Поймать балерину (СИ) - Зайцева Мария. Страница 7

Тогда он пригрозил, что меня вышвырнут из труппы и ушел, хлопнув дверью.

А я села на кровать, растерянно провела дрожащей ладонью по сбитой за ночь простыне… И заплакала.Больно было везде. И даже не телесно, нет.

Больно было обманываться, ведь я ему верила, я ему… Доверилась полностью. А он… Оказывается, все эти годы он хотел от меня только одного. Хорошей жизни, которую мог устроить мой отец.Я была единственной наследницей, приданое имелось солидное… Конечно, теперь отец вряд ли за мной его даст, но, видимо, Артур надеялся на возвращение блудной дочери и смягчение отца.

Тут меня осенило, что, возможно, все было еще проще!И Артур специально утроился в закрытый пансион для богатых девушек! Лишь для того, чтоб подобрать себе подходящую партию!Мы встретились, когда мне было двенадцать, неужели он уже тогда?..Меня затошнило от одной только мысли об этом, и я постаралась тут же забыть про свои догадки.В любом случае, что бы он ни замышлял… Теперь этому не бывать.

Я начала собираться на репетицию, и, уже придя в Оперу, поняла, что Артур успел сдержать свое слово.На меня косо смотрели, постановщик кричал всю репетицию, доведя до слез.Самого Артура не было видно, но мне и без того хватило унижений.Крик, оскорбления, постоянные указывания на недостатки…То, что у меня всегда получалось идеально, за что меня всегда хвалили, в одно мгновение превратилось в «корягу деревянную, на которую невозможно смотреть».Девочки из труппы хихикали, радуясь моему несчастью, поддержки не было ни от кого.

Я закусывала губу, чтоб не опозориться еще и слезами, а после выступления осталась в полупустой Опере, чтоб спокойно порепетировать на сцене в одиночестве.Отвлечься.Я летала в полной тишине , едва касаясь ногами  деревянного настила, и чувствовала, как весь ужас этого безумного дня испаряется.С каждым движением мне становилось легче, свободней. Тело стало настолько воздушным, что, кажется еще одно па – и взлечу! Не ощущалось ни усталости, ни гнева, душившего меня весь день, ни злости, ни обиды.В конце концов, это все настолько преходяще!А главное – вот оно, здесь! В музыке, торжественно и одновременно лирично звучащей в моей голове, в певучей легкости рук и ног, в улыбке, не сходящей с лица…

Когда из зала раздались аплодисменты, я сбилась с ритма и чуть не упала от неожиданности.Остановилась, тревожно вглядываясь в темень зрительских рядов.

- Мадмуазель! Как вас зовут?

- Простите?

Голос был мужской, немного хрипловатый и с еле уловимым акцентом.

- Это Аннет Вьен, месье Дягилев, - ответили за меня из темноты. Я узнала голос своего импресарио, Сола Ёрока.

- Ведущая балерина?

- Нет, но подает надежды…

- Да, определенно подает… Приятно познакомиться, мадмуазель Вьен, - обратился ко мне Дягилев (Матерь Божья, Дягилев!!!), - до скорой встречи.

- До скорой… встречи… - едва прошелестела я, все еще находясь в состоянии , близком к панике.

Мужчины развернулись и пошли к выходу из зала.

Сол что-то тихо уточнил у Дягилева, затем резко зашагал в мою сторону.Подошел в краю сцены, поманил меня пальцем:

- Тебе повезло, Анни, - быстро заговорил он, - завтра приходи пораньше, еще раз покажешь месье Дягилеву то, что ты здесь танцевала.

- Но как же…

- Забудь! Это твой шанс! Не упусти его!

Он уже давно ушел, а я все стояла на сцене и пыталась унять бешено бьющееся сердце.

День, так ужасно начавшийся, завершился невероятно.«Не упустить шанс, не упустить шанс, не упустить шанс», - билось у меня в голове.И я знала, что не упущу.Что станцую завтра так, будто всю свою жизнь стояла на пуантах! Лучше всех! Легче всех! Техничней всех!И никто и ничто мне не помешает!!!

Так и случилось.

Говорят, если закрывается одна дверь, непременно открывается другая.В тот день я закрыла дверь в возможные счастливые и безбедные отношения с Артуром и открыла в свое будущее.Тогда оно мне казалось предрешенным.Сейчас смешно вспоминать…Говорят, хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах… Я рассказала.И меня услышали. И посмеялись.

- Милая Аннет, а вы поете? – влезла в мои воспоминания неугомонная мадам Дин, и  я отрицательно покачала головой.

- Ах, как жаль… Молодые девушки обычно так красиво поют… Вот я в годы молодости…Она принялась пространно погружаться в воспоминания, а я с готовностью кивать головой в нужных местах.

Поймала на себе взгляд бравого офицера, кажется, второго помощника капитана, улыбнулась вежливо.И отвернулась.

Не надо мне лишнего внимания.

Дикий Даниэль смотрел так, словно в своей голове уже делал со мной невозможно пошлые вещи, и я не могла укрыться от его взгляда. Даже при посторонних он позволял себе такое.А наедине… Наедине – воплощал.

Артур смотрел по-доброму, внимательно и страстно. И до определенного времени скрывал свое тяжелое вожделение ко мне.

Мужчины умеют скрывать свои эмоции, если в этом есть необходимость.У первого моего мужчины эта необходимость была.У второго – не было.И теперь мне сложно сказать, что хуже: скрытое или демонстрируемое.Что менее подло?

Краем глаза уловила опять взгляд офицера, но не стала поворачиваться. Не стоит провоцировать зверей на открытую демонстрацию…

Не надо мне этого, хватило.

По закону природы, за мной уже закрылась эта дверь. Дверь в мое жуткое прошлое.И теперь должна открыться новая.Главное, ее не упустить.

Упорхнувшая бабочка

- Дикий, послушай меня, послушай!

Голос толстяка-банкира , обычно спокойный, полный достоинства и собственной значимости, неожиданно стал тонким и невероятно визгливым.

Даниэль даже не моргнул. Он и не такое слышал.

Люди  забавные бывают, когда понимают, что стоят на краю.

Этот вот толстяк стоял на краю в буквальном смысле слова.Позади него синело озеро и сыпались с высокого обрыва камни. Когда они долетали до воды, раздавался громкий всплеск, и по вечерней глади расходились круги.

Даниэль отвлекся от красного лица банкира и посмотрел на такой же  красный горизонт. Он в этот момент не подозревал, что огненные блики умирающего солнца отражаются в его пустых мертвых глазах, придавая худощавому жесткому лицу еще большей инфернальности.

Красный закат… Мать говорила, что это к завтрашней суши. И плакала. Для них сушь в начале лета означала смерть посевам. А, значит, еще чью-то смерть.

Например, младшего братика Даниэля, Жюля. Или сестры, Моник. Или…

Руки сами потянулись к пачке, от этого жеста судорожно дёрнулся всем телом толстяк, наблюдающий за Диким Даниэлем расширенными от ужаса глазами.Но Легран даже не обратил внимания на него.Выдохнул задумчиво дым.

Горизонт был настолько кровавым, что казалось там, вдалеке, кто-то кого-то тоже убивает.  Убил уже.Еще красный горизонт к переменам в судьбе. Это уже бабка говорила.Интересно, к чьим переменам?В его судьбе в последнее время только плохие повороты.Может, это знак?Будет , все же, что-то хорошее?

Например, он найдет свою бабочку…

При одной этой мысли внутри все сжалось и полыхнуло красной яростью. Такой же, как и этот проклятый горизонт.

Прошло уже больше недели с того момента, как он вернулся домой, в свой особняк, грязный, вымотанный и даже немного побитый. Совсем флики (просторечное название жандармов во Франции, прим. автора) осатанели…Зашел, надеясь наконец-то выдохнуть, прийти в себя… И утащить свою бабочку в кровать.Только она могла его успокоить, утихомирить желание немедленно разобраться с теми, кто его сдал, сделать горячую , дикую голову ясной и чистой.Но бабочка улетела.Он сразу понял, когда не нашел ее в спальне.Обычно она сидела там, часто просто смотрела в окно, забравшись с ногами на кушетку, и в такие моменты Даниэль замирал в дверях, в который раз пораженный ее немыслимой хрупкой красотой.Ее тонкий силуэт, обрамленный оконной рамой, виделся изысканной картиной , какие он видел  в Лувре.