Ледяная фантазия - Цзинмин Го. Страница 51

Я все продолжаю думать, что ждет нашу группу друзей в будущем. Ты хотя бы поехал в желанный для нас Шанхай, а мне придется провести свои студенческие годы в ненавистном Чунцине. Я не смогу больше гулять с тобой и Сяо Бэй сразу после окончания занятий; не смогу больше притянуть вас к себе каждый раз, когда соскучусь; не смогу больше позвать тебя, свесившись с балкона, когда мне грустно, и не смогу увидеть, как ты тут же рванешь вниз ко мне.

Здесь никого не осталось.

Каждый раз, когда я думаю об этом, сердце неприятно ноет. Ведь, так или иначе, нам было так весело, так тепло друг с другом. Мы провели с тобой столько времени, а ты так и не научил меня играть в бадминтон, а я так и не научила тебя делать наброски, хотя столько собиралась.

Я оказалась застигнута врасплох, я осталась без выбора и шанса побороться.

Сяо Сы, напишу то же, что повторяла всегда: ты, вы, все мои друзья должны жить счастливо.

Я все еще учился в последнем классе школы, когда писал первую часть «Ледяной фантазии». Но воспоминания о том времени кажутся мне размытыми. Отчетливо я помню лишь стоявшее на улице пекло и яркое слепящее солнце. Мы с Вэй Вэй постоянно, радостные и уставшие, прогуливались по нашему засаженному огромными камфорными деревьями школьному двору; временами мы могли говорить без остановки, а временами молча грустили.

Доставая кошельки, мы любили покупать в буфете колу и вместе с ней вдоль небольшой улочки отправляться на спортивную площадку.

В такой беззаботности и легкой грусти тянулись наши вечера.

Тем летом я начал понимать, какой стойкости требует жизнь, потому что выпускной класс и правда был подобен чистилищу.

В те дни я сменил киноплакат в рамке на письменном столе на белый лист бумаги, на котором написал нравившуюся мне фразу: Even now there is still hope left 1. Многими вечерами я смотрел на выведенные черным на белом слова и говорил себе: «Не бойся, не бойся».

И продолжал скрепя сердце проживать дни.

Тогда я и взялся за «Ледяную фантазию» – оттого, что жизнь была слишком монотонной и бесцветной. Вэй Вэй как-то сравнила наши дни с перемоткой одной и той же кассеты, и я не знал, наступит ли день, когда в этой бесконечной перемотке кассетная пленка оборвется и мы услышим щелчок остановившейся жизни.

Я посмотрел на Вэй Вэй и на лучи закатного солнца на ее лице.

В те дни я учился самостоятельно по вечерам. Каждый вечер были экзамены, в жизни царил хаос. Темными вечерами под белыми лампами школьного класса я стал привыкать легко выписывать ответы на вопросы: A, B, C, D. Но в душе была пустота. Иногда я поднимал голову на тусклый свет фонарей за окном, и сердце мое ныло, становилось горько, и мысли сбивались. А время продолжало бездушно утекать прочь.

Перед самостоятельным вечерним обучением я всегда сначала перекусывал с Вэй Вэй. Мы брали в лавке у школьных ворот по стаканчику арбузного льда и устало возвращались обратно; там мы устраивались у пруда и иногда играли в карты «Уно» с DRAM и другими ребятами. Потом звенел школьный звонок, и мы бежали наверх писать экзамены: Вэй Вэй – по гуманитарным наукам, а я – по естественным. Она строчила длинные ответы на вопросы, отчего начинали болеть пальцы, а я располагал собственные ладони под немыслимыми углами, используя правила левой и правой рук.

Вот так я и жил тогда.

То лето тянулось так, что казалось, у него не было конца. Я помню пение цикад, накатывавшее волна за волной, и солнечные лучи, обжигавшие меня даже сквозь плотные кроны деревьев. Одним вечером, когда я стоял у ворот школы в последний раз, пение цикад, которое прежде было таким же естественным, как воздух, внезапно испарилось. Я стоял в тишине, слушая, как время разрывается надвое.

В тот день я пришел забрать письмо о поступлении в университет. То был день, когда я оставил школу позади.

Я буду идти вот так, я буду идти один, без привязанностей, без оков, я смогу быть счастливым сам по себе.

Но почему же тогда я так молчалив в шумном смехе большой компании? Почему во время поездки на велосипеде, при виде знакомого силуэта мне становится грустно? Почему на меня накатывает печаль каждый раз, когда я вижу прочитанную книгу или просмотренный фильм? Почему я все так же выхожу на огромный газон и смотрю на пасмурное небо?

В чьих руках хрустальный шар моей юности? Я хочу узнать ответ.

Я в Шанхае, наблюдаю за закатами с огромной площади Шанхайского университета.

Когда я спустился с борта самолета, меня встретили улыбки Цин Хэ и Кунь, они отвезли меня в кампус. Всю дорогу я радостно улыбался и так же радостно говорил. Казалось, словно я вовсе и не уезжал далеко от дома и мне вовсе не так тяжело, как я того ожидал. Однако стоило им уехать, на мой мир внезапно опустилась тишина, я начал обедать один, один бродить по улицам, один искать нужные аудитории.

Я знал, что одинокие дни должны были рано или поздно начаться, я просто не ожидал, что это случится так скоро.

Я начал постепенно понимать слова одной писательницы-студентки, которая мне нравилась раньше. Она писала: «Обязательно нужно гулять по новым дорогам, любоваться новыми видами, слушать новые песни, и тогда в один момент придет осознание, что все, о чем ты так стараешься забыть, уже забылось само».

В Шанхайском университете тень деревья почти не отбрасывают. Из-за того, что кампус новый, они не успели отрастить густую крону. И оттого же в начале зимы нет и безумного листопада.

Когда я еду на велосипеде по белой бетонной дороге, по обеим сторонам которой растут лишь маленькие деревца, я вспоминаю старшую школу – место, где всегда была густая тень и не было сплошного солнца. Эта картина перед моими глазами напоминает прекрасный сон, я путешествую по прошлому, не чувствуя ноющей боли.

Я наконец-то начал самостоятельную жизнь: гуляю один, пишу ночами один, один стою на крыше здания и любуюсь огромным небом. Жизнь меняется, и я слышу сопровождающие эти перемены звуки треска и сколов, моя прежняя жизнь постепенно рушится.

И я не хочу быть этому свидетелем.

Только когда я получаю письма, рассматриваю фотографии, слушаю старые песни, вижу фильмы с похожими сюжетами, я на мгновение чувствую грусть. А потом снова улыбаюсь едва заметной улыбкой.

Временами, когда мне становится грустно, я пишу на своей странице, зная, что Вэй Вэй и остальные прочтут, мои друзья прочтут.

В первые дни в университете мне было тяжело. Из наших одноклассников я начал учиться первым, мои занятия начались еще в сентябре, а Вэй Вэй пробыла дома до самой середины октября, лишь тогда отправившись в университет.

В те дни я постоянно жаловался ей на свое уныние, и Вэй Вэй писала на моей доске в интернете слова утешения. Помню, однажды она написала вот что:

Вчера, когда мы созвонились, ты много говорил, а я много молчала, так же как в выпускном классе, когда каждый вечер мы болтали с тобой до двух-трех часов ночи, а потом снова возвращались к книгам.

Ты сказал, что сейчас мы единственная опора друг для друга, но для меня так было уже давно. Выражаясь словами Сяо Цин: наша связь крепче любви, крепче дружбы, наша связь – что-то третье.

Ты сказал, что я говорила, что, даже если весь мир от тебя отвернется, у тебя всегда останусь я и если есть ад, то и там мы будем вместе. Это все верно, я пойду за тобой куда угодно. И если тебя кто-то обидит, а меня не будет рядом, это все равно принесет мне боль. Я говорила: в какой бы ситуации ни оказались мои друзья, я всегда буду с ними. Поэтому не говори, будто рядом с тобой никого нет, это неправда.

Сяо И уезжает завтра, Сяо Цин – сегодня.

В эти дни я надеваю что попадется под руку и иду сидеть в интернет-кафе или бродить по улицам, не задумываясь о месте назначения. Мама говорит, нельзя так небрежно одеваться. Но как я могу ей все объяснить.