Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта. Страница 30

Корона нас всех переломала, вот что. Надысь шла по бульвару часов в десять, для меня теперь поздний вечер, для Тель-Авива всего лишь конец дня. И в прохладной темноте, подсвеченной фонарями и белыми майками, почувствовала, что ужасно хочу свидание. Такое, чтобы гулять, пить кофе когда попало и где попало, много и радостно разговаривать – не из-за давнего знакомства, а потому что друг другу правда любопытны и забавны. Но – немедленно уточнила желание – только без секса, даже в перспективе. А вот чтобы просто ради процесса.

Ещё через некоторое время догадалась, что это, кажется, называется «общаться».

Пожалуй, отмечу в молескине: впервые захотелось этого вашего общения.

Прогулка перед бурей

Господь против хипстеров. У нас последние солнечные часы перед дождём, по крайней мере, в прогнозе пишут, гроза неизбежна, и я, конечно, взяла кофе и присела на песочке в паре метров от воды, у меня новые наушники и никого окрест. Казалось бы, что может пойти не так?

И тут господь присылает большую волну, которая смывает всё: меня, мои шёлковые тапки, кофе, термос, сумку с документами и айпад.

Не, я всё поймала, ничего толком не пострадало, кроме самолюбия, даже триждыбитому айпаду нужно больше, чем какая-то волна.

Но, господи, понимаю: сижу с мокрой жопой, не расслабляюсь. Ты же ещё накануне предупредил – вчера я сослепу решила, что вижу Иисуса, стоящего посреди моря, и едва не уверовала, самую чуточку не хватило, потом разглядела, что под ним камень торчит.

Накануне шторма Кармель, я надела толстую сиротскую юбку, замазала вишнёвым фломастером облупившиеся башмаки и пошла в парчок Сюзан Даляль в некотором смущении – боялась, что добрые жители Тель-Авива начнут мне подавать.

Но единственной, кто отреагировал, была ворона, которая запустила в меня окровавленной костью. Я сразу подумала, что это должно быть к удаче.

Нет, ну а как, какой выход. Сидишь, сверху падает довольно свежая кость, ты стряхиваешь её с плеча, и что остаётся, кроме как сказать «штош» и жить с этим дальше.

Штош.

Но надо как-то более лучше одеваться, что ли, если падальщики делятся с тобой едой.

Вышла сегодня гулять в последние лёгкие часы перед бурей. Она начинается с того, что при ясном небе задувает сильный ровный ветер, пару часов ничего не происходит, а потом темнеет. И уйти нужно до того, как небо окончательно отяжелеет, потому что после этого сразу бешеный ливень – с тем же сильным ветром, но уже шквальным.

А я немного протормозила, засмотрелась на берегу на парня в латексе – он со своим парусом был похож на кавычки, из тех, которые открываются внизу строки, а закрываются вверху. Думала, что как бы оно ни повернулось, а провожу я свою бледную жизнь в красивом месте.

И обратно я уже шла очень быстро, а когда понадобилось сворачивать от набережной к Неве-Цедек, увидела четверых людей, которые танцевали и пели вокруг медицинской каталки. На ней лежал кто-то, опутанный проводами, пищали датчики, а два человека в форме и двое, наверное, родственников, плясали для него, взявшись за руки и распевая что-то очень бодрое.

Захотел, видать, увидеть море в свой последний лёгкий день – и не как у нас, последний на этой неделе, а вообще. Но можно сосредотачиваться не на слове «последний», а на том, что он ощутил этот сильный ветер и увидел всё-таки море, парня и парус, взявших небо в кавычки.

Оказалось, планшет всё-таки утоп, но ему понадобилось две недели, чтобы это признать – мой, мой мальчик, у нас обоих отсроченная реакция на стресс. Я, как помру, осознаю это не сразу, да и то по некрологам в ленте.

У меня жгучее чувство «не успеваю»: не успеваю дописать книжку, буквы под пальцами рассыпаются и собираются в бессмысленный сор, промокшие контакты айпада сбывают страшный писательский сон о том, как написанное исчезает на глазах. Не успеваю к морю до бури, в Иерусалим до конца года, не успеваю за холодным зимним ветром и встать в редакционный план. До заката не успеваю погулять, а там уже спать пора. Не успеваю заработать, не говоря уже купить и даже решить ничего не успела.

И не то, чтобы времени нет, его, как обычно, вечность, но меня слишком мало, вот где беда. Жжёт изнутри тревога, ведь всё то, что я не успеваю, не наносное, не придуманное, я это правда хочу. Но нет места для меня, чтобы остановиться и вырастить какой-нибудь цветок или хоть ёлочку поставить, есть только огонь внутри и ветер снаружи, а в небе надо мной дыра и в любое время дня мне виден серп убывающей луны.

Когда умер «Мияке», я захотела о нём как-то написать и долго искала фото, которое красиво показывает флакон Intense. Не то чтобы я любила этот запах – меня достаточно рано научили не носить мужские духи^[32]. Но я любила мужчин, которые так пахли.

Не знаю, как он это сделал, но Intense холодный и пряный. Казалось бы, что-то одно, а тут вышел морской ветер, дующий над восточным городом зимой.

У одного, которого я сильно любила, кожа так пахла сама по себе, а позже я нашла «Мияке» и следующим дарила флакон, просто чтобы довершить образ.

А потом перестала, потому что встретила город, в котором этот запах в воздухе, по крайней мере, зимой.

Сначала я искала фото флакона, потом фото мужчины, а лучше всего подошла декабрьская набережная, где ветер пахнет «Мияке».

Прогулка с музыкой

Нервы мои таковы, что пару раз в неделю я впадаю в аффект и тогда спасает одно: раскинуть руки и психической птицей полететь к морю. (Хотела бы я написать «нежной», но нет. Чаечкой.)

От перегруза и тревоги только и помогает войти в прохладный прибой и брести вдоль берега, а потом сеть на песок и смотреть на сутулую, как вся моя жизнь, собаку, держащую солнце на носу.

Утресь собиралась выпить свой второй кофе на берегу и сгоряча было выбрала майку с надписью «Решительная дерзкая дружелюбная утка», но чуть подумала и поняла, что за таковой базар сейчас не вывезу, надела синенькую. Надо, знаете ли, здраво оценивать степень этой своей френдли.

Хотя как раз выдался день, когда я себе нравлюсь настолько, что остро не хватает специального человека, которого можно спросить: «Слушай, мне кажется, или я сегодня необычайно хороша, прям офигительно выгляжу?!», а он тебе ответит: «Да успокойся, всё в порядке – как обычно ты выглядишь, средней паршивости». Потому что именно в эти дни женщины опрометчиво пилят селфи в соцсеточках, а всем потом неловко.

Просто такое дело – есть два зеркала. Висят практически друг против друга возле окна, но в одном из них я выгляжу на несколько утомлённый похмельный тридцатник, чисто нимфа после сатурналии, а вот второе не радует. Буквально оборачиваешься, и в зеркале чрезвычайно ухоженная молодая бабуля. Перед ним я обычно крашусь, а в первое смотрю выходя, для настроения.

Море выдалось какое-то непечатно синее, и я, сидя со своим стаканчиком кофе, думаю: до чего прекрасную жизнь я этой устроила, будь она ещё нормальной бабой, так и счастье. Но и без того в ушах у меня песня на иврите, которая начинается со слов: «Кто с прибабахом? Я с прибабахом!», а в припеве «какой кайф, какой кайф».

Впрочем, есть у меня претензия, что не только я не гортензия, но и мир вокруг несовершенен. Вдруг поняла причину гомофобных требований «сидеть в своих клубах и не высовываться». Вообразите, девочки, что по линии прибоя летит смуглое литое тело с бисеринками пота, и только-только женщина распустила свой цветок навстречу, как оно гепардовыми прыжками проносится мимо и обнимает какого-то блондинчика. Да блин! На гей-пляже Гордон я бы хоть успела морально подготовиться, а тут прямо в сердце.