(Не) в кадре - "Алекс Д". Страница 17

Маршрут был проверенным и утвержденным обеими сторонами, но на подъезде к городу колонну атаковали из реактивных систем залпового огня. Я помню только свист, визг шин по грунтовой дороге и оглушающий грохот. Меня вырубило сразу, даже почувствовать ничего не успел.

Очухался уже здесь, в другой стране, подключённый к противно-пищащей аппаратуре. Как эвакуировали из Йемена не помню. Про экстренную операцию скупо рассказал доктор Чамран, про количество погибших – ни слова. Я до сих пор не знаю живы ли Люк и Рауль, и это, блядь, волнует меня в миллион раз больше, чем собственные ранения.

– С тобой хотят поговорить. Ты в состоянии отвечать на вопросы? – почти черные глаза Фархада испытывающе изучают мое лицо.

В затуманенном мозгу вспыхивают тревожные маячки. Я догадывался, что в ближайшее время по мою душу придут сотрудники Российского посольства в Тегеране.

– Да, – упираясь локтями в матрас, приподнимаюсь на подушке.

Спазмирующая боль прошибает тело, но волнение перекрывает неприятные ощущения. Очень надеюсь, на свои вопросы я тоже услышу ответы. Подсознательный страх за судьбу людей, двигающихся с нашей группой в колонне, скручивает кишки. Я прожил с этими чувствами два гребаных дня, готовя себя к разным вариантам, ни один из которых не сулил ничего хорошего. Удары такого масштаба всегда влекут за собой человеческие жертвы, но надежда, как говорится, умирает последней.

– Тогда я его приглашу, – удовлетворённо кивает док, поднимается со стула, поправляя медицинскую маску, и уверенной походкой направляется к полупрозрачным дверям палаты, в которые после его ухода заходит крепкий мужик в иссиня-черной военной форме, с каменным выражением лица и цепким взглядом.

Вероятность того, что посетитель пожаловал из Российского консульства – отметаю сразу. Мужчина чеканит шаг в мою сторону. По мере его приближения, замечаю отличительную нашивку сотрудника ФСБ на кителе и майорские звезды на погонах. Однако важная птица ко мне залетела.

– Максим Красавин? – задав риторический вопрос, фсбшник пихает под нос свои корочки. Я коротко киваю. – Майор Никитин, – представившись, он убирает удостоверение и усаживается на стул.

На упитанной морде ноль эмоций, в прищуренных мутновато-серых глазах проскакивает недовольство, словно его выдернули с особо важного задания и засунули в жопу мира, чтобы решать проблемы какого-то рядового репортеришки.

– Как вы себя чувствуете, Максим? – неожиданно справляется о моем здоровье майор Никитин.

– Терпимо, – озадаченно сдвигаю брови к переносице и морщусь от боли. Свежий шрам, пропахавший мою физиономию от правого виска до скулы, дает о себе знать при малейшем движении лицевых мышц. – Можно узнать, чем я заинтересовал службу безопасности?

– Вы помните, как попали в Тегеран? – проигнорировав мой вопрос, Никитин задает свой, который, по всей вероятности, считает важнее.

– Меня эвакуировали из окрестностей столицы Йемена, – выдаю единственную версию, которая у меня есть.

– Это не так, – возражает Никитин. – Вас доставили сюда из госпиталя городка Самита, находящегося в провинции Джизан. Вы знаете, где это?

– Территория Саудовской Аравии, граничащей с Йеменом, – быстро отвечаю я, не имея ни малейшего понятия для каких целей меня транспортировали из одной страну в другую, а потом в третью. – Объясните, что происходит, майор?

– Что вы делали в Йемене, Максим? – он продолжает допрос, уходя от прямых ответов.

– Я – аккредитованный фоторепортер и выполнял журналистское задание вместе со своей съёмочной группой. Мы должны были снимать репортаж о продвижении гуманитарной колонны и доставке груза в Сану.

– Чье задание?

– Magnum Photo совместно с французским BBC News.

– Как давно Люк Пикард и Рауль Девиль работают на BBC?

– Полгода, – поковырявшись в памяти, отвечаю я. – Может, чуть больше. Они не пострадали? – горло перехватывает от волнения, за грудиной саднит, словно чертов осколок все еще торчит в паре миллиметрах от сердца.

– Ваши коллеги сейчас находятся на лечении в Джизане, их жизни ничего не угрожает, – Никитин делает паузу, позволив мне выдохнуть и переварить информацию. Вопросов по-прежнему до хрена, но парни живы – это главное. – Вероятно, им придется там задержаться, – продолжает майор, не сводя с меня препарирующего взгляда. – У службы внешней разведки Эл-Рияда есть вопросы к вашим друзьям.

– Какие вопросы? – прочистив горло, напряженно уточняю я.

Это какой-то бред. Каким боком разведка Саудовской Аравии имеет отношение к гуманитарному грузу из Франции? Разумеется, я в курсе, что конфликт между саудитами и йеменскими хуситами тянется не одно десятилетие, но причем тут наша съёмочная группа? Мы сопровождали грузовики с продуктами питания и медикаментами в голодающую страну, а не колонну с боеприпасами для военных Йемена.

– Мне неизвестно в чем конкретно их обвиняют. Пикард и Девиль – французские поданные. Пусть ими занимаются соответствующие спецслужбы. Моя первостепенная задача – вы, Максим, и ваша безопасность. – заявляет Никитин. – Не думайте, что было легко договориться со службами Эр-Рияда о вашей депортации в Иран. Пришлось задействовать ГРУ [9].

– С чего вдруг такая повышенная забота о моей скромной персоне со стороны российских спецслужб? – я недоверчиво прищуриваюсь, снова тревожа свежие швы, наложенные на правую сторону лица.

– У вас весьма влиятельные покровители, Максим.

– Это какая-то ошибка, – скептически усмехнувшись, я отрицаю нелепое заявление.

– Ошибка исключена, – глядя на меня исподлобья, утверждает майор.

Пульсация в башке усиливается, в мыслях – полнейший кавардак. У меня нет и никогда не было никаких связей в органах. За три года я всего два раза появлялся в Москве и общался исключительно с членами семьи. Поэтому то, что говорит Никитин, звучит как полнейший абсурд.

– Кто? – сглотнув вязкую слюну, пытаюсь прояснить, о каких высокопоставленных покровителях речь.

– Ответы на подобные вопросы не входят в зону моей компетенции. Я всего лишь выполняю приказ.

Никитин переводит взгляд на свой телефон, где высвечивается входящее сообщение. Прочитав послание, майор меняется в лице и переключает свое внимание на меня. Смотрит изучающе и с особым пристрастием.

– Завтра вас доставят медицинским спецбортом в Бурденко [10]. Лечение продолжите там. Доктор Чамран подготовит вас к перелету.

– Я под подозрением?

– Нет, – отрицательно качает головой Никитин, но я склонен придерживаться другого мнения.

– Место моей постоянной работы – Париж. Я могу продолжить лечением там.

– Вы вернетесь туда, как только выпишитесь из Бурденко.

– Я могу отказаться?

– Нет, – ледяная улыбка приподнимает уголки мясистых губ.

– А получить свой телефон?

– Ваш телефон и все материалы изъяты во время эвакуации в Джизан. Боюсь, что вернуть их не получится.

– Мне нужно связаться с офисом агентства и сообщить о случившемся, – настаиваю я.

– Они в курсе. Вам предоставлен бессрочный отпуск до конца реабилитации. – Майор резко поднимается, окидывая меня нечитаемым взглядом. – Всего доброго, Максим. Желаю вам легкого полета и скорейшего выздоровления.

Перелет я переношу сносно, пребывая в каком-то коматозном состоянии, блуждая между сном и явью. Перед посадкой в самолет, куда меня как немощного инвалида загрузили на носилках, молчаливая медсестра в хиджабе вколола мне лошадиную дозу снотворного. Подозреваю, что в шприце было что-то еще, влияющее на когнитивные способности. Мои эмоции словно приглушены, реакции заторможены, в мыслях штиль и пустота.

До Бурденко меня доставляют на вертолете, как важную, мать его, персону. Размещают в отдельной палате. Безучастно отмечаю, что конвоя за дверью нет. Не понимаю хорошо это или плохо. Мне все равно.

Пытаюсь сфокусироваться на какой-нибудь четкой мысли, но ни черта не выходит. Снова погружаюсь в полудрему, равнодушно наблюдая за суетящимися вокруг меня медиками в белых халатах. Они о чем-то оживленно переговариваются, проводя с моим телом безболезненные манипуляции.