Ответный удар. Дилогия (СИ) - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf". Страница 13

За пределы территории вокзала — я выскакиваю, когда на улице полно мухоморов, но никто не обращает на меня внимания. Все смотрят в ту сторону, откуда отработал снайпер. Даже если я сейчас начну стрелять — они не сразу поймут, что происходит. В принципе я их понимаю — сам и снайпер и не раз бывал под снайперским огнем. В Южном Вазиристане меня даже пытались ликвидировать американцы…

И тут я вижу русиста. Одного из них… но именно этого я помню. Хорошо помню. Я даже останавливаюсь на пару секунд, чтобы увидеть и запомнить, какой он сейчас.

Мало кто из вас — способен внушить уважение — но только не этот человек. Среди тех, кто нанимается на собачью службу — люди разные. Кто-то хочет получить корочки для того, чтобы обирать людей, унижать их и издеваться над ними. Кто-то — воспринимает это как обычную работу. Такую как у всех. Кто-то попал в органы по ошибке — но только не этот человек.

В отличие от почти всех, кого я знал среди куфроохранителей — этот человек делает то, что он делает не потому, что ему платят или приказывают — а потому что он желает делать это. Он мстит нам, хотя я не знаю за что, он появляется там, где мы не ждем и наносит нам удар за ударом, потому что ненавидит нас. Он ненавидит религию Аллаха, ненавидит джихад и делает все, чтобы унизить и уничтожить нас. Он одержим шайтаном (Аузу би Лляхи мина шайтан ир-раджим) точно так же, как мы верим в Аллаха.

Возможно, его стоит убить. Я могу это сделать — хотя после этого наверняка они убьют меня. Но я не сделаю этого — мою руку направляет сила, большая, чем что бы то ни было и я не позволю себе отвлечься на мелкую личную месть.

И потому — я бегу вместе со всеми к дороге, где давят на клаксоны и ругаются бесстрашные багдадские таксисты…

У приглянувшегося мне такси — бело-оранжевого — я останавливаюсь. Наклоняюсь к водительской двери.

— На тот берег. Дальше — покажу.

Водитель кивает

— Садись…

Чтобы расположить его к себе — я даю ему задаток — пять новых динаров. Водитель — молодой парень, по виду — армянин или курд — довольно цокает языком, прячет выручку в небольшой сейф — копилку.

— Видите, что делается, эфенди… — недовольно говорит он — опять перекрыли дорогу. А как работать? Мне еще три года платить за машину, а как заработать, если то и дело перекрывают дороги и еще полиция лютует. Вот как?

Видите? Вот против этого мы и боремся. И русисты — главное наше зло, главный наш враг, потому что они — совсем недавно были такими как мы, а теперь отшатнулись на другую сторону, на сторону зла. Многие этому не верят и просят рассказать, многие не верят, что раньше у русистов, как и у мусульман была искренняя вера, пусть и в сатанинскую власть, в труп на площади. Я рассказываю. Братья удивляются. Качают головой. Говорят, о кознях шайтанов. Но я то знаю, что шайтаны тут не при чем. Это русисты — они то знают, как разложить верующий народ, как отвратить его от веры в Аллаха Всевышнего, и как вселить в него веру в машину в кредит. Они уже развратили и уничтожили Кавказ. Теперь — они пришли сюда.

Ты сам приговорил себя, бача. Если бы ты не сказал мне этого — ты остался бы в живых. Но теперь… пусть все будет так, как пожелает Аллах.

— А что там произошло, эфенди? Вы, кажется, оттуда…

— Стреляли…

Информация к размышлению

Из книги Томаса Клэнси «Политика»

1997 год ISBN 0-425-16278-8

Северный Кавказ, близ побережья Каспийского моря, Россия, 10 октября 1999 года

На мельнице царила тишина.

За полвека своей жизни Вели Газанов на собственном опыте узнал, каких ужасных бедствий можно ждать от природы, если она обернется против человека.

Всего шесть лет назад два его сына умерли во время эпидемии холеры, еще раньше, два десятка лет назад при землетрясении погибла жена, часть его хозяйства унесло сокрушительным потоком, когда река вышла из берегов и затопила окрестные поля. Морщины и борозды на его лице свидетельствовали о пережитом, но в глубине глаз Вели таилось упорство и желание выжить, вопреки всем ударам судьбы.

Вели Газанов не принадлежал к числу людей, привыкших к спокойной жизни в полном достатке, да он и не стремился к ней. Мысли о тишине и покое были ему чужды, он их просто не понимал. Он был из древнего племени аланов, которые столетиями возделывали землю. С чувством врожденного достоинства Вели считал, что упорный труд всегда приносит свои плоды, и он прокормит себя и свою семью.

Жалобы на судьбу или стремление к чему-то большему, чем нужно для жизни на земле, может навлечь на человека проклятие и заставить природу в очередной раз обрушить свой карающий удар, потому что природа могущественна, а человек слаб.

И все-таки сегодня, стоя среди пустых закромов, которые обычно были полны пшеницы, и глядя на гигантские жернова, конвейерные ленты, обдирочные катки и сита Вели Газанов испытывал чувство ярости. И страха. Большого страха.

Он глубоко затянутся дымом из самокрутки, задержал его в легких и выпустил через нос. Его семья работала на мельнице еще в то время, когда существовали колхозы и все контролировалось советской властью, а затем, когда государственную собственность начали продавать в частные руки, Вели, его брат, двоюродные братья и сестры собрали все деньги, которые у них были, заплатили продажным чиновникам в несколько раз больше, чем стоило старое оборудование, и выкупили мельницу у государства.

Теперь она полностью принадлежала семье Газановых, каким-то образом они сумели отремонтировать ее и заставили работать даже в худшие времена прошлых недородов.

Но теперь… теперь здесь царила тишина, механизмы бездействовали, а платформы, на которые разгружали зерно, пустовали. Железнодорожные вагоны, перевозившие пшеницу из хозяйств на мельницу, а затем мешки с готовой мукой с мельницы в хранилища в северных областях страны, замерли в тупиках под серым октябрьским небом, холодные и неподвижные.

Перерабатывать было нечего.

В этом году чернозем, плодородная темная земля, дававшая урожаи даже при страшных суховеях, не смогла вырастить даже самый тощий урожай. В августе, когда на полях появились хилые всходы, сюда приехали специалисты из столичного министерства сельского хозяйства, провели анализы почвы и объяснили, что она засорена. Местный чернозем истощился и потерял свою животворную силу, а дожди отравили почву, сказали они. Однако чиновники умолчали о том, что их же министерство отдавало приказы выращивать все больше и больше зерна в то время, когда всем управляли из Москвы, когда устанавливали непосильные нормы и распределяли поставки продуктов питания между регионами. Они умолчали о том, что вода, поступающая на поля, была отравлена отходами химических и военных заводов, работавших тогда на полную мощь. Наконец, они ничего не сказали и о том, есть ли способ исправить положение за время, оставшееся до следующего сева или даже до сева через год.

Может быть, вообще уже слишком поздно, подумал Вели Газанов.

И вот теперь мельница бездействовала, в ней царила могильная тишина, потому что не было зерна.

Вели послюнил большой и указательный пальцы, потушил ими самокрутку и сунул окурок в карман рубашки. Позднее он соберет табак из других лежащих там окурков и свернет новую сигарету, не теряя ни крошки драгоценного табака.

Значит, зерна в этом году не будет. Ни в их Деревне, ни у соседей, ни на полях между Каспием и Черным морем.

Это означало, что скоро, пугающе скоро Россия огласится криками умирающих от голода людей.

Багдад, Ирак

Международный аэропорт Багдада

15 мая 2019 года

Сегодня среда, а значит — день водки. Завтра четверг, последний рабочий день.

За водку отвечаю я, единственный практически непьющий, и именно по названной причине — мне можно доверять. В смысле, с водкой. А водка здесь — она и валюта, и подарок, и для снятия стресса хорошо идет. Если не перебарщивать, конечно. Алкоголизм это плохо, но алкоголизм при сорока градусах в тени — просто убийственно.