Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 20

Десятого июля я отправился в следующий рейс на Чифу. Вышли на час раньше, чтобы уж точно пройти опасные районы засветло. На это раз во флотилии было пять джонок. На моей, имеющей закрытый трюм, были семьи с маленькими детьми, на других — остальные желающие поскорее удрать от войны. Таким способом я вносил свой вклад в оборону Порт-Артура. Чем меньше в городе останется мирного населения, тем больше продуктов питания получат армия и флот. Самому отправиться на фронт желания у меня нет. Я бы согласился офицером, но кто меня назначит⁈ Могут взять вольноопределяющимся, то есть рядовым, к которому командиры, не все, конечно, будут относиться чуть лучше. Это при моем-то боевом опыте какой-то сопляк будет командовать мной⁈ Я не юный, романтичный Лев Толстой, в вольнопёры, как их обзывают, не согласен.

Рейс протекал спокойно. Мы без проблем миновали полуостров. Когда берег скрылся за горизонтом, и я расслабился, с других джонок, а они шли восточнее, передали по цепочке, что увидели силуэт военного корабля. Русских здесь нет, все в гавани отсиживаются, надеясь, наверное, переждать там войну. Находился вояка милях в десяти от нас и шел на сближение вплотную. Солнце уже садилось. Примерно через час станет темно. Если поменять курс, смогли бы разминуться. Моя джонка, благодаря косым парусам, способна пойти круче к ветру, но остальные — нет. Как вариант, можно лечь на обратный курс, поджаться к берегу под защиту наших артиллерийских батарей.

— Что скажите, господа? — обратился я к пассажирам, которые стояли на главной палубу и слышали предупреждение о военном корабле на горизонте. — Повернем назад или понадеемся на авось, да небось, да как-нибудь?

После короткой паузы один из них, бывший начальник метеорологической станции Порт-Артур, солидный мужик с окладистой бородой и золотой цепочкой от карманных часов поперек пуза, отец семерых детей, пробасил:

— Только вперед! Иначе не успеем на пароход до Инкоу.

Его дружно поддержали остальные.

Обычно солнце заходит как-то неприлично быстро, но на этот раз не спешило. Военный корабль, опознанный диванными специалистами, как японский миноносец, стремительно приближался к нам. Он был милях в трех от нас, когда светило нырнуло за горизонт. Пеленг на миноносец менялся на корму, значит, шел не по нашу душу. Видимо, китайские джонки его не интересовали. Постепенно начало темнеть, и я опять расслабился и опять зря.

Я не сразу понял, откуда доносятся крики. Подумал, что кто-то свалился с одной из китайских джонок, следовавших восточнее моей, ближе к вражескому кораблю.

— Какой-то болван машет белым платком и зовет на помощь! — сердито оповестил бывший начальник железнодорожной станции.

— Где? — спросил я.

— Вон там, на носу самой дальней джонки, — показал он. — Наверное, шпион японский!

С сожалением я отметил, что он видит лучше меня. Я сколько ни пялился в ту сторону, так и не заметил, чтобы кто-то махал платком, хотя, вроде бы, что-то белое мелькнуло там. Зато разглядел, что японский миноносец поворачивает в нашу сторону, и чуть не плюнул на палубу от злости. Попасть в плен к японцам в мои планы не входило. Я, конечно, не военный, и, как мне сказали, с гражданскими непростолюдинами японцы обращаются прилично, но это ломало все мои планы.

Темнело слишком медленно. К счастью, и миноносец сбросил ход, чтобы остановиться неподалеку от джонки, откуда подавали сигналы. Я еще успел разглядеть, как с него спускали шлюпку для досмотровой партии. После чего стало совсем темно, и на корабле включили прожектор. Желтоватый луч пробежался по темному морю, выхватил одну джонку, потом вторую, к которой шла шлюпка, и замер на ней.

Я приказал рулевому взять левее и матросам поработать с парусами под новый курс, чтобы набрать скорость и быстрее уйти из опасной зоны. Само собой, кормовой фонарь зажигать на стал. Теперь каждый сам за себя. По корме у нас еще долго был виден луч прожектора. Один раз он даже пробежался по широкой дуге, осветив китайские джонки и зацепив «Мацзу», но мы к тому времени оторвались от флотилии кабельтовых на три-четыре. Если даже и заметил нас, то, пока будет возиться с ближними, мы уйдем еще дальше.

— Дамы и господа, ложитесь спать. Завтра у вас будет трудный день, — как можно спокойнее произнес я.

Пассажиры погомонили немного и разошлись по, так сказать, спальным местам. Я тоже прилег часа через полтора, когда желтоватое пятнышко, в которое постепенно превратился луч прожектора, рассосалось окончательно. Когда меня разбудили на рассвете, горизонт был чист. Только во второй половине дня, на походе к Чифу, увидели рыбацкие джонки.

К моему удивлению, еще три джонки добрались до порта назначения. Японцы захватили только ту, с которой их звали на помощь. Проделал это некто Купчинский, журналист по профессии. Зачем нормальный человек захотел оказаться в плену, никто понять не мог. Высказывали самые невероятные и нелепые предположении, причем по большей части оправдательные. Они не догадывались, что слово «журналист» скоро станет ругательством. Впрочем, оно таким было с момента появления, просто не все об этом знали. В этом плане не везет обеим древнейшим профессиям.

Пассажиры тепло попрощались со мной и заверили, что напишут много лестного обо мне своим друзьям и знакомым в Порт-Артуре. Некоторые так и сделали, отправив со мной письма. Утром они погрузились на пароход «Сирса» и поплыли в Инкоу.

Я предлагал трем китайским джонкам задержаться в Чифу, взять на борт попутный груз, на котором заработали бы малость. Все три капитана отказались и ушли в ночь. Я на следующий день погрузился солониной и отправился вслед за ними. Дошли без происшествий. Первой новостью, услышанной в Порт-Артуре, была о захвате Инкоу японцами десятого июля. Если бы мы вернулись, убегая от японского миноносца, то услышали бы ее, и моим пассажирам не пришлось бы прятаться от вражеских солдат на борту английского парохода, добрались бы до своих другим путем.

Двадцать пятого июля японцы подошли настолько близко, что начали обстреливать Порт-Артур из осадных орудий большого калибра. Случайное это совпадение или нет, но первый снаряд прилетел, когда по городу проходил крестный ход. Я стоял возле джонки, руководил выгрузкой бочек с солониной, когда услышал пронзительный свист, переходящий в шипение и гул, а потом хлесткий взрыв в Новом городе, вдали от процессии.

— Одиннадцатидюймовый (двести восемьдесят миллиметров), — тоном опытного артиллериста произнес стоявший рядом со мной капитан Павловский.

Двадцать восьмого июля русская эскадра, оказавшаяся в гавани под обстрелом, предприняла еще одну попытку прорваться во Владивосток. Ее встретили превосходящие силы противника. После гибели в бою контр-адмирала Витгефта наши вернулись в Порт-Артур, кроме нескольких кораблей, которые продолжили путь к Владивостоку, чтобы погибнуть или быть интернированными. Остальные достанутся японцам сильно поврежденными артиллерией после сдачи крепости.

Каждый прилетевший японский снаряд добавлял по несколько десятков желающих умотать из Порта-Артура и несколько рублей к цене перевозки в Чифу. К началу августа она уже была триста рублей, потом сразу четыреста, пятьсот… Ктому времени я уже вывез в Чифу семью портного Трахтенберга и хозяина «Тавриды» Милиоти, до которого наконец-то дошло, что жизнь дороже гостиницы. Прибавилось и китайских джонок, хозяева которых хотели быстро разбогатеть, причем без выпендрежа принимали бумажные деньги. В Чифу кредитные билеты с небольшим дисконтом обменивали у китайских менял на серебряные «копыта» и «лодочки».

В середине сентября капитан Павловский обратился ко мне с просьбой:

— Интендант крепости подполковник Доставалов потребовал раздобыть свежие овощи: капусту, лук, чеснок. Много солдат и матросов заболели цингой. Привези, сколько сможешь.

Груз этот был не такой выгодный и удобный к погрузке-выгрузке, как солонина в бочках, но работать не мне, а китайцам, труд которых стоил дешево, и навар от торговых операций меня теперь не сильно интересовал, хватало дохода от пассажиров. Мои счета в банках, русском и американском, росли стремительно.