Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 30

Через полчаса Неревен прибежал к Арфарре:

– Даттам и граф Най беседовали между собой! – выпалил он.

– О чем?

– Я не знаю, – потупился мальчик, – я заметил их из двора, они стояли у синего окна, но слишком далеко, чтобы можно было прочитать по губам.

Арфарра погладил мальчика по голове.

– А что эти двое, Ванвейлен и Бредшо, – дружны между собой или лаются?

– Лаются, – сказал Неревен, – а почему вы спрашиваете, учитель?

– Если двое человек, которые тебе понадобились, дружны между собой, следует арестовать их и заставить одного служить тебе, пугая гибелью другого. А если они враждуют, то лучше оставить их на свободе, и, рассорив, использовать друг против друга.

Неревен наморщил лобик:

– Тогда, пожалуй, они дружны между собой, – сказал он.

– Иди, поговори с ними, – сказал Арфарра.

– О чем?

– Если ты не знаешь человека, говори с ним ни о чем, и он сам начнет говорить о самом важном.

Неревен отыскал Ванвейлена близ конюшен. Заморский торговец сидел у огромного восьмиугольного костра вместе с конюхами и дружинниками, жадно жевали баранину, завернутую в лепешки, и смеялись.

Неревен подошел к костру.

– А кто это такой тощий? – спросили справа по-аломски.

– А это раб королевского чародея.

Неревен возразил:

– В ойкумене нет рабов, я не раб, я – ученик.

– А почему кольцо рабье на руке?

У варваров железные кольца на левой руке были у рабов, и послушники храма обычно колец не носили, но Неревен знал, что учителю приятно, когда не нарушают традиции, и не снимал кольца.

– Да дайте вы ему поесть, – сказал нежно один из королевских конюхов. – Хозяин его, что ли, совсем не кормит.

Неревен прислушивался. Конюх возбужденно рассказывал, как сегодня Арфарра ездил с мангустой к Небесному Кузнецу:

– Конь его бежал быстрее ветра, а потом перекинулся орлом и полетел в небо…

Неревен вздохнул. Конюх уже, конечно, рассказывал, не про то, что было видно в дыму, а про то, что было нарисовано на стенах. И даже в зале он, судя по всему, не был. Потому что если бы он сам видел рисунки, он бы говорил не «конь бежал быстро», а «восьминогий конь». И не «конь обернулся птицей», а «с одной стороны то был конь, а с другой – птица».

Неревен глядел искоса на заморского стрелка, Ванвейлена. Тот слушал рассказчика. Лицо – как протухшего угря съел.

– А вы, господин, чего видели? – тихо спросил он.

– Ничего, – буркнул Ванвейлен.

– Ну, хоть небо-то видели? Какое оно?

– Никакое. Черное. И не видел я никаких чудес.

Неревен даже поперхнулся! Он и сам, пожалуй, знает наяву, что небо черное, потому что так учитель говорит. Но это что ж за черная душа увидит черное небо во сне?

– Правильно, сударь, говорите, – заметил сбоку пожилой лучник. – На небо лазить – это и деревенский колдун умеет. А королевский советник… У нас перед битвой в Шаддуне кончились стрелы. Так Арфарра велел принести соломы, помолился, набрал в рот воды, попрыскал на солому, и к утру было сорок тысяч штук.

– Эка врет! – сказал кто-то и засмеялся.

Неревен внимательно вгляделся: смеялся коренастый плотный дружинник. Потертый его боевой кафтан был расстегнут, и поверх ворота висело ожерелье из человечьих зубов: не один зуб, где-нибудь в укромном месте, а прямо как воротник. Шлем дружинник привесил на шнурках через плечо, и защитные пластины и гребень были белые-белые: из дружины Кукушонка. Волосы у него были совсем короткие. Раньше аломы стригли волосы, только если убъют кого-то, и Кукушонок любил, чтобы его дружинники делали, как раньше.

– Я сам был в Шаддуне, – обиженно сказал дружинник, – и никакого колдовства там не было. Просто королю донесли, что советник похваляется: могу, мол, за одну ночь добыть двадцать тысяч стрел. Король призвал советника и говорит ему: «Так добудь!» Тот на это: «Дайте мне соломенные тюки и лодки на целую ночь». Хорошо, дали ему и то и другое. Так что он сделал? Обвязал борта лодок тюками, вывел их на середину реки, прямо напротив вражеского лагеря, и велел бить в колотушки и кричать. Ночь была темная и спокойная, в лагере герцога решили, что королевские войска переправляются через реку, и стали стрелять. Утыкали солому стрелами, как репьями… Но где же тут колдовство?

– А погода нужная по-твоему, сама собой сделалась? – насмешливо возразили скептику. – Сама собой и каша не варится.

– Все равно – чародей.

– Махнул мечом – и сшиб герцогский замок.

– Скачет на железной лошади.

– Ну и что? У короля Ятуна тоже железная лошадь была: так вынули затычку и убили.

– Давайте я расскажу, – вмешался Неревен.

А Неревен многое мог рассказать!

Однажды король явился в замок графа Нойона, а Нойон еще на его отца имел зуб. В нижних палатах уже наточили оружие и ждали ночи.

Тогда Арфарра, словно забавляя хозяев, взял листок бумаги и одним движением кисти изобразил на нем тигра. Махнул рукавом – тигр ожил и спрыгнул с листа. Хозяин было бросился на него с мечом, но Арфарра засмеялся и остановил его: путники устали, хотят спать и часовых ставить не будут: пусть их охраняет этот тигр.

Другой раз король во время охоты заблудился в лесу, и еда кончилась. Арфарра вытряхнул из рукава финиковую косточку и бросил ее в землю. Пальма выросла быстро, немного не до небес, расцвела и созрела ячменными лепешками.

– Ой, как мы наелись! – сказал Неревен, грустно вздохнув (лепешки тогда пахли домом, – в точности как мать пекла, далеким домом за стеклянными горами). – Взять-то с собой ничего было нельзя, как на поминках.

– Да, запастись нельзя, – засмеялся кто-то сзади. – И продать тоже нельзя. Так?

Неревен оглянулся. Говорил Ванвейлен, говорил и смотрел неприязненно, как жрец на зерно, нетронутое священным хомяком, расстройство в мироздании. Торговец полез за пазуху и достал оттуда золотой ишевик. Неревен стиснул зубы. Он по опыту знал: если здесь человек держит золотой в руках, то его слушают так, словно он казенный указ читает.

– Вот, – сказал Ванвейлен, – я, к примеру, крестьянин. Я беру золотой, покупаю семена, лошадь и плуг. Пашу, бороню, сею ячмень, собираю урожай, продаю его. Получаю два золотых. Или, к примеру, я пекарь. Покупаю зерно, мелю, замешиваю тесто, ставлю его в печь, пеку лепешки. Продаю их, получаю четыре золотых. Или, к примеру, я торговец. Я знаю, что вскоре будет большая ярмарка, покупаю у пекаря лепешки, везу их на свой страх и риск по дурной дороге. Продаю их, получаю шесть золотых.

Итак, зерно превратилось в лепешку, а из одного золотого стало шесть, и все шесть опять можно вложить в дело. Но зерно не просто превратилось в лепешку. Оно обросло плугом, бороной, мельницей, печью, повозкой, дорогой, ярмаркой, договорами и обменами.

Среди всех этих вещей лепешка – самое неважное. Ее съешь, а мельницы и договора останутся. Так вот, положим, волшебник может вырастить лепешку из ничего. Но ведь она и останется ничем. Ее съешь, – и не останется ни мельницы, ни договора, и общество, которое верит в волшебную лепешку, никогда не разбогатеет. Оно никогда не сможет получить из одного золотого – шесть золотых. Вам кажется: это лепешка заколдована, а на самом деле заколдовано общество. Волшебство размножается слухами, а деньги – нет.

Торговец оглянулся на слушателей. Те морщили лбы, стараясь понять ошибку в рассуждениях.

Неревен мягко взял ишевик из руки Ванвейлена.

– Я, конечно, не учитель, – сказал он.

Неревен раскопал в горячем песке ямку, сунул монету. Заровнял ямку, пошептал, разрыл – вышло два золотых.

Зрители заволновались.

Неревен накрыл золотые платком, сдернул его – их стало четыре.

Зрители зашептались.

Неревену было жалко золотых, вынутых давеча из тайника-Бога. Но если учесть, что случайностей в мире не бывает, – то, наверное, за этим их Парчовый Старец и послал. Ведь варвары мыслить связно не умели. Их убеждала не истинность слов, а ложность фактов.