Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 124

Поцеловав ее в губы, сказал:

— Я люблю тебя! — и добавил: — Отдыхай, думай только о ребенке.

Вероник расслабилась, легла на спину, тесно прижавшись и взяв меня за руку.

7

145

Пятнадцатого июня, в годовщину битвы на Косовом поле, сербский гимназист Гаврило Принцип застрелил в Сараево наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену. Молодого дурака, как обычно, использовали старые негодяи — офицеры Генерального штаба Сербии, которых, как догадываюсь, настропалили англичане. Я помнил, что примерно через месяц после этого события начнется Первая мировая война. Сперва Австро-Венгрия нападет на Сербию, за которую подпишется Россия — и понесется. В кои-то веки в результате этой война будут наказаны и те, кто ее развязал, лишатся тронов, а кто-то и жизни. В выигрыше будут англичане, которые с минимальными потерями отсидятся на своем острове и продолжат грабить большую часть планеты до Второй мировой войны.

Я провел в кругу семьи и хлопотах еще две недели, после чего двинулся в Россию. Что во Франции, что в Германии, что в России было спокойно. Все, с кем бы я ни разговаривал, уверены, что ничего серьезного не произойдет. Немецкие пограничники были все так же вежливы с пассажирами первого класса «Восточного экспресса». Их русские коллеги даже не заглянули в мое купе, пообщались с проводником, который показал им мой заграничный паспорт нового образца, которые ввели с позапрошлого года. Там, кроме всего прочего, указано, что я ординарный профессор, а значит человек благонадежный.

Павлин встретил меня на вокзале, отвез на дачу «Отрада». Квартира оплачена до конца лета. Она казалась пустой, потому что остались только вещи арендодателя. На том месте, где стоял сейф, более светлое пятно на полу. Сейчас он в офисе управляющего дачей.

Пятнадцатого июля Австро-Венгерская объявила войну Сербии. На следующий день Российская империя начала мобилизацию в пограничных территориях с Австро-Венгрией, чтобы защитить братский народ. Семнадцатого июля будет объявлена всеобщая мобилизация, а девятнадцатого Германии объявит войну России.

Полковник Старуков принял меня сразу, как только из кабинета вышли два капитана.

— Я помню про пари! Вот уж не думал, что такой молодой человек окажется дальновиднее меня! — признался он. — Назначайте время и место, где угощу вас шампанским.

— Выпьем его после победы, Пришел не за этим, а чтобы доложить, что готов приступить к службе, — проинформировал я.

— Так вы же теперь профессор, призыву не подлежите, — возразил он.

— Освобожден от должности по собственному желанию, — сообщил я и добавил высокопарно: — Хочу послужить родине в трудную годину.

— Что ж, не могу вам мешать исполнить свой долг! Сейчас прикажу, чтобы вам выписали повестку на сегодня. Пойдете с ней в бухгалтерию, получите триста рублей на обмундирование, — торжественно произнес полковник. — Если не успеете пошить за месяц — сейчас, говорят, везде такие очереди! — зайдите ко мне, продлю срок подготовки.

— У меня уже все готово. Могу завтра прибыть в часть, — доложил я.

— Бог мой! Да с такими орлами нам не страшен никакой враг! — умиленно молвил он.

Затем я поехал в редакцию газеты «Одесские новости». Балабан Алексей Семенович очень удивился моему появлению, потому что был в курсе, что я вместе с семьей уехал на постоянно место жительства в Швейцарию.

— Почему вернулись? — поинтересовался он.

— Война, а я офицер резерва, — ответил ему.

— Ой, как хорошо! — обрадовался редактор. — Будете нашим фронтовым корреспондентом, по возможности присылать статьи о боевых действиях. Что можно, конечно.

— Наверняка будет введена цензура, так что то, что не можно все равно не пропустят, — предупредил я и подсказал: — Назовете рубрику «Письма с фронта».

— Точно! — воскликнул он и пообещал, что договорится с главным редактором, чтобы мне увеличили гонорар.

Мы договорились, что деньги будут переводить на мой счет в банк «Лионский кредит», откуда их перешлют в швейцарский «Ломбар Одье и Ко». Несмотря на войну, движение денег, людей и почты не приостановилось.

Заодно отдал редактору статью о романе Марселя Пруста «По направлению к Свану», вышедшем в прошлом году за счет автора и прочитанном мной еще и в оригинале, причем смена языка не повлияла на мое мнение. Ни одно издательство не рискнуло вложиться в этот опус. Автор потратит много денег и усилий и всё-таки внушит многим, что является талантливым модернистом, непонятным быдлу. А кто хочет быть причисленным к быдлу⁈ Я назвал статью «Кружева из пустоты» и предсказал, что скоро художников в искусстве сильно потеснят жонглеры словами, нотами, красками, кинокадрами…

146

В Четвертом стрелковом артиллерийском дивизионе уже три года новый начальник полковник Агапеев. Ему сорок шесть лет. Высок, плотно сложен. Лицо округлое, типично славянское. Волосы подстрижены, как будут говорить в годы моей юности, под полубокс. Кончики усов лихо загнуты вверх. Он участвовал в походе в Китай и Русско-японской войне, кавалер пяти орденов. Переведен с должности начальника Восьмого мортирного артиллерийского дивизионом.

Я предстал перед ним в новенькой форме с погонами подпоручика и значком доктора наук — золотым прорезным ромбом с накладным крестом из синей горячей эмали, двуглавым орлом над верхним углом и серебряной буквой «Д» на нижнем — на правой стороне груди. На поясе справа у меня кобура с пистолетом парабеллум под пулю девять миллиметров. Семь лет назад правительство разрешило офицерам носить с парадной формой не только наганы, но и еще несколько видов короткоствольного оружия. Я выбрал знакомый мне люггер, как в России называют парабеллум Р-08, который стоит на вооружении и в германской армии. Свое оружие я оставил в Швейцарии для самообороны, научив жену стрелять из него с закрытыми глазами. С открытыми не получалось.

Полковник Агапеев смотрит на меня так, будто ожидает подляну. С одной стороны я всего лишь младший офицер дивизиона, а с другой — ординарный профессор, на ранг выше, ваше высокородие, а не высокоблагородие, как он. Со мной можно обращаться строго по уставу, что будет смотреться не очень, но и делать поблажки очень не очень.

— Начальник второй батареи подполковник Шкадышек хорошо отзывается о вас, как об офицере-артиллеристе. Надеюсь, вы оправдаете наши ожидания, — произносит он и ставит в известность: — Вы прибыли вовремя. Послезавтра отправляемся на фронт. Подберите себе денщика и лошадь.

Я иду в выделенную мне комнату в той части казармы, что для офицеров. Это затхлое узкое прямоугольное помещение с кроватью, на которой лежит свернутый, перьевой матрац и сверху подушка, у левой стены и тумбочкой и шкафом у правой. Все остальные удобства в конце коридора. Я кидаю скатанную шинель, баул со спальным мешком и сагайдак с луком и колчаном в шкаф и, положив на кровать, открываю большой кожаный чемодан, достаю полевую форму, переодеваюсь, повесив парадную в шкафу.

На плацу встречаю фельдфебеля Якимовича.

— Здравия желаю, ваше высокородие! — козырнув, приветствует он.

— Здесь я всего лишь подпоручик, так что приветствуй по уставу, — спокойно предлагаю ему и спрашиваю: — Рядовой Филин еще служит?

— Так точно, ваше благородие! — отвечает он.

— Отдашь его в денщики? — шутливо задаю вопрос.

— Как прикажите, ваше благородие! — улыбнувшись, соглашается фельдфебель. — Сейчас пришлю.

— Я буду в конюшне. Надо коня подобрать, — сообщая ему.

— А нету свободных. Остались только необъезженные. Берейторы завтра приедут, — информирует он.

— Постараюсь без них справится, — говорю я и иду к конюшне.

У фельдфебеля Якимовича неотложных дел, наверное, хватает, но из любопытства шагает за мной.

Рядом с конюшней два загона, соединенные широкой калиткой. В одном находятся восемь лошадей, не самых лучших. Артиллеристам отдают то, что не сгодилось драгунам, которым достаются не попавшие в кавалерию, куда ссылают не прошедших в гвардию. Я выбрал гнедого жеребца-трехлетку с довольно приличным экстерьером, но дикого, норовистого. Наверное, поэтому от него отказались даже драгуны. Надеваю на коня уздечку, веду в соседний загон, по пути приказав дежурному по конюшне принести попону и седло. Привязав повод к столбу, седлаю сам. Когда затягиваю подпругу, замечаю, что конь заранее раздул живот. В первый раз такое не делают. Значит, его уже седлали и пытались объездить, но не получилось. Сейчас узнаем, почему.