Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 17

— В пять часов вечера я поехал домой. Я ехал по проспекту Вернадского в плотном потоке автомашин, и тут колесо моего «вольво» попало в открытый люк. Я чудом остался жив.

Яниев пододвинул мне бумажку, и я на бумажке написал: «Да он бред несет. У его водителя глаза на затылке, а я виноват».

— У водителя глаза были не на затылке. Я сам видел, как крышка буквально сорвалась с люка, едва поверх него проехала предыдушая машина.

«Крыша» у него поехала, а не крышка", — написал я.

— Он назначил мне встречу, о которой я предупредил РУОП. После встречи он увез меня на дачу.

— Машину Аладдина остановили и обыскали: вас там не было.

— Я там был, но он превратил меня в кота, — заявил Астафьев. — В белого.

«Меньше пить надо», — написал я.

В следующую секунду Яниев наотмашь ударил меня по лицу. Потом схватил за грудки и зашептал:

— Я все про тебя знаю, Аладдин. Я знаю, где ты книгу свою магическую взял. Кто тебя латыни учил. Откуда у тебя «стволы» из воздуха. Ты думаешь, сумеешь отвертеться? Хочешь знать, что я с тобой сделаю? Под суд отдам. Думаешь поговорить на суде? Ошибаешься. Незадолго до суда ты получишь челюстно-лицевую травму, которая навсегда лишит тебя возможности вилять языком. Понял?

И на суде ты будешь молчать и писать на бумажке, как сейчас, Аладдин.

Или я очень ошибаюсь, Аладдин, или после того, как все увидят, что языка у тебя больше нет, против тебя даст показания не один Семен Астафьев… Мы их, конечно, причешем. Истории о том, как ты по воздуху летал и людей в белых котиков превращал, уберем. Зачем нам белые котики? Покажите мне такую статью УК, где указан срок за превращение человека в белого котика? Нету такой статьи в УК РФ.

Но тебе и без белых котиков, Шариф, светит четвертак. А в зоне тебя, Шариф, настигнет малява Князя или Горбуна. А, Шариф, чего ты больше боишься: нашего российского суда или князевой малявы?

Яниев улыбался, как чеширский кот.

Все так же улыбаясь, он сел за стол и настрочил протокол.

— Вот так-с! Белых котиков мы убрали, а вымогательство оставили. Подпишите, господин Астафьев.

Господин Астьфьев подписал.

— Теперь ты, Аладдин.

Я наклоняюсь над протоколом. В следующую секунду бумага темнеет, и поверх накорябанных слов я вижу проступающие огненно-красным черты:

«Настоящим нижеподписавшийся Шариф Ходжаев отдает душу дьяволу…». Я без колебаний подписываю бумажку и мысленно командую тому, кто надел личину покойного Астафьева: «Освободи мне рот!»

Пластырь сам отдирается от моих губ. Яниев с криком ужаса бросается ко мне, но поздно. Траектория его полета изменяется самым фантастическим образом. Когда Яниев делал первый шаг, это был рослый мужик в самом соку, ширококостный, круглолицый, настоящий спецназовец в возрасте. В прыжке он необыкновенно съеживается. Его ножки укорачиваются. На спине отрастает горб. Лихая десантная береточка превращается в шапочку с кисточкой. На пол шлепается настоящий карлик-кобольд из числа тех, с которыми я недельку назад беседовал на предмет поставок редких металлов в Западную Европу.

Яниев поглядел на себя в полированную ножку стола и глухо, отчаянно завыл. Он даже забыл о моем существовании. Потом он оглянулся — и на лице его изобразилось изумление, когда он увидел, что, против ожидания, я ничего не сделал с заразой-банкиром, тот как стоял, так и стоит с благостной физиономией первоклашки.

— Хочешь знать твою ошибку, Яниев? — сказал я. — Этот твой Головиченко мне показывал мой с дьяволом договор о намерениях, но ты не сообразил, что полного договора я так и не подписал. Астафьев — я его действительно превратил в белого котика. Но после этого его загрызла собака. Такая уж у него была судьба. Упрямый был человек, да и тот еще вор, между нами будь сказано. А эта тварь — тут я показал на благостную физиономию — приняла его вид, чтобы заставить меня подписать договор. Правда, Асмодей?

Лже-Астафьев молча кивнул.

Я повернулся, чтобы идти. Карлик на полу засуетился. Он подбежал к своему собственному табельному «макару» и стал карабкаться через рукоять. Я понимал, что Яниеву на курок не нажать, усмехнулся и пошел вон.

— Шариф, — отчаянно закричал Яниев, — ты не можешь уйти!

Я приостановился.

— Неужели ты не понимаешь, — продолжал полковник с ужасом в голосе, — как ты опасен? Просто нечисть какая-то на Россию обрушилась! Мало нам чеченов, террористов, бандитов, парламента и правительства! Еще и ты здесь! Ты же мир скрутишь, как тряпку, а ты же болван! Ну почему ты умеешь колдовать, а не академик Сахаров!

— Всего хорошего, — сказал я. Моя рука уже лежала на ручке двери.

— Шариф, ты не можешь оставить меня в таком виде! Здесь же пропускная система! Меня обнаружат!

— Ну и что?

— Ты что, не понимаешь, что я все должен буду объяснить? Что я вел это расследование втайне? Ты что, думаешь, будет, когда эти мудилы наверху узнают о тебе? Ты думаешь, они против тебя ОМОН выставят? Они же тебя на руках носить будут! Они же тебя полномочным послом к Люциферу пошлют! Они же тебя попросят выступить посредником при подписании двухстороннего договора между Российской Федерацией и суверенной диктатурой Семи Кругов Ада! Страну же просрут, сволочи!

Я взял раскричавшегося полковника двумя пальцами, опустил в карман и вышел, отведя глаза скучавшему на вахте охраннику. Асмодей тихо растворился среди молекул кислорода и азота.

Наискосок от мрачного здания ментовки караулил серебристый, похожий на живую щуку «мерс». Менты, с увлечением гонявшие от подъезда всякий «жигуль», поостереглись делать предъяву этакой тачке: еще схлопочешь маслину прямо в лоб, даром что напротив ментовки.

При виде меня ребята радостно высыпали из тачки.

— Гы! Аладдина выпустили, — завопил Сережка.

— Куда едем? Чабан в баньку звал…

— Домой, — коротко бросил я.

На дачку мы прибыли уже к шести. Я поднялся на третий этаж, вытряс Яниева из кармана и возвратил ему нормальный вид.Ребята, привычные к такого рода событиям, мигом притаранили наручники и приторочили Яниева к трубе отопления, как пуговицу к пиджаку.

— За одну руку, — сказал я, — и притащите ему пожрать. Я с ним вечером поговорю.

— Или ты думаешь, я не убегу? — процедил бывший спецназовец, косясь на раскрытое, без решеток, окно.

— Убежишь — заметил я, — не поговорим. Выбирай.

Вечерняя пьянка, скорее, походила на шабаш. Вся окрестная нечисть, от рэкетиров до домовых, собралась праздновать мое освобождение. В бассейне с шампанским били хвостами пьяные русалки (никогда не видели, как плавает пьяная русалка? — омерзительное зрелище), и Колька Наган разбил себе колено, осваивая новое для него транспортное средство — помело.

Когда совершенно голые парочки и троечки, повизгивая, стали разбредаться по кустам, я поднялся на третий этаж.

Яниев по-прежнему сидел на стуле, закрыв глаза. Столик со жратвой перед ним был нетронутый, если не считать сиротливо обвисшей банановой шкурки, пульт дистанционного управления телевизором был выключен. Только руки полковника были действительно свободны от наручников.

— Видел веселье, — осведомился я, тыча в сторону раскрытого окна, — что скажешь?

— Я уже все сказал, — равнодушно проговорил мент. — Просрете вы страну, сволочи.

— Кто именно? Бандиты? Домовые? Политики?

— А какая между вами разница? — горько сказал полковник. — Одни норовят хапнуть, и другие норовят хапнуть. У вас «шестерки» в подручных — а у них ОМОН. У вас хоть порядку больше, вот скажи — если бы Карачун своим боевикам приказал взять Грозный в двадцать четыре часа, взяли бы?

— А чего его брать, Грозный, — удивился я, — там же все разграбили. Вот Рим бы я взял, — мечтательно вздохнул я, — подмешал бы своих ребяточек к боевикам Алариха…

— Вот-вот, — сказал Яниев, — все вы одинаковые.

— Слушай, парень, а ты часом не у Анпилова в зампредах по идеологии?

— Я у самого себя в зампредах, — ответил Яниев, — партия абсолютного меньшинства.