Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 5

На второй точке мы задержались дольше. Это был гражданский аэродром. Старший сержант, которого звали Старухин Петр Константинович и, как признался сам, у курсантов имел погоняло по инициалам ПэКа, сходил потолковал с военным комендантом аэродрома, чтобы нам выделили топливо. Тот пообещал, что сейчас позвонит, и нам подвезут двести литров. Ждать отправились в небольшой буфет с двумя столиками, который занимал почти половину зала ожидания, пустовавшего. Здесь пока нет талонной системы, но и продуктов практически нет. Инструктор ПэКа купил нам по два стакана чая без сахара и все четыре пачки печенья, на упаковках которых была изображена мама с дочкой, лопающей с печеньем какую-то кашу из тарелки, а ниже написано «Очень вкусно! К обеду и завтраку соленое печенье Крекер с тмином, сыром, анисом и др.». Судя по отсутствию вкуса указанных добавок, нам досталось с «др.». Старший сержант вытащил из кожаного планшета плитку шоколада «Дирижабль», разделил напополам. Я отправлял в рот сразу всю солоноватую печенюшку, откусывал малехо шоколада, чтобы хватило на обе пачки, и запивал жиденьким чайком. Шло на «ура!». Швейцарский плавленый шоколад, который ел в ресторане ложкой, показался никчемным.

Когда вернулись к самолету, возле него стояла телега с большой металлической бочкой. Возница, пожилой мужик с длинными волосами и бородой, как у старовера, и в сапогах с голенищами гармошкой, как у блатующего подростка, подсосав, вставил шланг в первый бак и внимательно проследил, чтобы не перелить, потом передавил его и перенес во второй и дальше в малый. Закончив бункеровку, вдвоем со старшим сержантом они отправились к военному коменданту заполнять и подписывать накладную.

Вернувшись, ПэКа сказал:

— Надо отлить перед дорогой. Осталось два часа. Второй будет твой. Перед посадкой покажешь то же, что и в Каче, чтобы убедились, что я не зря тебя привез.

И я показал даже больше, добавив поворот на горке и вертикали. В свое время придумал что-то типа пилотажной каты, как в ушу, сразу переходя от одного элемента к другому, и по выходным поднимался в небо на «Гота-5» и отрабатывал ее, радуя жителей Женевы. Уверен, что и краснокутцам понравилось. Курсанты Качинской военной авиашколы летают редко, потому что топлива мало, и в основном делают восьмерку или коробочку, а тут им высший пилотаж, пусть и на медленном самолете.

Понравились мои выкрутасы и начальнику Качинской военной авиационной школы генерал-майору Туржанскому. Он высокого роста. Редкие волосы зачесаны на пробор слева. Лиц вытянутое, благообразное. Для советского офицера казался слишком интеллигентным. Обращался ко всем на вы. Наверное, сказывалось воспитание: вырос в семье статского советника, заместителя начальника Смоленского почтово-телеграфного округа. В тысяча девятьсот тридцать восьмом был арестован, как участник военно-фашистского заговора. Вину не признал, никого не оговорил, что по нынешним временам, когда пытки обычное дело, можно считать геройством. Полтора года отсидел на Колыме, после чего был реабилитирован и повышен в звании.

— Кто был вашим инструктором в авиаклубе? — спросил генерал-майор Туржанский, когда я прибыл по приказу в его кабинет, довольно скромный, что по площади, что по мебели, с обычным кухонным столом, который застелили красной, «революционной» скатертью.

Я изобразил потуги вспомнить, после чего печально сообщил:

— Забыл, — и тут же добавил в оправдание: — Доктор сказал, что скоро вспомню.

— Вспомните, скажите, — решил он. — Какие-нибудь документы, кроме размокшего паспорта без фотографии есть?

— Нет. Они были у мамы в чемодане, — ответил я. — А фотографию доктор пытался расправить и содрал. Он написал об этом в истории болезни, почитайте.

— Я видел, — молвил он и спросил: — У нас строгие порядки, дисциплина, в университет не захотите вернуться?

— Нет, — твердо ответил я. — Только после войны, когда за маму рассчитаюсь.

— Ладно, не будем разводить бюрократию, не в тыл проситесь. Летаете вы хорошо, а на фронте не хватает толковых летчиков. Сейчас как раз набираем новую группу. Напишите рапорт на мое имя с просьбой зачислить, заполните анкеты. Кадровик вам поможет, — решил генерал-майор Туржанский.

Может быть, он бы и сделал пару запросов на счет меня, но через три дня был вызван в Москву, назначен преподавателем в Военную академию командного и штурманского состава ВВС. Дела у него принял дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант Денисов, рубаха-парень, не шибко любящий административную работу, вечно пьяный, вечно молодой. Для нового начальника я был всего лишь одним из многих, зачисленных предшественником. Такая ерунда, как гражданские документы, его не интересовала. Летаю хорошо — и порядок. Через месяц приму присягу и получу военный билет.

Как прибывшего раньше остальных, меня зачислили в Первый отряд под командованием старшего лейтенанта Осипова Второй эскадрильи капитана Иванова. Инструктором был старший сержант Старухин или просто ПэКа. Мне выделили койко-место в казарме, которая размещалась в бывшем складе. Это было длинное и высокое каменное здание с маленькими зарешеченными окнами под полотком. В нем настелили деревянный пол и поставили деревянные двухъярусные кровати и тумбочки, от которых все еще пахло сосной. Я занял ближнюю верхнюю из свободных, потому что большая каменная печь была одна и располагалась возле входа. Чем дальше от него, тем будет холоднее зимой, и теплый воздух имеет свойство подниматься вверх.

На вещевом складе, расположенном в новом деревянном доме, мне выдали перьевой матрац и подушку, две простыни, наволочку, серо-зеленое одеяло с черными полосами возле краев, два одинаковых вафельных полотенца для лица и ног («Смотри не перепутай!») и летний комплект формы: фуражку, гимнастерку, галифе, две нижние рубашки, двое кальсон, портянки, сапоги, кожаный ремень, синие петлицы, которые надо пришить самому, летные шлем, комбинезон, очки, перчатки, толстый шерстяной светло-серый свитер и брусок коричневого хозяйственного мыла, воняющего ядрено.

Вернувшись в казарму, я взял у баталера — пухлого ефрейтора, оставленного при школе из предыдущего выпуска по причине слабой летной подготовки — иголку и катушку черных ниток и занялся пришиванием, подшиванием, ушиванием своих вещей, а потом нанес на изнанке размоченной хлоркой сокращенно свою фамилию на одежде и полностью на внутренней стороне тульи фуражки. После чего переоделся и всё, пока не нужное, включая сагайдак и гражданскую одежду, сложил в ячейку сантиметров пятьдесят шириной, сорок высотой и глубиной с метр в деревянном трехъярусном стеллаже, которые были у всех четырех стен баталерки, выгороженной в дальнем конце казармы, приклеив к верхней планке бумажную полоску с фамилией и инициалами, написанными «химическим» карандашом, дающим при намокании чернильный цвет. Благодаря этим хлопотам, напоминавшим первый день в мореходке, я наконец-то почувствовал себя молодым.

На следующее утро после завтрака — два вареных куриных яйца, толстый ломоть хлеба, прямоугольный кусочек сливочное масла и оловянная двухсотграммовая кружка чая с тенью сахара — мне разрешили посетить поселок для приобретения предметов личной гигиены. Вообще-то, территория Качинской военной авиашколы пока не огорожена, так что можно идти, куда хочешь, лишь бы не попался на глаза командирам.

Красный Кут — поселок тысяч на десять жителей. Есть своя электростанция, машинно-тракторная мастерская, птицекомбинат, больница, полеводческое техническое училище, две средние школы, две библиотеки, детский дом, клуб. Как меня предупредили, среди местных много немцев из основанных в начале девятнадцатого века колоний Розенфельд и Лангенфельд. В продуктовых магазинах было пустовато. Крупы, макароны, мука, сахар, соль, дешевые конфеты и печенье исчезли. Остались водка «Московская особая» по одиннадцать с половиной рублей и четыре сорта трехзвездочного коньяка по одинаковой цене — шестнадцать за бутылку, соленая акула (как она сюда доплыла⁈) по рублю за килограмм, маргарин по двенадцать, твердый сыр по двадцать три, шоколадные конфеты «Мишка косолапый» по двадцать четыре с половиной, грузинский чай третьего сорта за стограммовую пачку шесть девяносто, индийский первого — червонец… В торгующих промышленными товарами тоже не густо — мелочевка и одежда, уродливая и дорогая: пальто по четыре с половиной сотни рублей, костюмы от двухсот семидесяти, обувь от восьмидесяти, рубашки от тридцати семи… Зарплата рабочего сейчас триста-четыреста рублей, инженера — шестьсот-семьсот, летчика-лейтенанта — семьсот пятьдесят.