Наследник (СИ) - Шимохин Дмитрий. Страница 37

— То из-за чего я и приехал, — коротко ответил я и со всей осторожностью протянул грамоту деду, он принял его с осторожностью и, подойдя к свече и щурив глаза, принялся ее читать про себя, а когда закончил, уставился на меня.

В его глазах был холод и мороз, да такой, что меня всего пробрало, а по телу пробежал табун мурашек.

Глава 17

Глядя на реакцию деда, я уже не был уверен в правильности своего решения. Вон как зыркает.

— Тятя, да чего там? — нарушил затянувшуюся тишину Олешка, старший из моих дядьев.

— А пущай нам Андрейка-то и поведает, — отмер дед. — Он наверняка читал, раз такой путь сюда проделал, — и Прохор вернулся на свое место.

Грамоту он не спешил мне отдавать, аккуратно ее свернул и положил на кожу, в которой я ее вез.

«Знает! Он понял, о ком в грамоте речь шла. Даже лицо не дернулось», — мелькнуло у меня в мыслях.

Начинать я не спешил, собирался с силами и духом.

— Андрейка, так чего там? Дюже любопытно, — подержал брата Поздей.

— Не простая это грамотка, а духовная князя Василия Старицкого, который отдает свой удел сыну своему Володимиру. Которого до полных лет должны оберегать его мать Софья и Петр, видимо, это близкий друг или родич, — медленно произнес я и глянул прямо в глаза деду.

Он смотрел на меня не мигая, но холода там уже не было, который сквозил ранее.

— И чего такого-то? Князь и князь, помер он, поди, давно, — скорчил лицо Олешка.

— Погоди, брат, — задумчиво произнес Поздей. — Видимо, не все просто здесь, али Андрейка не все еще сказал.

Я же потянулся к кружке и отпил сбитня. Ведь во рту у меня все пересохло.

«Видимо, нервы», — проскочила шальная мысль.

— Ну? — повысил голос Прохор, глядя на меня.

— Старицкий своему сыну большие владения оставил, пару городов, села, в том числе и на Москве, и там же слободу, — начал я и был перебит.

— Значит, богатый тот князь был, в толк-то не могу взять, про что этот разговор, — был перебит я Олешкой.

— А ты не спеши, сына. Дай Анрейке-то сказать, — весело хмыкнул Прохор.

— Как и я сказал, князь все сыну своему оставил, Володимиру. Это мой отец сын князя Старицкого, — как в пропасть прыгнул, произнес я.

После моих слов у Прохора заиграла улыбка на лице, Олешка сидел озадаченный, а вот Поздей нахмурился.

— Погоди, твой же отец Белев, а никакой не Старицкий, — медленно произнес Поздей.

— А вот так, — развел я руками. — Никакой он не Белев, а самый что ни на есть Старицкий. Мать же его звали Софья, хотя вы, может, и не знаете о том, и была она Волынская. В этой же грамоте упоминается еще и Петр Волынский, мой прадед. Да, помимо этого, есть вырванные страницы из церковных книг, в которых написано о свадьбе Василия Старицкого и Софьи Волынской, и что у них сын народился, названный Володимиром, — пояснил я.

— Эт как же, ты княжеского роду, получается? А как же Белев? — с непониманием спросил Олежка.

«Может, он туповатый или его дед в детстве случайно на камень обронил?» — мелькнула у меня мысль.

— Выходит, княжеского, — кивнул я. — Думаю, не было никакого Белева, или почти не было. Прадед Петр подделал грамотки о нем или еще чего измыслил, а после дочь с внуком под Гороховец отправил, а дальше и сам помер.

Прохор же сидел и улыбался, не говоря ни слова, а в его глазах так и играли бесята.

«Наслаждается гад», — возникла у меня мысль.

Не знаю уж отчего, но дед веселился и просто наслаждался ситуацией.

— А чего же он так поступил, ну, прадед твой? Отчего отец твой стал Белевым?

— Испужался Петрушка, вот и все, понял, куда влез, — довольно хмыкнул Прохор, и мои дяди, его дети, уставились с непониманием отца.

— Ох, что ж вы за бестолочи такие? Хотя, может, и не слышали, это я часто слышал о казанском походе, когда мал еще был, и о воеводах тех. Так вот знайте, что Старицкие — это были первые царевы родичи, еще царя Иоанна Васильевича. Шуйские и все прочие им в подметки по рождению не годились, а о Годуновых всяких и речи вообще нет. Так что знайте, сыны, мы за одним столом сидим с первым после царя на всей земле нашей, — довольно произнес Прохор.

Его слова были как разоравшаяся бомба, что Олешка, что Поздей уставились на меня в немом удивлении, а глаза и вовсе округлились.

Над столом повисла тишина.

— Деда, может, не надо было вот так прямо в лоб? — попытался я разрядить обстановку.

— А чего им будет-то? — хмыкнул Прохор. — Ты глянь, как у них морды-то перекосило, — и он засмеялся. Скорее, даже заржал, гулко и громко, а главное, заразительно, я тоже не удержался от смеха.

Дяди же скуксились и неодобрительно глянули на отца, промолчав. Ну еще бы, попробовали бы они ему что-то против сказать, в бараний рог тут же их скрутил бы. Сразу видно, кто в доме хозяин!

— Так чего думаешь, Андрей Владимирович? — отсмеявшись, спросил дед. Голос у него был серьезен, да и по отчеству он меня назвал, видать, шутки кончились. — Не зря же ты эту грамотку нам показал, а не сжег.

— Совета испросить хотел, деда. Ты много пожил, много видел, вот и хотел услышать, что ты скажешь.

— Совета, — и старик прищурился, глянув на меня хитро. — Совет — дело хорошее, только и я бы хотел услышать, что ты думаешь насчет наследства такого.

— Чего думаю, — хмыкнул я. — Опасно это все. Для меня и для родичей моих. Убить могут, многим поперек горла может стать появление Старицких. Тем же Шуйским, да и неизвестно, как царь прореагирует.

— Борис — да, явно не обрадуется, — зло выплюнул Прохор.

Да, не любят его здесь, сильно не любят.

— Так нету больше Бориса Царя, был да весь вышел. Помер он, — произнес я.

— От как, — крякнул дед. — Точно? — И его взгляд вновь похолодел.

— Весь торг в Нижнем Новгороде о том болтает, что в апреле умер он.

— И кто ж за место него сядет-то? — вслух произнес дед, ни к кому не обращаясь.

— Думается, сын его Федор, но не усидит, сила за Дмитрием Иоанновичем. Лето не пройдет, как он сядет на отцовский трон, — вырвалось из меня.

— Ишь ты, — мотнул головой дед.

— С чего так думаешь? — отмер Поздей и подключился к разговору.

— Так много чего на торгах болтают, вот и слушал. Многие за царевичем Дмитрием идут. Борис, покуда был жив, еще чего мог сделать. А нынче нет его. Многие Годуновых не любят, так есть за что. За Федором нет той силы, что поможет ему удержаться. Сами Годуновы да родичи их сильны, конечно, но… — и я махнул рукой.

— И что, прям так и болтают? — спокойно спросил дед.

— Ну, не так, но близенько совсем.

— Грамотку можно сжечь и забыть об этом, — начал говорить я, вот только сейчас был тонкий момент. — Но дедовская кровь взывает к тому, чтобы я занял подобающее место. Опасно то, но и выгоду великую несет. Как для меня, так и для родичей моих.

— Ну-ка, ну-ка, — подобрался дед.

— Коли я стану князем Старицким, то и мои родичи возвысятся. Я сейчас вовсе не о Волынских, которых в глаза-то и не видел. Вы отцу помогали, а после и мне. Помню о помощи твоей, деда, и заботе и никогда не забуду.

Меня не прерывали и ни о чем не спрашивали, лишь слушали. В воздухе так и витало напряжение. Я же прекрасно понимал, что если дед решит сжечь грамоту, а я воспротивлюсь, то не выйду из этой комнаты живым

— То отрадно мне слышать, — кивнул дед. — Так, как ты думаешь правом своим воспользоваться?

— К Марии думаю съездить, это сестра Василия Старицкого. Жива она, в монастыре под Москвой. Думаю людишками верными обзавестись и ждать.

— И чего же ты ждать будешь? — вкрадчиво поинтересовался Прохор.

— Того, как Дмитрий Иоаннович займет Москву и трон царский, но не укрепится еще. Вот тогда и явить себя, нету у него других близких родичей по отцу, окромя меня. У меня тоже. Думаю, признает он меня, а там и остальные. Грамоты не поддельные, легко все проверить, только знать, где искать и смотреть, поэтому все и не всплыло. Хорошо Петр Волынский все скрыл.