Ментаты Дюны - Герберт Брайан. Страница 54

Эразм удивился, но ему было приятно. Любовь. Человеческие чувства всегда ускользали от него, хотя он пытался понять их сущность. У них с Гилбертом установились отношения взаимного признания; человек называл его «отцом», но это было совсем не то, что говорила Анна о своем утраченном возлюбленном. Теперь у Эразма появилась возможность лучше изучить людские эмоции.

Несколько дней назад через свою хитроумную систему подсматривания Эразм с огромным интересом следил за разговором Драйго с Гилбертом. Драйго был подобен блудному сыну, вернувшемуся домой, но с пути на этот раз сбился Гилберт.

После того как безумцы линчевали прежних союзников машин, Эразм считал, что Гилберту следует бежать, пока не поздно. Драйго позаботился бы, чтобы их обоих хорошо приняли люди, настроенные так же. Эразм опасался, что Гилберт не сможет дольше притворяться. Но Гилберт не желал оставлять свою драгоценную школу. Казалось, школа для него важнее жизни.

Когда школа отмечала годовщину своего основания, кое-кто из учеников заглянул в архивы и увидел фото Гилберта, сделанные больше семидесяти лет назад, – и за все это время Гилберт не изменился. Это мог бы заметить и самый ненаблюдательный человек, хотя пока никто об этом не говорил. Но со временем кто-нибудь непременно начнет задавать вопросы. Эразм должен был найти выход раньше, чем это произойдет…

На смотровой площадке Анна запела песенку, которую, по ее словам, пела ей леди Оренна, но внимание Эразма неожиданно отвлеклось от разговора с Анной. Гилберт в своем кабинете только что достал сферу памяти.

Чтобы не разрываться на два разговора, робот прошептал Анне на ухо:

– Я немного помолчу, но не покину тебя надолго, дорогая. Обещаю, я никогда тебя не оставлю.

В свой шпионский глазок Эразм увидел, что Анна улыбнулась, продолжая глядеть на болото. И перенес внимание на кабинет директора.

Гилберт смотрел на слабо мерцающую сферу. Когда они жили на Коррине, он видел флометаллическое лицо робота. Хотя Эразм никогда не умел хорошо подражать человеческой мимике, Гилберт по крайней мере мог истолковать настроение учителя (впрочем, робот настаивал, что у него не бывает никаких настроений).

– В последнее время я заметил перемены в поведении Анны Коррино, – сказал Гилберт. – Она слишком часто разговаривает сама с собой и улыбается. Что-то в ней изменилось.

– Это моя работа, – сообщил Эразм. – Она интересный подопытный объект, но я подталкиваю ее, направляю ее мысли. Однажды я даже дал ей «сафо».

Директор задумался.

– «Сафо»? Но я держу его под замком в аптеке.

– Я заставил ее взять один флакон для важного эксперимента. Ее реакция была очень информативной, я больше узнал о ее прошлом и эмоциях.

– Тебе не следовало этого делать. Ты повредил ее рассудок?

– Конечно, нет. «Сафо» усилило ее воспоминания и позволило говорить о тех событиях прошлого, о которых она не хотела вспоминать. Это была своего рода терапия, я уверен. Ты сам видишь, что Анна довольна, больше говорит. «Сафо» позволило ей открыть сознание.

– Пожалуйста, больше не давай ей этот препарат.

Гилберт сел за стол, решив надежнее запереть «сафо», чтобы у робота не было к нему доступа.

Эразм спросил:

– Почему ты не используешь его на других учениках? Изучи его воздействие. Средство позволяет сосредоточиться, а это очень полезно для ментата.

– Ученики могут достичь того же с помощью дисциплины мысли, которой я их учу.

– Но «сафо» дает еще больший эффект. Тебе следует экспериментировать с ним.

– Возможно – когда-нибудь. Сейчас очень важно, чтобы я мог сообщить Родерику и Сальвадору Коррино, что состояние Анны улучшается. Я хочу, чтобы она выздоровела, стала нормальной.

Гилберт знал, что, если удастся восстановить рассудок Анны Коррино, его школа получит благословение дома Коррино – и постоянную защиту.

Робот долго молчал, потом сказал:

– Я знаю, как излечить ее, но не собираюсь этого делать. Если она станет нормальной, мне она будет неинтересна. Мне она нравится такой, какая есть.

Гилберт ближе наклонился к сфере.

– Но ведь с самого начала нашей главной задачей было ее излечение.

В смоделированном голосе звучало отчуждение ученого, точно такое же, как в те времена, когда Эразм проводил сотни экспериментов на живых людях.

– Твоей главной задачей, сын мой, – возможно, но я вижу в ней лабораторный образец, уникальное окно в человеческое сознание, какого у меня никогда не было. Я лишен физического тела и потому не в силах проводить другие эксперименты, чтобы удовлетворить свое любопытство. Приходится обходиться тем, что доступно.

Гилберт раздул ноздри.

– Анна не просто лабораторный образец. Мы хотим ее вылечить и должны обеспечить ее безопасность.

– Когда-то и ты был только моим лабораторным подопытным, а посмотри, чего достиг благодаря мне.

– Да, и могу все это потерять, если мы позволим кому-нибудь понять, кто мы такие. Батлерианцы могут обрушиться на любой воображаемый грех. Появление Драйго Роджета произвело на меня сильное впечатление, и я… я всегда знал, что занимаю неправильную позицию. – Он помолчал, чувствуя неловкость из-за своего признания. – Манфорд не уверен, что я его союзник. А меня постоянно тревожит безопасность Анны Коррино, страх вызвать гнев ее могущественных братьев. Эта школа защищена, но недостаточно, чтобы отразить нападение императорской армии.

– Я много раз предлагал исчезнуть и начать новую жизнь. – Эразм помолчал. – И хотел бы взять с собой Анну.

– Нас искали бы по всей империи.

Используя расположенные в кабинете шпионские глазки, Эразм заметил тень переживаний на лице Гилберта, вот он нахмурился, вот глаза его забегали. Робот сделал неизбежное заключение.

– Тебе не нравится, что я слишком много внимания уделяю Анне Коррино.

– Это неправда, – слишком быстро отозвался Гилберт.

Эразм изобразил смех.

– Твоя рефлекторная реакция указывает на другое. Я наблюдаю за Анной и разговариваю с ней. Слежу за всем, что она делает.

– Я не ревную, отец. Просто вижу более широкую картину. Мы должны…

Сфера памяти внезапно перебила его, заговорив очень громко, чтобы подчеркнуть чрезвычайность своих слов:

– Анну Коррино нужно спасать. Вызови самых сильных учеников – мы должны ее спасти.

Гилберт вскочил.

– Спасти? Что она сделала?

– Пошла в опасное болото – без присмотра. Она там одна.

В голосе робота звучала искренняя тревога.

– Зачем она это сделала? – Стараясь побыстрее выйти, директор принялся отключать систему безопасности кабинета. – Она может погибнуть.

– Это соответствует обычному рисунку ее поведения. Она знает, что другие ученики проходят испытания в болоте. Вспомни – Анна Коррино приняла средство в школе на Россаке, потому что его принимали другие сестры. – Гилберт принялся укладывать сферу в шкаф, и Эразм сказал: – Мои шпионские глазки разбросаны по всему болоту, но я ее вижу. Она ушла в гущу мангровых зарослей. Мне следовало внимательней наблюдать за ней. Анна Коррино без помощи там долго не выживет.

– Я пошлю спасателей.

Гилберт запер сферу и выбежал из кабинета, поднимая тревогу.

Ветви растений были острые, узловатые корни – как костлявые колени, а кора гладкая и скользкая, но Анна шла дальше, пробираясь по чаще, словно человек-игла. Это будоражило и было приятно. Она ни разу не споткнулась.

Вокруг кружили насекомые. Одни кусались, другие просто бились о ее лицо. Подсознательно она считала насекомых и распределяла по категориям, следила за их неровным полетом и создавала для них воображаемые компьютерные маршруты.

Она шла через чащу, ныряла под ветки, разводила свисающие клочья мха. Болота напомнили Анне заросли туманного дерева во дворце, ее любимое убежище – место, куда могла зайти только она. Прикасаясь к ветвям и корням мангров, она напрягала мозг, но болотная растительность оставалась бесчувственной и глухой, не отзывалась на ее мысли, как это делали туманные деревья.