Гримстоун (ЛП) - Ларк Софи. Страница 26

— И это все? — Реми смеется.

— И я совершил несколько чертовски ужасных ошибок в своей жизни.

Глаза Реми становятся грустными, и она тяжело вздыхает.

— Я тоже.

Я чувствую желание признаться ей во всем, теперь, когда я видел Реми в ее самом открытом и уязвимом состоянии. Это только кажется справедливым.

— Неважно, насколько опрятно выглядит мой дом или насколько хорошо я выглаживаю свою одежду, я в гребаном беспорядке, Реми… вот как я распознал это в тебе.

— Ты правда такой? — тихо говорит она, глядя мне в лицо.

— Да. Я едва держусь на ногах.

Это то, в чем я никому не признавался, даже собственному брату.

Я говорю Реми, потому что знаю, что она поймет.

И она понимает.

На ее лице нет осуждения, только сочувствие.

— В некотором смысле, это заставляет меня чувствовать себя лучше...

— Почему?

— Потому что ты пугающий. И, если честно… — она делает глубокий вдох, ее щеки розовеют. — Мне хотелось бы думать, что мы не так уж далеки друг от друга. На днях, когда ты сказал, что видишь во мне себя... — ее румянец усиливается, пока все ее лицо не становится красным. — Это действительно заставило меня почувствовать себя хорошо. Почувствовать себя... менее одинокой.

Ее взгляд опускается, затем она снова бросает быстрый взгляд на мое лицо.

Я не знаю, что она видит.

Я не могу отделить бурлящую массу эмоций в моей груди — удивление, удовольствие, но также и изрядную долю вины…

— Ты не одна, — я убираю прядь этих нелепых фиолетовых волос с ее лица. Внутри дома они выглядят не так ярко и возмутительно. На самом деле, они довольно красивые, темно-фиолетовые на фоне ее смуглой кожи. — Не сейчас.

Я наклоняю голову, чтобы поцеловать ее.

Этот поцелуй отличается от тех, что были раньше. Этот поцелуй не краденый — я останавливаюсь в дюйме от ее губ и жду, когда она приподнимет губы.

Когда ее мягкие губы прижимаются к моим, по моему телу пробегает пульсация.

Блядь. Эта девушка производит на меня сильное впечатление.

Я делаю шаг назад, хотя не могу убедить себя отодвинуться. Наши колени все еще почти соприкасаются.

Тихо, глядя в какую-то несфокусированную точку, Реми говорит:

— Я не хочу показаться неблагодарной. В каком-то смысле мне это понравилось, гипноз, после я почувствовала невероятное чувство ясности. Как будто я была прозрачной, и воздух мог проходить прямо сквозь меня, и я могла видеть все совершенно по-новому...

Ее рука всплывает и касается задней части моего бедра. Она закрывает глаза и наклоняется вперед, чтобы положить голову мне на живот.

— Пока этого не стало слишком много, и все не развалилось.

Я чувствую, как у меня сводит зубы, но не от желания есть.

Осторожно я спрашиваю:

— Хочешь попробовать еще раз?

Реми прижимается лбом к моему животу, пряча лицо. Она хватается сзади за мои брюки.

— Я... я не знаю. Потом прошло столько времени, и я не могла... не могла полностью вспомнить все, что мы делали...

Она бросает украдкой взгляд на мое лицо, вспышка сине-зеленого цвета с трепещущими черными ресницами. Ее глаза как у Роршаха⁹, они стали символом всего в моем сознании. Я вижу сотни образов, меняющихся, как чернила... что мы делали... и что мы делали потом…

Я помню каждую секунду нашего сеанса.

И я хочу большего.

Глава 15

Реми

Дэн ходит по комнате, зажигая свечи. Как правило, он приглушает свет в своем доме, и, как я узнала, свет свечей приятнее всего действует на глаза…за исключением звездного света.

На улице поднялся ветер. Последние золотые дни сентября, возможно, закончились, так как сегодня было пасмурно.

Языки пламени мерцают вокруг нас, как будто мы сидим в очаге. Тени предметов в комнате становятся дикими и странными, танцуя на стенах.

Тяга погрузиться обратно в это глубокое и умиротворяющее состояние — это подводное течение, но я сопротивляюсь, гребя на поверхности…

— Мне не нравится не помнить.

Эта пустая дыра в моем дне пугает меня, как будто кто-то взял арбузный шарик и выкачал три часа из моего мозга.

Не «кто-то», а мужчина, стоящий напротив меня, издает низкий фыркающий звук, как будто память переоценивают. Или еще хуже, по его словам…

— Половина твоих воспоминаний — ложь.

Дейн зажигает последнюю свечу над каминной полкой. Он говорит такие странные вещи так буднично.

— Как воспоминание может быть ложью? Это то, что произошло на твоих глазах.

— То, что ты думаешь, что произошло на твоих глаза.

Дейн гасит спичку, которой пользовался, прежде чем она успеет обжечь ему кончики пальцев.

— Подумай об этом — когда два человека расходятся во мнениях, почему каждый из них вспоминает ту версию событий, которая выгодна ему самому? Разум видит и сохраняет то, что хочет.

Я издаю презрительный звук.

— Тогда как кто-то может знать, что правда?

— Если ты честен с самим собой, — тихо говорит Дейн. — Но никто не честен. Ты лжешь себе, и снова лжешь... и вскоре ты больше ничего не видишь. Даже когда это прямо перед твоим лицом.

Невольно я вспоминаю стопку счетов на столе моего отца — счета, просроченные на месяцы и годы, отправленные в коллекции, в то время как мы катались на слонах в Таиланде и плавали на грузовом судне в Антарктику. Ни у него, ни у моей матери не было страховки жизни. Ложь заключалась в том, что мы были богаты. Ложь заключалась в том, что ничто не могло причинить нам боль, когда мы все были так счастливы…

Я могла бы заметить признаки. Иногда у моего отца был стресс, иногда он ссорился с моей матерью. Дважды я видела, как она брала кредитную карту, и она не проходила. Однажды мой отец купил новую машину, а через неделю ее не стало на подъездной дорожке. И однажды школа Джуда устроила скандал из-за платы за обучение, а не из-за его поведения.

Повсюду мигали предупреждающие огни, но в то время они ничего для меня не значили.

Большинство из них я едва заметила. Только позже, когда я просматривала счета, я вспомнила, как кассирша в продуктовом магазине во второй раз провела карточку моей матери и сказала:

— Извините, мэм, здесь написано, что она отклонена...

И моя мать так разозлилась…

Я думаю, как часто я чувствовала запах духов на одежде Гидеона и пыталась убедить себя, что это были цветы в комнате или кто-то, с кем он сидел рядом в поезде…

Я глупая дура.

— Я не хочу лгать себе.

Дейн бросает на меня взгляд, в котором на удивление много грусти.

— Посмотрим.

На этот раз он садится на пол, напротив меня. У него толстый ковер, нам удобно. Мерцающие свечи и ветер за окнами больше напоминают спиритический сеанс, чем сеанс медитации... что вполне уместно. Моя голова полна призраков.

Включая Гидеона.

Вот что значит блокировать кого-то — это стирать его лицо, его голос из своей жизни, как будто он мертв.

Я превратила его в призрак. Я сделала его своим призраком.

— О чем ты думаешь? — голос Дейна заставляет меня подпрыгнуть.

— Я... — черт, почему я такая медленная… — Не хочу тебе говорить.

Блестяще.

— Все равно сделай это.

— Я... была помолвлена. Еще три недели назад.

Дейн сидит очень неподвижно, свет свечей делает его глаза оранжевыми и янтарными.

— Как его звали?

— Гидеон

— Ммм, — я не могу истолковать этот звук или легкую улыбку на его губах.

Почему его рот такой красивый и такой жестокий?

Почему я здесь, ищу ясности ума у самого беспокойного человека, которого я знаю?

Вини во всем Гримстоун… Видит бог, Дейн бы так и поступил.

Безумный.

И вот я стою перед ним, скрестив ноги, безумный послушник.

Научи меня, учитель…

Если я не могу сойти с ума, я могла бы с таким же успехом научиться быть сумасшедшей.

Он сумасшедший, я сумасшедшая, мы все сумасшедшие…