать, что я сгорел со всеми его делами. И вот я велел вынести два самых интересных сундука и взял все чертежи: и, признаться, мне будет спокойней, если меня оформят как покойника.

Шаваш согласился с такими доводами.

– Надо было б унести из усадьбы взрывчатку, – проговорил Адуш извиняющися тоном, – но кто ж знал?

Следы беглеца, конечно, были затоптаны, и крестьяне клялись, что в начале пожара из управы взлетела яшмовая колесница, запряженная серебряными лебедями.