Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала. Страница 55

Качаю головой, он с некоторым усилием вынимает из моих рук трубку.

— Давайте я отвезу вас в отель.

Как только поднимаюсь в номер, достаю из сумки телефон и набираю номер, по которому ни разу с тех пор не связывалась. На той стороне сети отзываются мгновенно.

— Салют, красивая. Соскучилась?

— Что это была за флешка? — стараюсь говорить ровно, но голос все равно дрожит. — И протокол допроса. Скажи правду, его подменили?

— А ты как думала, красивая, что твой папаша отнимет у меня все, а я тебя обниму и прощу? И тебя, и этого охуевшего Ольшанского? На флешке была прога, которая вывела все бабки со счетов твоего ненаглядного. Ну а с протоколом сама разберись. Заебали вы меня, и Ольшанские, и Покровские. Все, красивая, больше сюда не звони.

Он отбивается, а я сползаю на пол, держась за кровать. Телефон пиликает сообщением. Открываю — скрин протокола допроса.

Читаю, и волосы шевелятся на голове. Я этого не говорила. Да, возможно я и была немного не в себе, но я помню все до последнего слова.

Набираю Феликса, телефон выключен. Набираю Циммермана.

— Мы можем встретиться? — спрашиваю хрипло.

— Вот поэтому я и не хотел лезть в это дерьмо, — говорит Илья, прочитав скрин с экрана телефона. — И вам не советую дальше в этом вариться, Арина. Самое разумное, что вы сейчас можете сделать, это уехать. И чем дальше, тем лучше.

Адвокат выходит из ресторана при отеле, где мы встретились, садится в машину и уезжает. Я открываю сайт авиакомпании и бронирую билет на ближайший рейс. Сначала в Европу, надо сдать квартиру, которую папа снял на год, а потом лететь дальше.

Далеко-далеко, как и сказал Демид. Чтобы он не нашел. Тем более, что он не будет искать.

Я беру с собой только ту сумму, которая понадобится мне для перелета и на первый месяц. Остальное оставляю Демиду, все заверяю нотариально через Иосифа Аароновича.

Конечно, это копейки по сравнению с тем, что он потерял. Но я как минимум компенсирую потраченную на меня сумму. Я не была с ним расточительной.

Он может выбросить эти деньги, может отдать на благотворительность.

Это вообще не имеет значения. Есть кое-что, чего он никогда не узнает.

Не узнает, потому что не будет искать.

И только это придает мне силы.

***

Демид

Дверь в камеру открывается с лязгом и грохотом, как фильмах про тюрьмы. Все по классике. Только сейчас это не кино, а ебучая реальность.

— Ольшанский, на выход с вещами, — командует тюремщик.

— Меня что, переводят? — встаю с кровати и разминаю затекшие мышцы. Этот еблан меня разбудил.

Но он молчит, и я теряю к нему интерес. С вещами так с вещами.

Меня приводят в кабинет, с удивлением констатирую, что это кабинет начальника СИЗО. С чего такая честь?

У стола раскладывает документы какой-то мужик, я его не знаю. Моих адвокатов нет. Что за хуйня тут происходит?

— Демид Александрович, за вас внесли залог, — говорит начальник изолятора таким приветливым тоном, как будто залог принесли ему лично налом. Прямо домой и в чемодане, потому что за меня назначили такую сумму, будто я наследный принц Дубая.

Но залог вносится на государственный счет и с квитанцией, поэтому причина хорошего настроения начальника СИЗО явно в другом. Возможно, у него с утра был отличный секс. В отличие от некоторых.

А если серьезно, происходящее вокруг мне все больше перестает нравиться. Я уже в курсе, что Маркелов стрелял в Ямпольского*, а сам погиб от взрывного устройства неизвестного происхождения.

Я конечно не стал о нем плакать, но и особой радости по этому поводу не испытываю. Ямпольский кони не двинул, но и в себя пока не пришел. И чем закончатся разборки двух бывших криминальных авторитетов, одному Богу известно.

Возможно, этот финт с залогом как раз отголоски недавних событий. И мне может прийти такой пиздец, в сравнении с чем тюрьма покажется фешенебельным курортом. Поэтому радоваться освобождению не слишком спешу.

Подхожу ближе, ставлю сумку с вещами на стол перед начальником, сам упираюсь руками в столешницу. Это не понты, просто привычка.

— И кто это так расщедрился, интересно? — спрашиваю, глядя в глаза. Тоже исключительно по привычке.

— Профсоюз, — слышу за спиной незнакомый высокомерный голос с едкими, колючими нотками.

Оборачиваюсь. Та ну блядь. Нет.

Не хватало.

— Так, все, — поворачиваюсь назад к начальнику, — ведите меня обратно. Я отказываюсь выходить под залог. Так и напишите в протоколе.

— Простите, Демид Александрович, это невозможно, — вежливо отвечает человек, перекладывающий бумажки. Стало быть, юрист этого говнюка. — Залог внесен, вот квитанция. Вы обязаны освободить камеру.

— Я отказываюсь от любых действий без присутствия моих адвокатов, — продолжаю нависать над столом.

— Ваши адвокаты уведомлены, они прибудут как только освободятся, — с готовностью кивает юрист. — Господа Мельник и Скрипаль сейчас находятся на выездном заседании, но они дали письменное согласие, подтвержденное их подписями. Копии получены, можете ознакомиться.

Мне не надо ни с чем знакомиться, я и так знаю, что мои парни без конца пишут ходатайства об уменьшении суммы залога. Уже наверное целый роман написали. Но блядь...

— Не выебывайся, Ольшанский, — звучит все тот же высокомерный голос, — лучше прими душ. От тебя несет как из стойла.

— Не пизди, я мылся, — буркаю в ответ. И все же отвожу взгляд.

Ну да, это было вчера. Так я и в тюрьме, а не в пятизвездочном отеле.

Если не выебываться, то его юрист прав. Залог внесен, документы подписаны.

— Ладно, я согласен, хер с тобой. Но только при условии, что я все верну, — машу указательным палец перед носом своего освободителя. — Мне подачки не нужны.

На холеном до отвращения лице высокомерная гримаса меняется на насмешливую.

— Ты сначала свое верни.

Он поворачивается спиной, демонстрируя полное пренебрежение, и выходит в раскрытую дверь. Сгребаю сумку и иду следом, вперившись взглядом в спину, обтянутую «Китоном». Терпеть не могу этого заносчивого засранца. Хотя в нашей среде он лучший, это признают даже его враги.

К парковке подхожу первым, окидываю быстрым взглядом ряд машин и безошибочно вычисляю его автомобиль. А тут и вычислять нечего, самый козырный — «Роллс ройс», понты у нас зашкаливают.

— Садись, — он коротко указывает кивком на заднее сиденье.

— Не боишься, что стойлом провоняется? — теперь моя очередь поупражняться в сарказме. Но настроение у моего освободителя уже не настолько благожелательное.

— Садись. Заебал.

В принципе, информативно. И заслуженно. Бросаю сумку на сиденье, сам падаю рядом.

— Так что вас побудило внести за меня сумму, равную по стоимости нескольким таким машинам, Константин Маркович? — спрашиваю, как только Аверин садится за руль и захлопывает дверцу. — Или про профсоюз ты не спиздел?

В зеркале заднего вида сверкают угольно-черные глаза.

— Не спиздел, — он заводит двигатель и трогается с места. — Все наши в ахуе. Такие надежды подавал, и вдруг проеб за проебом. По всем пунктам. Тут либо ты полный идиот, либо есть еще какая-то причина.

— Надо же, сколько озабоченных моей судьбой, — притворно восхищаюсь. — Прям благодетели.

— Представь себе. Мы очень внимательно за тобой следили. И скажу честно, лично я весьма разочарован.

— Так дай мне приз «Разочарование года» и иди нахуй. Вместе со своим профсоюзом, — отвечаю зло. В первую очередь потому, что в его словах есть правда.

Да там все правда.

— Если берешься решать проблемы людей за их деньги, то сам на проблемы просто не имеешь морального права, — продолжает умничать один из лучших траблшуттеров в мире**. — Априори.

— Да кто ты такой, чтобы тут преподавать? — выпускаю наружу копившееся раздражение.

— Преподаватель, блядь, — Аверин кривит уголок губ, резко дает вправо и бросает в зеркало уничижительный взгляд. — Ты зарвавшийся молодой говнюк, который показал всем нашу уязвимость. Что нас можно подставить, заказать, посадить. Даже убрать. А мы всегда были и будем неприкосновенными. Как минимум перед нашими заказчиками.