Певец Преданий - Лау Миллер. Страница 33

— Это подруга тети Милли, Рене Йаззи, — представил Йиска. — Она говорит, что мы можем устроить Эффи на ночь в ее палатке. Лэйк перекантуется где-нибудь в другом месте. Я думаю, все будет хорошо, Талискер. Хотя, признаться, она здорово меня перепугала.

Они отнесли Эффи в оранжевую палатку и устроили на груде одеял.

— Почему она не приходит в себя, Йиска?

— Всему свое время. Рене полагает, что Эффи отравлена, и я склонен с ней согласиться. Впрочем, зная Эффи, можно заключить, что это сделала она сама.

— Бедное дитя, — промолвила Рене. Талискер кивнул в ответ. Очевидно, Рене вполне компетентна в медицинских вопросах, поскольку и Милли, и Родни, и даже Йиска внимательно прислушивались к ее словам. Возможно, она была одним из тех целителей, о которых говорил Родни.

Палатка Рене оказалась довольно просторной. При необходимости в ней нашлось бы место для четырех-пяти человек. Уложив Эффи, Рене отвела Талискера и Йиску к голубому фургончику, где подавали еду.

Сгущались сумерки. От стен каньона протянулись длинные холодные тени. Земля была покрыта слоем снега. Талискер слышал голоса и рокот барабанов, долетавшие из пещеры. Через определенные промежутки времени пение прерывалось резкими, отрывистыми вскриками множества голосов, что также было частью обряда.

— Йиска, как сюда попали машины? Ведь дороги завалены.

— Большинство этих людей живет в каньоне, на фермах, и машины находятся здесь же, — объяснил Йиска. — Есть хочешь?

До сих пор Талискеру было недосуг думать о еде, но теперь он понял, что зверски голоден. За несколько центов они купили по большой оловянной кружке бараньего бульона и по куску плоского хлеба, который Йиска назвал лепешкой. Поглощая бульон, Талискер наблюдал за толпой вокруг пещеры. Сам шаман и певцы находились внутри, однако люди снаружи тоже были заворожены песней и ритмом: они притопывали или раскачивались в такт музыке. В голубом фургончике за спиной уютно шипели газовые баллоны, и аромат наваристого мясного бульона смешивался с вездесущим запахом кедра.

Происходящее удивляло Талискера. Он ожидал увидеть здесь что-то совершенное иное. Ему казалось странным причудливое смешение современной жизни со всеми ее атрибутами и традиционной культуры навахо. Талискер поймал себя на том, что сравнивает церемонию с ритуалом сидов. И впрямь: между ними было много общего.

Большая собака вынырнула из тени фургона и подошла к Талискеру. Косматая, рыжевато-коричневая, с янтарными глазами; наверное, среди ее предков затесался волк или койот. Собака не стала скулить или тявкать, чтобы выпросить еду, а просто спокойно уселась, устремив на Талискера меланхоличный взгляд.

— Привет, дружище, — сказал Талискер. — Хочешь есть? — Он собирался поделиться с псом остатками своего хлеба, когда Родни остановил его.

— Нельзя кормить собаку, пока длится песня. Церемония будет нарушена.

— Почему?

Родни пожал плечами.

— Эта собака может оказаться Перевертышем. Мало ли...

— Как все сложно, — пробормотал Талискер. — Извини, псина. Зайди попозже.

Его взгляд вернулся к оранжевой палатке Рене Йаззи. Рене, Милли и пара женщин помоложе сидели возле нее на раскладных стульях, беседуя и перебирая какую-то шерсть. Однако их лица были мрачными, и Талискер подумал: не говорят ли они о ком-то из родственников, убитом чинди? Он перевел взгляд на Родни.

— А что это за история с Дэйвом... то есть с Лэйком? Мне показалось, ему здесь не очень рады.

— Он никто, — нахмурился Йиска. — Пустышка.

— Звучит резковато.

— Да уж. Я дважды вносил за него залог, платил за лечение в наркологической клинике. И уж не помню сколько раз оплачивал его карточные долги. Его не было здесь несколько лет, Рене волновалась. А на самом деле это я велел ему не показываться дома.

— Может, он скучал по ней и по племени? — сказал Талискер. — Ты зря...

— Ничего подобного. Дэйву нет никакого дела до резервации. В пятнадцать лет он твердо решил, что ему здесь не место, и уехал.

У Талискера сложилось впечатление, что выбор жизненного пути — ответственный шаг для каждого из навахо. И каждому молодому индейцу рано или поздно приходилось делать серьезный выбор между большим миром и жизнью среди соплеменников.

Талискер покосился на Родни, который молча прислушивался к их разговору. Не было сомнений, что старик полностью разделяет мнение Йиски относительно Лэйка. Парень повернулся спиной к своей семье, и это было с его стороны серьезной ошибкой — которая привела к ошибкам еще большим.

Йиска пожал плечами.

— Готов поспорить, он и сейчас приехал не потому, что соскучился. Наверняка все дело в том, что ему понадобились деньги.

Талискер решил сменить тему, чувствуя легкую жалость к незадачливому Лэйку.

— Женщины выглядят грустными, — заметил он. — Похоже, они обсуждают какие-то печальные темы. Возможно, у них кто-то умер.

Родни кивнул:

— Так и есть. Насколько я знаю, двое потеряли стариков из своих семей. Но они не стали бы это обсуждать. По крайней мере не здесь, где их могут услышать чинди. Юной Шеннон пришлось оставить свой семейный хоган, когда ее дядя скончался там во сне.

— А она сможет вернуться после похорон?

— Нет. Она никогда не сможет туда вернуться. Хоган придется оставить — ведь там теперь поселился чинди.

Талискер кивнул и ничего не ответил.

— Когда мы проверим врата, сичей? — спросил Йиска.

— Не раньше, чем закончится церемония. Придется подождать до утра.

Талискер проснулся еще до рассвета. В кабине джипа было холодно и сыро, и он замерз, несмотря на теплые одеяла, которые дал ему Родни. Всю ночь шел снег, и наутро лагерь казался вымершим, поскольку все его обитатели сидели по палаткам. Лишь несколько человек бродили возле пещеры, да где-то в отдалении брехала собака. Она-то и разбудила Талискера, и он выбрался из машины, постанывая и растирая затекшие ноги.

Может быть, сегодня он вернется в Сутру...

Стоило Талискеру подумать об этом, как из-за валуна выскочил заяц. Определенно заяц, а не кролик. Зверек остановился в нескольких футах от джипа и уселся столбиком. Длинные усы подрагивали, на них повисли капельки растаявшего снега, поблескивающие в утреннем свете. Талискеру всегда нравились зайцы: в них было особенное, спокойное достоинство, отличавшее этих зверюшек от их собратьев-кроликов. Он восхищенно улыбнулся. В этот момент снова загавкала собака, и заяц метнулся в укрытие. Не то чтобы Талискер верил в приметы, но предзнаменование определенно доброе.

— Талискер!

Он подскочил от неожиданности, услышав голос за спиной. Йиска и Родни выбрались из палатки, в которой они ночевали, и приблизились к машине.

— Доброе утро, — улыбнулся Талискер.

Эта парочка напоминала скаутов-переростков, собравшихся в поход. На плечах Йиски висел плотно набитый рюкзак, который до этого ехал в багажнике джипа. Родни тоже нес на спине объемистый сверток, однако Талискер не мог понять, что это такое, поскольку вещи были обернуты большим куском оленьей кожи.

— Пора выдвигаться, — сказал Родни без предисловий. — Шаман ушел, и никто не помешает нам войти в пещеру...

— Что, даже не позавтракаем?..

— ... но у людей могут возникнуть вопросы, — невозмутимо закончил Родни.

Талискер немедленно ощутил укол совести. У навахо не принято перебивать друг друга, и каждый из собеседников всегда дослушивал говорившего до конца. Возможно, именно поэтому в речи навахо было мало «сорных» слов и междометий, которые так замусоривают западную речь.

В молчании они пересекли поле, отделявшее их от пещеры Мумии. В предутреннем свете утес, нависший над входом, казался угрюмым человеческим лицом с нахмуренными бровями и скорбно изогнутым ртом. Изнутри долетал запах влажного камня и трав. Талискер немного помедлил, прежде чем войти внутрь.

— Все в порядке, Талискер? — спросил Йиска.

— Да. Я просто думаю, что стоило бы попрощаться с Эффи.