Ничья - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 14

Фирма Елены, доселе занимавшая помещение в одном из семинских зданий, переехала в другой дом. Сотрудники – а их всего-то было человек шесть потихоньку разбрелись в поисках другой работы, прихватив на всякий случай сделанные Еленой эскизы.

Окончательный крах наступил 17 августа когда банк, в котором фирма держала счет, а Елена – деньги, прекратил платежи. Банк, разумеется, принадлежал Семину, то есть в марте Семин из руководства банка вышел и нигде формально не светился, но на самом деле банк контролировал Семин. Счета фирмы были переведены туда, когда роман Семина и Елены был в самом разгаре, а потом забрать деньги Елене как-то не пришло в голову.

Елена могла бы позвонить Семину, и тот, может быть, деньги бы отдал. Она умирала – так ей хотелось позвонить и встретиться, но звонить и встречаться по такому поводу казалось ей более чем неуместным.

В конце сентября, когда все дни слились в сплошную грязную пелену, в квартире Елены неожиданно раздался звонок. Звонивший спросил Елену Сергеевну.

– Это я, – ответила Елена.

– Вы меня вряд ли помните, – сказал человек по ту сторону трубки, – но меня зовут Неелов, Михаил Игнатьевич Неелов. Вы когда-то оформляли ресторан, где я был совладельцем, а теперь у меня собственный клуб «Капитолий», и я хотел бы поручить интерьер вам.

Елена, как ни странно, помнила Неелова. Это был неприметный господин среднего роста с самодовольным лицом и маленькими руками, из числа тех странных людей, при взгляде на которых чиновник сразу думает, что этот человек принес ему взятку, а женщине сразу кажется, что вот сейчас ее притиснут и начнут лапать.

Клуб Неелова оказался гибридом кабака и борделя. В нем было два этажа, на первом размещался небольшой обеденный зал и еще комнатка для игроков. Когда Елена поднялась на второй этаж, она увидела там коридор, по правую сторону которого тянулись пустые квадратные комнаты.

– А это зачем? – уточнила она.

– А это если клиент захочет уединиться со спутницей, – безо всякого смущения объявил Неелов. – Это тоже, разумеется, надо оформить. – Закатил глаза, причмокнул языком и, приблизив свое лицо к лицу Елены, сказал: Роскошно оформить.

Елене стало ужасно противно, но делать было нечего. Это был единственный заказ, который поступил ей в течение этого месяца. Ей надо было на что-то жить. И надо было как-то возвращаться к жизни.

Елена отделала основной зал всего за месяц. Идею отделки предложил Неелов: он вообще оказался довольно капризен. Он хотел, чтобы стены были расписаны сценками на тему еды, и Елена так их ему и расписала. Неелов был очень доволен, особенно одной картинкой, где была изображена Россия в виде тушки быка, и поверх было написано: «Схема раздела тушки».

Когда отделка интерьера была закончена, Елена встретилась с Нееловым и тот, доверительно наклонившись к Елене и почти щекоча языком ее ухо, сказал, что это прекрасная работа.

– Но остались еще комнаты наверху, – чмокнул Неелов.

Елена внутренне перекосилась и показала ему наброски. Это был обычный гостиничный интерьер: широкие кровати, затянутый ковролином пол и зеркала.

– Не, так не пойдет, – сказал Неелов, едва взглянув на рисунки. – Что за дела? У меня должно быть уникальное заведение. Запоминающееся заведение. А не номер в гостинице «Советский Нарым». Я хочу, чтобы ты расписала стены, так же, как в зале.

– В каком смысле – так же? – уточнила Елена.

– А вот в каком.

Неелов, плотоядно улыбаясь, выложил перед Еленой на стол пачку фотографий. Все это были довольно похабные снимки. Видимо, не снимки даже, а кадры из какого-то порнографического фильма. Как правило, количество участвующих в сцене было больше двух.

– Вот так и распиши, Ленусик, – сказал Неелов, подмигивая, – чтобы здесь, значит, кушали, а там – любили.

Кровь бросилась Елене в лицо.

– Я не собираюсь рисовать ничего подобного, – заявила Елена.

– Значит, на этом наш контракт кончился, – сказал Неелов.

– Ради бога. Заплатите мне деньги за отделку зала и ищите себе кого хотите, чтобы он отделывал ваш бордель.

– С чего это я должен платить тебе деньги? – спросил Неелов. – У нас в контракте было записано, что ты обязуешься отделать все помещения. Ты контракта не выполнила, и денег ты ни копейки не получишь.

Прошло некоторое время, и клуб «Капитолий» вступил в строй, известив об этом объявлениями в городских газетах и ненавязчивой, но куда более эффективной рекламой в узком кругу городской элиты.

Елена так и не получила своих денег: Неелов не отвечал на ее звонки, а когда она пришла к ресторану, двое вышибал выкинули ее вон. Елене показалось, что в одном из вышибал она узнала паренька, которого видела в охранниках Малюты, и ей даже подумалось, что поведение Неелова, очень возможно, – это последняя порция мести со стороны Вырубова. Потом она, впрочем, укорила себя во вздорной мнительности – Вырубов наверняка давно забыл о ее существовании. Если она когда-то и интересовала бандита, то исключительно как любовница Семина.

После этой гадкой истории Елена заболела. Неделю она лежала с температурой сорок, а когда она поправилась, оказалось, что она больше не может различать цвета. Весь мир стал черно-белый, как на старой кинопленке. Сначала Елена надеялась, что зрение вот-вот восстановится, но шли дни, мир оставался черно-белым, и Елена поняла, что с ее профессией архитектора и художника покончено навсегда.

Больше она ничего не умела.

***

В конце ноября Елена вновь пришла в «Капитолий». Она оделась в лучшее свое платье и замшевые сапоги с изящными каблучками и пушистым, чуть потертым верхом, и свою машину она предусмотрительно оставила за углом. Расчет оправдался: охранник у входа не заметил ее, она проскользнула внутрь с несколькими гостями и уселась за столик в глубине помещения. Зал медленно заполнялся народом, под потолком, разбрасывая блики, крутился стеклянный шар, и на эстраде музыканты уже настраивали инструменты.

Официант подал ей кожаную папку с меню и осведомился, что она будет пить, и Елена попросила его позвать Неелова. Елена рассеянно листала меню, смотрела на холеных женщин, чинно рассаживающихся по столикам в сопровождении пузатых кавалеров, и чувствовала себя как ребенок, который наблюдает сквозь аквариумное стекло за совершенно чужой и такой красивой жизнью вуалехвостых рыб, морских коньков и колышущихся водорослей. И то, что этот мир стал из цветного черно-белым, делало его вдвойне чужим и незаконченным, как брошенный второпях чертеж.

Елена рассчитывала, что Неелов не захочет скандала в разгар вечера, и оказалась права, Неелов бочком, по-рыбьи, обогнул стол и присел рядом с ней.

– Я пришла за деньгами, – сказала Елена.

Неелов помолчал и поглядел на Елену жадными плотоядными глазами.

– Ну хорошо, – проговорил он, – я… я погорячился. Я готов извиниться…

– Мне не нужны извинения. Мне нужны деньги.

– Мы будем обсуждать это здесь или в моем кабинете?

Неелов встал, легким движением корпуса освобождая путь для Елены, и они вышли из зала вдвоем.

Они прошли мимо кухни, – на Елену пахнуло чем-то морским и жареным, послышалось скворчание шипящей в масле осетрины, – и оказались в длинном черном коридоре. У винтовой лестницы, ведшей наверх, в кабинет Неелова, стояли несколько щуплых ментов. Тут же курил сигарету высокий мужик, с бледным, как истлевший кленовый лист, лицом.

При виде Елены мужик с истлевшим лицом неторопливо затушил сигарету. Неелов внезапно отстал, и Елена даже не успела сообразить, что происходит, прежде чем менты подхватили ее под руки.

Она дернулась, ее несильно, но больно ударили в живот и приложили лицом о стену, а потом Елена почувствовала чью-то руку в кармане пальто и, скосив глаза, увидела, как человек с истлевшим лицом вытаскивает из этого кармана пакетик с порошком. Откуда-то изо всех щелей, как муравьи на сладкое, внезапно набежала охрана Неелова.