Больше жизни, Хлоя Браун! - Хибберт Талия. Страница 43

Рэд повернулся и снова пошел. На этот раз угнаться за ним было легко, но за руку он ее не взял.

– Ясно. И что же она могла неправильно понять? Что мы вообще знакомы?

Онправдабыл расстроен. Он не так понял ее мотивы. Внутри заворочался порыв извиниться – такой сильный, что напомнил рвотные позывы. Хлоя сглотнула и внезапно осознала, что ей следовало вежливо представить его, а с ложными выводами разбираться потом. Но она запаниковала. Когда она в последний раз позволяла себе считать кого-то нового важным для себя, хотя бы немного? Она понятия не имела, как разбираться с подобными вещами, какие здесь параметры, – она даже едва ли понимала, что значит «не усложнять», когда дело касается двух трогающих друг друга людей.

Она должна все исправить, не налажав и не наговорив лишнего, не раскрывшись чересчур. В голове заметались мысли. Горло перехватило.

В тишине они дошли до стоянки такси, ждущих под яркими фонарями, беспощадно освещавшими его бесподобность, ее ошибки и, скорее всего, все ее поры в Т-зоне. Прежде чем Рэд успел выбрать машину, Хлоя выпалила:

– Что я должна была сказать? – Она старалась, чтобы голос звучал непринужденно, дразняще. – Что ты помогаешь мне начать новую жизнь в обмен на сайт?

Рэд слегка смягчился и тихо рассмеялся:

– Нет. Нет, думаю, этого ты ей сказать не могла.

Хлоя тоже засмеялась – или попыталась, но получилось фальшиво. Дышала она странно, продолжая глотать воздух, хотя легкие были уже полны, и выдыхая сильнее, чем стоило.

– Ты мой… мой учитель плохого поведения, – сострила она.

Нелепо. Она нелепа. Ему это не понравится.

Его улыбка стала натянутой:

– Я бы не сказал, что я…

– Услуги, кроме всего прочего, включают тайные оргазмы.

Услуги?Почему она так сказала? Почему, почему,почемуона так сказала?

У Рэда сделался такой вид, будто она только что ударила его под дых. Но лишь на секунду. Он стиснул губы в тонкую линию и отвернулся от нее:

– Точно. Ага.

Панику дотла сожгло чувство вины. Хлоя почувствовала себя так, будто последние десять минут отсутствовала в собственном теле. Она с усилием заморгала и бессмысленно пригладила ладонями волосы:

– Ох, Рэд, я не хотела сказать, что…

– Нет, не надо теперь брать слова назад, – спокойно сказал он. – Ты и так уже меня, на хрен, запутала.

– Я сожалею.

– А я злюсь. Вот и пообщались.

Рэд отошел от нее к такси и наклонился поговорить с водителем, голос у него был низкий и напряженный. Его ярость будто топорщилась вокруг заостренными шипами. Или ножами, которые Хлоя воткнула ему в спину. Она чувствовала себя маленькой грустной дрянью и настоящей предательницей. Он бы никогда не назвал ее никем, стоя с ней рядом, какой бы неловкой ни была ситуация. Добровольная изоляция подточила многие ее социальные навыки, но, бога ради, разве можно было вести себя еще более… по-козлиному?

Очевидно, можно. Потому что она знала, что должна сказать что-нибудь – что угодно, что выправит ту путаницу, которую она учинила, и уберет ту натянутость, с которой он теперь держался. Но на протяжении всей поездки домой оставалась до боли молчаливой.

А потом они вернулись, и Рэд проводил ее до двери, и Хлоя отдала ему куртку. Он кивнул и ушел.

А она так ничего и не сказала.

Глава пятнадцатая

Рэд сидел на полу своей мастерской, дневной свет отражался от серебристых пуговиц его комбинезона. Был понедельник – рабочий день, но Рэд с самого вчерашнего утра никак не мог сосредоточиться – с того самого момента, как проснулся и обнаружил сообщение от Хлои с извинениями, ответа на которое придумать не мог. С тех пор в его бумажнике прожигали дыру две очень разные визитки.

Само собой, Джулиана. И доктора Мэддокс.

Та, которую он теперь держал в руке, – элегантная, белая и тяжелая, как кирпич, принадлежала доктору.

Шесть месяцев назад мать дала ему эту визитку и попросила прийти на терапию. Он пообещал, что придет, но не сказалкогда, и с тех пор данные доктора Мэддокс выглядывали из-за библиотечной карточки, шепча, что Рэд трус и большой ребенок и – ради всего святого – ему необходимо с кем-то поговорить. Но он прекрасно справлялся и без этого. Его психотерапией было – и всегда ей оставалось – рисование.

Рэд посмотрел направо и наткнулся взглядом на холст, который он, в сущности, уничтожил прошлой ночью, так яростно размазывая по нему желто-зеленую краску, что тот порвался.

Может, рисование больше не помогало.

Он запустил пальцы в волосы и горько рассмеялся. И все это – дни смятения и злых оттенков акрила – лишь потому, что он не мог решить, что делать с гребаной Хлоей Браун. Предполагалось, что они должны увидеться на этой неделе, обсудить, как продвигается сайт. О встрече они договорились на прошлой неделе – до того, как все полетело к чертям. А потом… что ж, потом все полетело к чертям. А теперь Рэд попал в знакомый замкнутый круг прошлого и настоящего, от которого начал охрененно уставать.

Все происходило так: сначала он вспоминал, что сделала Хлоя. Как она отнеслась к нему как к грязному секрету, предоставителю тайных оргазмов – по ее же собственным словам, раз уж она так удачно выразилась. И его начинало мутить.

Но потом он вспоминал, что Хлоя и сама не была рада своей острой, как кинжал, фразе. Она выглядела виноватой. Выглядела несчастной. Она немедленно и искренне сказала, что сожалеет, и, когда Рэд думал об этом, его переполняло желание дать ей возможность объясниться.

Пока в голове не всплывала Пиппа – со своими слезами, умными фразами и всхлипывающе-ноющими извинениями, теми, которые почему-то делали виноватым его. Которые вечно заставляли его извиняться за то, что сделала она. Его рациональный ум говорил: «Это другое. Она другая. Это даже близко не стоит с тем, что сделала Хлоя». Но когда он пытался взять телефон и позвонить ей, грудь продолжало сжимать, а руки отказывались слушаться.

Все это наводило на мысль, что пора брать телефон и звонить вместо Хлои доктору Мэддокс.

Рэд подозрительно покосился на визитку. Доктора Мэддокс звали Люсинда. Когда-то он жил на одной улице с леди, у которой была одноглазая дворняжка по имени Люсинда. Ему очень нравилась эта собака. Может, это то, что люди называют знаком, а может, он просто чокнулся.

Рэд тяжко вздохнул, отложил визитку и протянул руку к испорченному холсту, проводя пальцами по прорехе. Он снова накручивает и доводит сам себя. Пора сменить курс. Надо поломать голову над другой проблемой, в существовании которой он еще не признался самому себе: может, Вик и позволил Рэду ужинать с пожилыми леди, но он точнонеодобрил бы тот факт, что Рэд совал пальцы в жилицу прямо посреди улицы. И вообще где угодно. Это не стало бы профессиональнее, произойди оно в постели. Прямо сейчас ему стоило бы быть у Вика – каяться и писать заявление об увольнении.

По какой-то причине эта мысль беспокоила его не настолько, насколько должна была.

Рэд на мгновение замер, невидящим взглядом таращась на холст. Он снова подумал, уже намеренно, об увольнении. О том, чтобы покинуть убежище, которое предоставил ему Вик. В голове не завыл сигнал тревоги.

Что ж. Это интересно. Это хорошо. Он начал ощупывать это открытие со всех сторон, как зуб, который вот-вот выпадет.

Предполагалось, что это временная работа, но дело шло к двухлетнему рубежу, и Рэд знал, что Вик беспокоится. Как и мама. Может, когда он наконец достигнет этой отметки, вместо того чтобы чувствовать вину, давление и западню своей собственной неуверенности, Рэд сможет уволиться. Внезапно это перестало казаться невозможным. Он стал увереннее, был готов показывать свои работы и изучал стратегии продаж, маркетинг и всякое такое. Он должен попробовать. Найдет какую-нибудь подработку, если не сможет достаточно выручать с продажи картин. Чего бы это ни стоило, он прогрызет себе путь к мечте. Единственный вопрос состоял в том, были ли его новые картины достаточно хороши, чтобы продаваться, – но скоро, когда Хлоя доделает ему сайт, он это выяснит.