Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 20

Командир полка приказал подошедшему рядовому-фотометристу — сутулому мужичку сорока шести лет, бывшему сотруднику городского фотоателье:

— Быстро прояви фотографии и принеси мне, — а потом поддерживающим меня: — Отведите его в лазарет.

— В землянке отлежусь, — отказываюсь я. — Дима меня проводит, а ты, Аникеич, посмотри, что там с хвостом, тянуло влево.

Еще до обеда была проявлена пленка, запечатлевшая целехонькую понтонную переправу с движущимися грузовиками, по которым я стреляю из пулемета. После приема пищи (мне принесли в землянку вместе с двумястами граммами коньяка) прошло собрание коммунистов Первой эскадрильи, двух человек, в присутствии военного комиссара полка (майора) Полозова, на котором был переизбран парторг. Новый объявил старому строгий выговор и пообещал, что в следующий раз за подобное выгонит из коммунистической партии. Говорят, сейчас лучше не вступать в ряды этой организации, чем быть изгнанным из нее. С таким пятном в биографии ни на одну халявную должность не возьмут.

Меня перевели на место сбитого сегодня зенитками ведомого в звено командира Первой эскадрильи капитана Айриева Армена Тевановича, тридцатилетнего армянина, уроженца Нагорного Карабаха. У него вскинутые черные брови-арки, грустные темно-карие глаза, тонкие темные губы и такое выражение лица, будто хочет спросить: «Ребята, ну, что за фигня⁈». Неразговорчив даже по русским меркам, а по армянским, как догадываюсь, и вовсе немой. С инициативностью такие же проблемы. Зато хороший исполнитель. Лейтенант Горбулько теперь простой летчик. Ждет, когда отремонтируют его самолет.

Четыре дня шел снег с дождем. Мы маялись дурью в землянке. Читать при желтоватом свете двух «катюш» можно при очень сильном желании и на втором ярусе нар, однако глаза уставали быстро, поэтому кто кемарил, кто трепался, кто играл в самодельные шахматы или шашки, вырезанные кое-как из дерева и покрашенные. Черные были защитного цвета. После завтрака приходил батальонный комиссар Полозов и читал свежую газету «Правда», один экземпляр которой присылали в наш полк. У замполита хватало ума понять, что в идеологической накачке здесь никто не нуждается. Идущим на смерть болтовня не вставляет.

За это время я оклемался полностью, а мой самолет был отремонтирован. Осколками побило снизу хвостовую часть. Она из фанеры, поэтому восстановили быстро.

На пятое утро после завтрака мы собрались возле штаба. Ребята курили, ожидая, пригласят нас внутрь или скажут отдыхать дальше. Погода была туда-сюда, так сказать, на усмотрение командира полка. Видимо, ему позвонили и предложили принять правильное решение.

— Наша разведка сообщила, что на аэродроме возле города Вязьма собралось более полусотни самолетов разных типов. Нападение в такую погоду не ждут. Полетим всем полком — четырнадцать самолетов строем клин. Загрузка по четыре контейнера (в каждом сорок восемь штук) бомб АО-2,5сч (авиационная осколочная весом два с половиной килограмма из сталистого чугуна). Высота полеты триста метров. Перед целью делаем горку и с шестисот метров с пикирования наносим удар реактивными снарядами, а потом бомбим с горизонтального полета. Делаем разворот, обстреливаем из пушек и пулеметов и возвращаемся. В случае нападения истребителей срой не держим, прижимаемся к земле и маневрируем, — поставил задачу подполковник Пивенштейн.

Командир полка летать не обязан, хотя самолет имеет, но хочется получать награды, да и боевые вылеты не помешают для продвижения по службе. Обычно отправляются на важное задание и/или сравнительно безопасное. Среди них тоже люди разные. Бомбежка аэродрома к легким мероприятиям не относится из-за хорошего прикрытия зенитками. Может быть, расчет на то, что нападения не ждут.

В десять ноль-ноль пошли на взлет. Первая эскадрилья следом за командирским звеном. Покружив над аэродромом, пока взлетали остальные, построились большим клином. На правом пеленге в последнем звене Второй эскадрильи не хватало одного ведомого, которого одолжили в командирское. Над своей территорией летели под густыми темными облаками, а за линией фронта опустились до трехсот метров. По-любому немцы уже засекли нас и, скорее всего, доложили по команде. Теперь дело в скорости передачи этой информации и желании командира истребительного подразделения рисковать в такую погоду летчиками и самолетами.

Лететь до цели примерно полчаса. Внизу заснеженные поля с темными пятнами леса. На дороге увидели длинную колонну военной техники, двигавшуюся на восток. Машины с зенитками съехали на обочину, приготовились к стрельбе. Увы, мы не по ваши души.

Чуть не проскочили мимо Вязьмы. Я летел левым ведомым в своем звене и по привычке вертел головой. В первую очередь поглядывал влево вперед, откуда могла появиться опасность именно для меня. С других сторон первыми будут атакованы другие самолеты. Там вдалеке и увидел и опознал Вязьму, потому что пролетал над ней, когда служил на «Пе-2». Я, как положено в таких случаях, газанул, догнал подполковника Пивенштейна, покачал крыльями и повернул на цель. Полк последовал за мной, после чего я вернулся на свое место в строю.

Первая группа зениток стояла на восточной окраине города. Это была батарея из четырех «Флак-18» — восьмидесятивосьмимиллиметровых пушек со скорострельностью до двадцати выстрелов в минуту. Примерно столько наш полк и находился в зоне их поражения. В итоге один самолет из замыкающего звена Первой эскадрильи, задымив, выпал из строя, полетел к линии фронта.

Вторая группа из шести счетверенных двадцатимиллиметровых «Флак-38» прикрывала аэродром, на котором оказалось вместо пятидесяти всего около тридцати самолетов. Наш полк встретили довольно плотным огнем. На этих зенитках стоит новейшая прицельная система «Флак-40», поэтому заслуженно считаются самым эффективным средством против низколетящих целей.

Перестроившись в колонну по одному звену, мы легли на боевой курс. Два самолета из неполного звена Второй эскадрильи атаковали зенитки, которые строчили без остановки. Первое звено проскочило удачно, а вот начиная со второго, в котором летел я, попали под жесткий обстрел. Казалось, что красные вспышки разрывов везде, что маневрировать нет смысла. По моему самолету тоже постучали снизу несколько раз. Несмотря на то, что я мысленно сказал им, что дома нет никого, пробили в крыльях дырки разного диаметра.

Не обращая внимания на обстрел, который малость поутих после атаки двух наших самолетов, мы с пикирования под углом тридцать градусов запустили реактивные снаряды, а потом с горизонтального полета высыпали бомбы. Разворот с набором высоты и второй заход с пикированием под углом градусов десять-пятнадцать. Внизу что-то горит, сильно дымя, наверное, бензозаправщик. «Юнкерсы», «мессеры», «хейнкели», накрытые маскировочными сетками, стоят на своих местах и не выглядят поврежденными, хотя маленьких темных воронок возле них много. Мы стреляем из пушек и пулеметов по самолетам, аэродромной технике, зданиям, зенитным установкам, которые, без сомнения, лупят именно в тебя из всех четырех стволов. Несмотря на то, что реактивные снаряды и бомбы могут нанести намного больше урона, именно во втором заходе появляется злобно-радостное чувство, что громишь врага. Время растягивается, секунды превращаются в минуты. Затем как-то вдруг проносишься над крайней зенитной установкой — и делаешь протяжный выдох. Отработал, уцелел, если не считать пробоины в самолете. Он летит, значит, пока всё в порядке.

По прямой добираемся на малой высоте до изогнутой линии фронта, которая выглядит на карте, как бык поссал. Над своей территорией поднимаемся под облака и поворачиваем на северо-северо-восток, на Калинин. Во время маневра замечаю, что не хватает двух самолетов. Как и когда сбили второй, не заметил. Напротив фамилии летчика напишут «НБЗ (не вернулся с боевого задания)».

Шесть дней мой самолет пробыл в ремонте. В нем много чего побили снаряды зениток. Аникеич удивлялся, как я сумел долететь.