Остров пропавших девушек - Марвуд Алекс. Страница 62
«Четверо девушек, а затем только трое. Нет, мама, слов, которые тебя бы утешили, у меня нет».
— Не знаю, — врет она.
Так много лжи за много лет.
— Мы не можем позволить ему и дальше закрывать глаза.
— Но почему ты?
— Потому что, кроме меня, больше некому, — отвечает она. — Я не могу позволить и дальше продолжать им в том же духе. Все эти девочки… Ты лучше о них подумай.
Между ними стоит призрак сестры. Жертва Ла Кастелланы, герцога и в определенном смысле Мидов — как и другие.
— К тому же, мама, — добавляет она, — если у меня все получится, я буду свободна. В тюрьме контракты не действуют. Они исчезнут, а я обрету свободу.
— Я должен пойти с тобой, — говорит Феликс, — мне ненавистна даже мысль о том, что тебе придется заняться этим одной.
Она качает головой.
— Ничего не выйдет. Пауло даже на пушечный выстрел не подпустит тебя к той комнате. Я единственная, кого он не заподозрит. Стоит мне представить это как случайность, обычный бытовой кризис, как он обязательно меня туда впустит.
— Ну хорошо, допустим, ты действительно туда пройдешь. А дальше-то что? Думаешь, он будет молча смотреть, как ты будешь там у них копаться?
— Да ладно тебе, — отвечает она, — его отвлечь — раз плюнуть. К тому же хоть он и отличный парень, но ему даже в голову не придет, что кто-то вроде меня может создать ему проблемы. Достаточно будет сказать, что на кухне осталась выпечка, а уборка займет несколько часов, и времени у меня будет хоть отбавляй. К тому же мне прекрасно известно, где там и что. В ящичках хранится тысяча DVD-дисков. Он переформатировал старые видео, когда технологии обновились и они перешли на плоские экраны. Там все. Мне понадобится буквально пара минут, чтобы разобраться, что к чему, и сунуть несколько штук в карман передника.
— Он хранит все записи на DVD?
— О да, — отвечает она. — Конечно. Представь себе, что у тебя взломали облачное хранилище и выложили все в свободный доступ. По этой же причине все свои тайны они хранят в банковских сейфах.
— А, — кивает Феликс.
— В интернете данные теперь держат только те, у кого нет ровным счетом ничего ценного. Она мне однажды так и сказала.
Мерседес разрывает пальцами инжир, заворачивает его в листочек прошутто и кладет в рот. Этот ужин может оказаться для нее последним в кругу семьи. Не исключено, что завтра она уйдет и больше уже никогда не вернется.
— Вся ирония в том, — говорит она, — что во всем доме только в этой комнате нет камер.
Остров
Лето 1986 года
48
Задним умом все крепки. А в тринадцать лет сложно догадаться, что человек, прощаясь с тобой, прощается с жизнью. * * *
— Мерседес?
Она почти заснула, так что едва ее слышит.
— Мерседес?
Девочка поворачивается на другой бок, вглядывается во мрак и видит сестру, которая сидит в белой ночной рубашке, упираясь подбородком в колени.
— Чего?
— Я должна тебе кое-что сказать.
— Ну говори.
— Сначала пообещай, что никому не проболтаешься.
— Да о чем?
— Нет, сначала пообещай.
Сонная, она садится, подбив под себя подушки.
— Ладно, обещаю. Что ты хотела мне сказать?
— Я так больше не могу, — отвечает Донателла.
В полумраке на ее лице залегли тени, от чего она стала похожа на призрак.
— Донита, — говорит она, — так не будет продолжаться вечно. Это пройдет. Рано или поздно все проходит.
— Но только не это, — возражает Донателла. — Ты не хуже меня знаешь. Я теперь меченая на всю жизнь. И делать мне здесь нечего.
— У тебя есть я, kerida. Тебе это прекрасно известно. Я всегда буду рядом с тобой. Я и мама.
Отца она не упоминает. Как и сестра, она знает, что он в жизни никого не поддержит.
Донателла устало поднимает руку и трет лицо.
— Прости, — говорит она, — я должна уйти.
Мерседес подпрыгивает на месте.
— Нет! Нет, Донита, умоляю тебя, не надо!
— Мерса, — говорит Донателла, — пойми, у меня просто нет выбора. Все кончено. Теперь у меня больше нет будущего.
Из глаз Мерседес льются слезы.
— И что я буду без тебя делать, Донита? — спрашивает она. — Что, а?
Этот огромный, холодный, пустой мир. Она представляет, как ее прекрасная сестра сходит с парома на совершенно незнакомый ей берег. Ее никто не знает. Ее никто не любит, и так навсегда. «Я не могу… — думает она. — Это невыносимо. Они нас уничтожили».
— Я не смогу здесь без тебя жить, — говорит она, — что мне тогда делать?
Донателла встает, забирается к ней в кровать.
— Ты моя храбрая сестренка. В конце концов у тебя все будет хорошо. Сначала немного погрустишь, но потом забудешь про меня. Поверь. Я исчезну, но обещаю тебе, что жизнь на этом не закончится и в один прекрасный день ты обязательно будешь счастлива.
— Нет, не буду. Ничего этого не будет. Это невозможно, если тебя не будет здесь.
Донателла молчит и лишь прижимает ее к себе, давая успокоиться.
— Я буду по тебе скучать. Всегда буду по тебе скучать. Ты была замечательной сестренкой, Мерса. Лучшей на всем белом свете. Возможно, в один прекрасный день мы с тобой еще увидимся. Но я должна уйти. Ты и сама знаешь. У меня нет другого выхода.
49
На острове с населением меньше тысячи человек даже похороны превращаются в праздник. На похороны Донателлы собралась вся Кастеллана. Ничто так не побуждает надеть лучшее черное платье, как смерть юной прекрасной девушки. Даже если это самоубийство. Даже если еще неделю назад вы сделали из нее изгоя за ее грехи.
Вначале они выступают небольшой процессией. Серджио с Лариссой, Гектор и Паулина, Феликс и Мерседес. Рыбаки, выловившие Донателлу из воды, ждут у своих лодок на почтительном расстоянии, прижимая к груди шляпы, потом идут следом.
— Ты точно не хочешь надеть вуаль? — спрашивает Паулина.
Ларисса идет вперед с высоко поднятой головой, слезы на ее бледном лице давно высохли. За ночь с ней произошла разительная перемена — еще вчера она, полуживая, не вставала с постели, лицом к стене, существо, сотворенное из слез. Сегодня же она зла.
— Нет, — отрезает она. — Я хочу, чтобы они видели мое лицо. Пусть смотрят, все до единого. Пусть знают, что они натворили. И пусть видят, что мне совсем не стыдно.
Ларисса шагает во главе траурного шествия к церкви. Глядя на нее, Мерседес чувствует в душе неуместный порыв гордости и думает: «Какая же она сильная. Им ее не сломать». Отец ловит на себе взгляды друзей, кивает им и вяло улыбается, но мать — совсем другое дело. Теперь она ненавидит своих соседей.
«Вы убили ее! — думает Мерседес, глядя по сторонам. — Все вы, плачущие женщины. Плачете, потому как знаете, что убили мою сестру. Где вы были раньше? Где? Мы видели, как вы переходили дорогу, чтобы не столкнуться с нами. Как судачили за нашими спинами. Как избегали ее. Мы все это видели. И что проку теперь в ваших слезах? Вы подтолкнули ее к самоубийству.
А я могла бы ее спасти. Никому ничего не сказала, потому что она меня об этом просила, и вот теперь ее больше нет, а я уже никогда не буду такой, как прежде».
«Ненавижу вас», — думает она, глядя, как к похоронной процессии присоединяется Беата Винчи. А когда ей сочувственно улыбается Химена Вигонье, отвечает ей хмурым, недобрым взглядом. В голову приходит мысль: «Я видела тебя. Когда Донателла ползла по мостовой. Я видела, как ты отвернулась. Я знаю, кто убил ее, — так же точно, как и то, что она мертва. Каждая из вас в этом виновата».
От мыслей о Донателле ей хочется завыть в голос. Чувство вины будет теперь преследовать ее всю жизнь. «Я должна была понять. Рассказать другим. Любыми средствами остановить ее. Я тоже ее убила. Я виновата так же, как и они».
Когда они доходят до Калле Иглесиа, Ларисса оборачивается, оглядывает толпу, и Мерседес видит, что в ее голове бродят те же мысли.
— Ларисса… — говорит Серджио и пытается взять ее за руку, но она отмахивается от его ладони, будто от назойливого насекомого.