Яд (СИ) - "Villano". Страница 10
И вот тут и начинается то, что в итоге привело меня бухать на скалу два дня спустя.
— Сань, ты? — удивленный голос разворачивает меня в дверях лифта.
— Вульф? Какими судьбами! — узнаю я в помятом, посеревшем, но абсолютно несгибаемом русоволосом парне своего давнего знакомого — писателя с ФБ.
Он на некоторые мои работы такие отзывы оставлял, что закачаешься, вот мы и познакомились поближе. Ну как «поближе» — созвонились, поболтали-поглазели друг на друга по Вацапу и поняли, что вряд ли между нами будет что-то большее, чем дружеский секс. У него семья и дети, ему на пару раз потрахаться мужик даром не нужен, а у меня — Малой. Зачем менять шило на мыло?
— Вы знакомы? — спрашиваешь ты, вытирая лоб платком.
— Да, — оглядываюсь на тебя я и киваю в сторону бара. — Я подожду тебя за рюмкой чаю вон под той раскидистой пальмой, хорошо? Поболтаю со старым знакомым. Сто лет не виделись.
— Окей, — киваешь ты с таким видом, что я понимаю: тебе сейчас нужен не я, а холодный душ и в постельке пару-тройку часов поваляться. Без секса! — Быстро не жди.
— Если что, я знаю, где тебя искать, сокровище мое, — смеюсь я, и дверь лифта закрывается перед моим носом.
— Саня-а-а-а, у тебя морда, как у кота, обожравшегося сметаны! — прихватывает меня под локоть Вульф и тащит к бару. — Этот парень в лифте… Неужели ты нашел того, кого так долго искал?!
— Да-а-а-а, — смеюсь я и обнимаю его за плечи. — Прикинь?!
— За это надо выпить, — решительно машет бармену рукой Вульф. Кивает на столик с диванчиком под пальмой. — Займи место, я ща, коньяку нам добуду. Отметим!
Я сажусь на диванчик, Вульф присоединяется, и мы дринькаем за встречу. Потом за мое сокровище. Потом за его. Потом еще за что-то, а потом я понимаю, что его сокровище (да и сокровище ли оно?) не с ним и что он смертельно устал не от того, что его, как и нас с тобой, обломали с пересадкой, сколько от того, что все в его внешне счастливой и ровной жизни, не то и не так, потому что любовь — та самая, обжигающая, заставляющая летать и творить — в его творческой душе так и не поселилась.
— Сань, вот скажи мне, как ты узнал, что Боярин — тот, кого ты искал? — спрашивает Вульф, касаясь моего плеча своим.
— Я не знал, — улыбаюсь я и обнимаю его за плечи, притягивая к себе ближе. Он кладет руку на мою талию и устало утыкается лбом в мою шею. — Ты мне сказал. Наверное, это очевидно.
— Очевидно, да… От тебя сейчас такая мощная, позитивная энергия прет, что я, хоть и оборотень, не отказался бы повампирить, — говорит Вульф чуть заплетаясь языком. Коньяк лег на жару и усталость и выбил почву из-под его ног. — Может, это помогло бы мне в своей жизни разобраться.
— Боярин мне вчера такой подарок сделал, что я еще долго сиять буду. Как радиоактивный изотоп. Могу с тобой энергией поделиться, хочешь? — смеюсь легкой зависти в его голосе я.
Глажу по плечу рукой и целую в коротко стриженую светловолосую макушку, делясь с ним без его разрешения прущим из меня счастьем. Ты так много дал мне, что грех не поделиться с тем, кому сейчас хреново.
— Хочу, да только… Ну его, Сань, — после долгой паузы отвечает Вульф. — Кто знает, куда нас это заведет?
— Да брось, сидим мы с тобой на диванчике в общественном месте. Я тебя обнимаю и целую в макушку. Не в губы же! Что в этом плохого?
— Ничего. Но! Твой парень может понять нас неправильно. Ты — то еще ходячее искушение, и репутация твоя впереди тебя бежит. Я бы сто раз подумал, прежде чем тебя одного из дому выпускать, и не важно, будь то вечеринка монашек или пьянка со старым другом.
— Я не предам доверие того, кто мне безумно дорог, — говорю я и вижу твое отражение в панорамном стекле холла. — И потом, он у меня умный мужик, не по делу волну гонять не будет.
Улыбка растягивает мои губы без моего ведома, яйца тяжелеют, а кровь в жилах вскипает. Не видел тебя пару часов, а соскучился, будто неделя прошла!
— Иди к нему, Демон, — толкает меня в бок Вульф. — А то плечо мне сломаешь от восторга.
— Все наладится, друг мой. Обещаю.
Я дружески чмокаю его в губы, подрываюсь, иду к тебе и… нарываюсь на едва сдерживаемое бешенство в твоих глазах. Сердце ухает в желудок, а в душе нарастает паника. Что случилось?!
— Хороший мой, что…
— Я некоторое время назад предупреждал тебя, что я ревнивец и собственник, и просил меня не провоцировать. Мне казалось, мы тогда друг друга поняли.
— Да, конечно, но к чему ты…
— Меня не было всего три часа, и что? Я спускаюсь вниз, а ты сидишь на диванчике и обнимаешься на глазах у всех с мужиком. Мало того! Ты его целуешь, чтоб сомнений в твоих далеко идущих намерениях ни у кого не осталось, а у него стояк штаны распирает!
— Постой, подожди, остынь. Я не знаю, как это выглядело со стороны, но у меня и в мыслях не было ничего неприличного. Я со всеми своими друзьями так обнимаюсь!
— Со всеми так обнимаешься?! Да я с тобой в постели обнимаюсь приличнее! — рычишь ты. Спохватываешься. Берешь себя в руки и понижаешь голос, который пилит меня тупой пилой на части. — Знаешь, что я тебе скажу. Я, как ты говоришь, топорный. Меня не вставляют мазохистские отношения, когда мне с вечера затирают про особое доверие, а после обеда разве что не трахаются с тем, кого вроде как и не хотят, но целуют. На моих глазах! А если вспомнить твои виртуальные похождения, так и вовсе тошно становится! Мой опыт вопит мне, что человек вроде тебя патологически неспособен хранить верность.
— Неправда! — пытаюсь спасти наш стеклянный радужный замок я, но шпили, башни и перекрытия рушатся и прошивают меня острыми, тонкими пластинчатыми осколками насквозь. — Я умею хранить верность. Я виртил направо и налево до тех пор, пока у меня Малой не появился, а потом всего лишь подкатывал.
— Всего лишь подкатывал?!
— Да. По привычке…
— Ко мне в том числе?
— Сначала — да, а потом… Потом все изменилось. Я изменился! Мне больше не нужны ни реальные любовники, не виртуальные, пойми. Мне нужен ты.
— Я достаточно взрослый дядя, чтобы понимать, что люди не меняются. Мы то, что мы есть. И уж тем более, я не собираюсь никого перевоспитывать. Это пипец как глупо. Ты или принимаешь человека таким, какой он есть, или нет.
— Если уж на то пошло, люди меняются. Ты меняешься! Причем в лучшую сторону! Почему не могу измениться я?
— О каких изменениях ты говоришь? Ты до сих пор клеишь всех на автомате, и парень, что сидит сейчас на диванчике за твоей спиной, — яркий тому пример! До сей поры я предпочитал об этом не задумываться, но ты сам ткнул меня в это носом. Поэтому вопрос не в тебе и твоих мотивациях. Весь вопрос в том, смогу ли принять тебя таким, какой ты есть, и идти с этим дальше.
— Только не говори, что не знал, с кем связался, — леденею я и расправляю плечи. Это было больно. Очень больно!
— Знал. Но я не представляю, что вот прямо сейчас скажу тебе: «Ок, проехали, начнем с той точки, где остановились», потому что теперь постоянно буду думать о том, как и с кем ты сейчас параллельно общаешься в сети, а может, и в реальности, и кого завтра тебе придется «утешать».
— Со мной сейчас ты говоришь или твоя ревность?
— Я и она неразделимы! И не смей говорить мне, что я тебя не предупреждал! — рычишь ты.
— Я помню, что ты предупреждал! Поэтому и стою тут, как попка-дурак, пытаясь достучаться до твоего затуманенного гневом сознания.
— Мы сейчас ссоримся из-за такой мелочи, что даже смешно, — снова берешь себя в руки ты и понижаешь голос: — Подумаешь, посидели два мужика, на грудь приняли и обнимаются, а я развел историю, но для меня это не просто история. Это — мое будущее с тобой. Мне нужно время, чтобы решить, готов я к такому или нет, ибо я строю жизнь в целом и отношения в частности по другим принципам.
Сердце, болтающееся в желудке, падает в пятки, гордость пытается поднять голову и вякнуть что-то типа «а не пошел бы ты на хер, ревнивый мудак», но, в отличие от тебя, мне не надо ни над чем думать. Ты нужен мне таким, какой есть: ревнивый, злой, упрямый, прямой, как палка, властный и… влюбленный в меня по уши. Я не могу тебя отпустить. Не могу допустить, чтобы все, что между нами было, закончилось ВОТ ТАК. Но и разговаривать с тобой таким смысла нет. Тебе нужно остыть. Хорошо, что в Англию ты отсюда в ближайшие десять дней улететь не сможешь. Все рейсы отменены.