Заповедное место - Варгас Фред. Страница 25

Адамберг успел понять далеко не все: он поднял руку, пытаясь остановить этот словесный поток. Но Данглар, ни на кого не обращая внимания, вдохновенно продолжал:

— Части позвоночника подверглись различной обработке в зависимости от их расположения: крестцовые и шейные позвонки пострадали значительно сильнее, чем поясничные и спинные. От двух первых шейных позвонков практически ничего не осталось. Подъязычная кость и ключицы остались почти целыми.

— Стоп, Данглар, — скомандовал Адамберг, заметив растерянность на лицах подчиненных: некоторые даже перестали слушать. — Сейчас мы это нарисуем, и всем все станет ясно.

Адамберг замечательно рисовал: он умел несколькими небрежными, уверенными штрихами изобразить что угодно. Он часто и подолгу делал зарисовки, либо стоя, в блокноте, либо сидя, на листе бумаги, положенном на колено, когда тушью, а когда свинцовым или угольным карандашом. Его эскизы валялись в Конторе повсюду — в повседневной суете он оставлял их где попало. Некоторые поклонники комиссара тайком подбирали их и хранили у себя: так поступали не только Фруасси, Данглар и Меркаде, но даже Ноэль, хотя он ни за что не признался бы в этом. Адамберг быстро нарисовал на чертежной доске очертания человеческого тела и скелета, спереди и сзади, и передал Данглару два фломастера:

— Отметьте красным наиболее пострадавшие части, а наименее пострадавшие — зеленым.

Данглар наглядно продемонстрировал то, о чем только что рассказал, и вдобавок еще густо заштриховал красным череп и половые органы, а ключицы, уши и ягодицы — зеленым. Когда рисунок сделался цветным, стало очевидно, что убийца одни части тела уничтожал, а другие оставлял нетронутыми отнюдь не по случайному выбору, а руководствуясь некой чудовищной, одному ему понятной логикой.

— Внутренние органы также подверглись различной обработке, — продолжал Данглар. — Преступник не проявил интереса к кишкам, желудку и селезенке, легким и почкам. Зато он потратил много сил на печень, сердце и мозг, часть которого была сожжена в камине.

Данглар нарисовал возле мозга, сердца и печени три ведущие наружу стрелочки, как бы вырывая их из тела.

— Это уничтожение его духа, — произнес Меркаде, прервав ошеломленное молчание полицейских, чьи взгляды были прикованы к рисунку.

— А при чем тут печень? — спросил Вуазне. — По-твоему, печень — это дух?

— Меркаде не совсем неправ, — заметил Данглар. — В дохристианскую эпоху, но также и в более позднее время считалось, что в теле человека обитают несколько душ: Спиритус, Анимус и Анима. То есть дух, душа и движущее начало, которые могли находиться в различных частях тела: например, печень и сердце были вместилищами страха и волнения.

— А-а, ну тогда конечно, — согласился Вуазне.

Среди коллег познания Данглара считались неоспоримыми.

— Может быть, он разрушал суставы, чтобы тело не могло двигаться? — со своей обычной жесткостью спросил Ламар. — Как ломают шестеренки у механизма, чтобы он перестал работать.

— Если так, то почему ступни раздроблены, а руки остались почти целыми?

— Именно поэтому, — сказал Ламар. — Чтобы тело не могло двигаться.

— Нет, — возразила Фруасси. — Твоя теория не объясняет, почему большие пальцы на ногах пострадали сильнее всего. Зачем он так напустился на большие пальцы?

— Слушайте, чем мы тут занимаемся? — спросил Ноэль, вставая с места. — Зачем подыскивать этому кошмару какие-то разумные обоснования? Их не существует. У преступника был свой мотив, но нам его никогда не понять, хотя бы и приблизительно.

Ноэль снова сел на место, и Адамберг кивнул в знак согласия.

— Как у того типа, который съел шкаф.

— Верно, — согласился Данглар.

— Зачем он съел шкаф? — спросил Гардон.

— А неизвестно. И в этом вся проблема.

Данглар прикрепил к доске чистый лист.

— Что еще хуже, — продолжал он, — убийца не оставил измельченные фрагменты где попало. Доктор Ромен был прав: они разбросаны по комнате. Было бы слишком сложно рисовать их все: точное местонахождение фрагментов вы можете узнать из отчета. Однако я приведу вам пример: разрознив и размозжив плюсневые кости, убийца разложил их по углам комнаты. Точно так же он поступил и с другими частями тела: один кусочек бросил здесь, другой там, третий — подальше, а два оставшихся положил под рояль.

— Может, у него такой бзик, — предположил Жюстен. — Или заскок. Он все разбрасывает вокруг себя.

— Тут нет разумного объяснения, — упрямо повторил Ноэль. — Мы зря теряем время на все эти гипотезы. Убийца в припадке ярости изничтожает тело убитого, и какие-то фрагменты этого тела вызывают у него особое ожесточение. А почему — неизвестно. По крайней мере, на данный момент.

— Этот припадок ярости длился несколько часов, — напомнил Адамберг.

— Точно, — подхватил Жюстен. — Его гнев не утихает, и, возможно, все дело именно в этом. Убийца не может остановиться, он должен продолжать свою работу, и в итоге тело превращается в кашу. Он вроде как парень, который опрокидывает стакан за стаканом, пока не напьется до бесчувствия.

Который расчесывает укус паука, подумал Адамберг.

— Перейдем к вещественным доказательствам, — произнес Данглар.

В этот момент майору позвонили, и он удалился почти уверенной походкой, прижимая к уху телефон. Это Абстракт, констатировал Адамберг.

— Будем его ждать? — спросил Вуазне.

Фруасси заерзала на стуле. На часах было уже четырнадцать тридцать пять, время обеда, и она начинала нервничать. Все знали: одна мысль о том, чтобы пропустить обед, приводила Фруасси в состояние, близкое к панике, и Адамберг попросил полицейских регулярно устраивать обеденный перерыв, потому что уже были три случая, когда во время длительных выездов лейтенант падала в обморок от страха.

XVI

Немного погодя все опять были в сборе, за длинным столом маленького грязного бара в конце улицы, который назывался «Партия в кости». Элегантное «Кафе философов», располагавшееся напротив, уже закрылось на перерыв. В зависимости от настроения и от кошелька человек мог выбрать жизнь респектабельного буржуа или простого работяги, почувствовать себя богачом или бедняком, выпить чаю или взять красненького — для этого нужно было лишь перейти улицу либо остаться на этой стороне..

Хозяин бара подал полицейским четырнадцать сэндвичей — у него остались только с сыром — и столько же чашек кофе. Для порядка он поставил на стол три графина с вином: он не любил, когда клиенты отказывались от его вина, происхождение которого выяснить пока не удалось. Данглар утверждал, что это плохое бургундское, и все ему верили.

— Как насчет художника, который повесился в тюрьме? Вы продвинулись с этим? — спросил Адамберг.

— Не успели еще, — ответил Мордан, который отставил тарелку с сэндвичем. — Меркаде займется этим после обеда.

— Навоз, шерстинки, носовой платок, отпечатки пальцев? Что говорят эксперты?

— Установлено, что катышки, найденные в комнате, не совпадают с навозом Эмиля, — ответил Жюстен. — Вы были правы.

— Надо взять пробы навоза с шерсти пса и сравнить со вторым образцом, — сказал Адамберг. — Девять шансов из десяти, что Эмиль принес этот навоз с фермы.

Купидон сидел тут же, зажатый между икрами Адамберга: комиссар пока не решился познакомить его с котом.

— А пес-то воняет, — сказал Вуазне, сидевший за другим концом стола. — Отсюда чувствуется.

— Его нельзя мыть, пока с него не взяли пробы.

— Я хочу сказать, он здорово воняет, — настаивал Вуазне.

— Заткнись, — буркнул Ноэль.

— С пальчиками — никаких неожиданностей, — продолжал Жюстен. — Повсюду имеются отпечатки Воделя и Эмиля: отпечатков этого последнего особенно много на столике для игр, на колпаке камина, на дверных ручках и на кухне. Эмиль добросовестно исполнял свои обязанности, в доме прибрано, пыль с мебели вытерта. Однако найдены не вполне четкие пальчики Воделя-младшего на письменном столе, и еще одни, получше, на спинке стула. Очевидно, он подтащил этот стул поближе к письменному столу, когда сидел за ним рядом с отцом. Кроме того, имеются неопознанные отпечатки четырех мужских пальцев — на крышке секретера в кабинете.