Барышня ищет разгадки (СИ) - Кальк Салма. Страница 65

Наутро меня разбудил вызов, и от кого, вы думаете? От драгоценного моего начальства.

— Лёля, — ещё и улыбается, вот ведь.

— Где ты есть и как скоро появишься?

— Пока в Александровском, здесь случилось любопытное. И заодно нашёл кое-какие концы, которые могут привести меня к ещё более любопытному.

И смотрит так, будто ему и вовсе нет дела до того, что тут у нас происходит!

— Какое ещё любопытное, Миша, у нас тут чёрт знает что, а у тебя любопытное!

Он мгновенно сделался серьёзным и вздохнул.

— Лёля, сокровище моё, — нет, снова улыбается. — Понимаешь, если эти люди, которые прибыли из столицы, явились с предубеждением — то разве ж я смогу их переубедить? А если они честны и достойны — то сами всё увидят. Написать тот донос мог только человек, которого как-то обидели, или не дали нажиться, или не дали безнаказанно совершить что-то непотребное… и понимаешь, за годы в Сибирске я не раз обидел тех, кто желал скрыть свои тёмные дела. Такие есть, поверь, и что же, мне теперь нужно бегать за нашими ревизорами и доказывать, что всё это клевета и пустая злоба? Если не глупы, сами поймут. Если наоборот — то ничего мы им не докажем. Или если настолько предубеждены, что не готовы слушать свидетельства разумных и честных людей. Поэтому — я просто делаю то, что должен, и то, чего не сделает никто, кроме меня.

Да-да, делай, что должно, и будь, что будет. Слышала я такое. Только что ж меня так скребёт-то?

— Как помочь тебе? — вырвалось у меня всё равно что самом собой.

— А вот об этом я и хотел попросить, не поверишь, — снова улыбается. — Я застрял на день или два, а меня ждут в Медведниковской больнице и у Зимина в Иннокентьевском. Заглянешь?

— Конечно, — тут же кивнула я. — Сегодня же.

У нас с Иваном Дмитриевичем никакой очереди нет, так что — я могу зайти с утра, предупредить, куда делась, и обойти всех остальных. В идеале управлюсь до обеда, а потом вернусь.

— Вот и славно, — он не сводит с меня глаз.

— А ты на связи?

— А я на связи, — подтверждает.

— А что твой отец? Он ничего не говорил?

— А у него, подозреваю, своя война — в Петербурге. Потому что я сам по себе вряд ли кому-то мешаю, моя должность — не предел мечтаний, сама понимаешь. А вот подвинуть его — это уже вполне себе цель. Но он силён, министр — не дурак, и его товарищ много лет, я думаю, там они справятся без нас. А мы будем справляться здесь.

— Хорошо, — я не спорю.

— Люблю тебя, Лёля. Увидимся.

— И я люблю тебя, Миша. Увидимся.

Хоть разговор и был не из самых весёлых, я всё равно сидела на постели и глупо улыбалась в пространство. Потому что… потому что.

За завтраком Надежда спросила:

— И что же, Михаил Севостьяныч не воротился пока?

— Так вот нет, застрял в Александровском, сказал — дело там неотложное.

— Значит, Алексей Митрофаныч к нам припожалует, — кивает удовлетворённо. — Он вчерась обещался прийти и помочь Федоту дров наколоть. Сказался, поутру у себя там что-то спроворит и придёт. Говорил — магической-то силой дрова колоть сподручнее, чем одним только топором.

Я бы и сама посмотрела на то, как магической силой дрова колют, но мне уже выдали на сегодня программу действий. Поэтому я распрощалась и скользнула тенями на службу.

Никаких незваных гостей пока не было, и Брагин с Василием степенно пили чай.

— Доброго утречка, — поклонилась. — Говорите честно — переживёте, если я приду после обеда? Михаил Севостьянович попросил вместо него заглянуть в Медведниковскую к Резникову и железнодорожную к Зимину.

— Конечно, — кивнул Иван Дмитриевич. — А он сам-то что?

— Что-то раскапывает в Александровском, — пожала я плечами. — Утром вот связался и попросил. Сказал — может завтра вернётся, а может — ещё и нет.

— Ну, пускай у него всё там сложится, что ли, — вздохнул Брагин. — Потому что ну уберут его, пришлют кого нового — и сколько же времени этот новый будет входить в наши дела, да не только ж здесь, а и вовсе по всей губернии?

— Того нового ещё найти нужно, чтобы согласился здесь служить, — а я видела, какие эмоции вызывает у обычного человека назначение в Восточно-Сибирскую губернию.

— Так и я о том же, — закивал Брагин. — Поэтому — пускай у него всё получится. А ревизоры, если не идиоты, сами всё поймут. А если идиоты — так можно же и ещё один донос написать, так ведь? Только теперь уже на них.

— И будет у нас война доносов, — усмехнулась я. — Ладно, увидим, что там и как. Не теряйте, ещё появлюсь.

Я начала с Медведниковской больницы, там пришлось задержаться почти до обеда — потому что четыре жертвы массовой драки накануне. С чего началось, уже никто и не вспомнит, однако молотили друг друга палками, швырялись камнями, и даже городового побили, хоть он и стрелял из нагана в воздух, чтобы напугать и разогнать. Но — никакого криминала, одна дурость, а дурость неистребима, увы.

Когда я добралась до милейшего Василия Васильевича, у меня уже ноги тряслись. Правда, у него оказалось, что никаких драк, просто вчера поздно уже доставили умершего пассажира — обнаружили во время остановки поезда, ехал один, с соседями не общался, никто о нём толком ничего не мог сказать. Выяснить детали предстояло мне.

Правда, Зимин увидел, что мне уже хорошо, и с ходу предложил обед, и я не отказалась. Ему вот только что дражайшая Матрёна Савельевна принесла домашних щей, и картошки с грибами, и мы это замечательно разделили.

— Матрёне Савельевне моя большая благодарность, — сказала я. — Очень вкусно.

— Передам непременно, — усмехнулся Зимин. — Она говорит — Варфоломей наш Аверьяныч повадился куда-то в ваши края в гости ходить?

— Да, он иногда хозяек моих навещает, — кивнула я. — Прикормили, наверное.

Или что, Матрёна Савельевна сама имела на плотника виды? Ну так не всё ещё потеряно, или уже нет?

Далее следовало переходить к делу, и дело оказалось не таким и сложным, как выглядело. Покойный рассказал, что ехал в Слюдянку к брату и его семье, а скончался от сердечной болезни, о которой знал, но серьёзно не относился. И далее было понятно, что делать — извещать того брата.

Меня снова подкрепили чашкой чаю, и потом уже можно было отправляться в родную Кузнецовскую больницу. Я распрощалась с Зиминым и шагнула в наш кабинет.

И конечно же, первым, кого я там увидела, был тот самый ревизор, которому накануне Надежда пожелала всего хорошего. Некромант Елистратов. Один, без своих товарищей.

— Госпожа Филиппова? И где же вы провели почти весь день? — поинтересовался он, отложив бумагу, которую читал.

— Выполняла распоряжение начальства, — пожала я плечами и принялась размещать на вешалке свой тулуп.

— Могу я узнать — что за распоряжение?

— Можете, — я развязала платок, повесила и его тоже, и села за стол с другой стороны. — Пока господин Соколовский находится за пределами города, я традиционно провожу посмертное освидетельствование в остальных больницах, кроме этой. Сегодня побывала в Медведниковской и железнодорожной. Желаете знать детали?

— Желаю, — сказал Елистратов, смотрел при том на меня неотрывно и не то, чтобы недобро, но… нехорошо, в общем, смотрел.

— Извольте, — я рассказала ему и о вчерашней драке в Глазково, и о неудачливом пассажире, снятом с поезда.

Пока рассказывала, заглянул Василий, ойкнул, исчез, видимо — сказал Брагину. Вернулся, принялся шуршать с чайником.

— Что это вы делаете? — нахмурился Елистратов.

— Так как же, Ольга-то Дмитриевна вон уже пятерых с утра опросила, а ей было велено, чтобы трое — и всё, больше ни-ни, и как только на ногах-то стоит! Кормить нужно, да чаем поить!

Видимо, о незваном госте так никто не заботился, поэтому он так и смотрел, нахмурившись, как Василий добыл где-то миску каши, сунул мне в руки, и чашку горячего чаю — тоже. Я поблагодарила и принялась есть — потому что, ну, совершенно к месту оказалось. А Елистратов принялся читать дальше — что он там читал.