Укрощение королевы - Грегори Филиппа. Страница 12

Вот двери в спальню раскрываются, и в ней появляется Его Величество, поддерживаемый с обеих сторон крепкими камер-юнкерами. Они помогают ему забраться прямо в кровать, тяжело втащив его туда, словно быка, и он громко ругается, когда один из его помощников задевает его больную ногу.

– Идиот! – рявкает король.

– Здесь только один идиот, Ваше Величество, – «королевский шут», – живо отзывается Уилл Соммерс. – И это я. И я был бы вам крайне признателен, если б вы сохранили это место за мной, потому что сам я его никому уступать не намерен!

Его остроумие, как всегда, с легкостью снимает возникшее напряжение, король смеется, и все присоединяются к нему. Проходя мимо меня, Соммерс незаметно подмигивает мне, сияя добрыми карими глазами. Больше на меня никто не смеет смотреть. Кланяясь перед уходом, все придворные стараются не отрывать взгляда от пола. Мне кажется, что они боятся за меня, потому что я остаюсь с королем наедине, с его постепенно улетучивающимся винным хмелем, готовым взорваться от слишком изобильной трапезы животом и стремительно портящимся настроением.

Фрейлины почти бегут из спальни. Нэн выходит последней, успев кивнуть мне напоследок, словно напоминая, что я делаю богоугодное дело, словно святая мученица, отправляющаяся на пытку.

Двери закрываются, и я молча опускаюсь на колени в изножье кровати.

– Можешь подойти поближе, – хмуро говорит король. – Не укушу. Залезай в кровать.

– Я молилась, – отвечаю я. – Хотите, я помолюсь вслух, Ваше Величество?

– Ты теперь можешь называть меня Генрихом, когда мы одни.

Я воспринимаю этот ответ как отказ от молитв и, подняв одеяло, быстро ложусь в кровать, рядом с ним. Я не знаю, что он собирается делать. Поскольку король не может даже повернуться на бок без посторонней помощи, он точно не сможет забраться на меня, и я просто лежу и тихо жду его указаний.

– Тебе придется сесть ко мне на колени, – наконец произносит он, словно сам размышлял на ту же тему. – Ты же не глупенькая девочка, а женщина. И уже была в браке и не раз делила постель с мужчиной. Ты же знаешь, что делать, да?

Все оказывается хуже, чем я себе представляла. Я приподнимаю подол платья, чтобы не мешал, и ползу к нему на коленях. Перед глазами тут же непрошено возникает образ Томаса Сеймура, обнаженного, раскинувшегося на постели с выгнутой спиной, трепещущая тень от его ресниц на щеках… я вижу, как вздрагивают упругие мышцы его пресса в ответ на мое прикосновение…

– Как я понимаю, Латимер был плохим любовником? – вопрошает король.

– Он не обладал такой силой и мощью, как вы, Ваше… Генрих, – отвечаю я. – И, конечно, он был нездоров.

– Так как он это делал?

– Следил за здоровьем?

– Как он совершал акт? Как спал с тобой?

– Очень редко.

Король одобрительно рычит, и я вижу, что он начинает возбуждаться. Мысль о том, что он обладает большей мужской силой, чем мой предыдущий муж, ему явно нравится.

– Должно быть, это его злило, – с удовольствием говорит он. – Взять в жены такую женщину – и не мочь удовлетворить ее в постели… – Он смеется. – Иди сюда. Ты прелестна, я весь в нетерпении.

Король хватает меня за правое запястье и тянет на себя. Я послушно приподнимаюсь и пытаюсь его оседлать, но его бедра настолько широки, что мне не хватает длины ног, и мне приходится встать с коленей и скорчиться над ним на корточках. Я тщательно слежу за лицом, чтобы оно не сложилось в гримасу. Мне нельзя ни дрогнуть, ни заплакать.

– Вот, – гордо заявляет он, явно впечатленный своей потенцией. – Чувствуешь? Недурно для мужчины за пятьдесят? От старика Латимера ты такого никогда не видела.

Я восклицанием обозначаю свое безоговорочное согласие, и король начинает тянуть меня на себя, изо всех сил стараясь прижаться ко мне, чтобы войти. Его орган мягок и почти бесформен, и теперь к моему ощущению стыда примешивается отвращение.

– Вот! – восклицает он еще громче. Его лицо наливается кровью, и на коже появляются бисеринки пота от усилий: он отчаянно тянет меня вниз за руки, одновременно ерзая и пытаясь приподнять свой зад. Я прикрываю лицо руками, чтобы только не видеть его титанических усилий.

– Ты же не стесняешься? – рычит он на всю комнату.

– Нет, нет, – торопливо отвечаю я. Я должна помнить, что делаю это ради Господа и ради своей семьи. Я буду хорошей королевой. И это – часть моего долга, вверенного мне Всевышним.

Я подношу руки к шее и развязываю ворот своего платья. Увидев мою обнаженную грудь, он тянется к ней толстыми пальцами, чтобы схватить за нее и начать щипать за соски. Наконец ему удается войти в меня, и я чувствую, как он пытается двигаться. Затем издает сдавленный крик, расслабляется и замирает. И лежит совершенно неподвижно.

Я жду, но ничего не происходит. Он не произносит ни слова. С его щек постепенно сходит яркая краснота, и вскоре в свете свечей его кожа начинает казаться серой. Глаза короля закрыты, но подбородок постепенно отвисает, и вскоре до меня доносится раскатистый храп.

Похоже, на этом все и закончилось. Я осторожно поднимаюсь с его влажного тела и тихонько спускаюсь с кровати. Поправляю платье и туго подпоясываюсь поясом. Возле камина стоит кресло, специально расширенное и укрепленное, чтобы выдержать вес короля. На него я и сажусь, подтянув к себе ноги и обняв колени. Поймав себя на том, что вся дрожу, я наливаю себе немного горячего свадебного эля с пряностями, поставленного на мой прикроватный столик. Он был специально принесен сюда, чтобы придать мне сил, а королю – мужской доблести. Мне становится немного теплее, и я так и сижу, грея руки о серебряный кубок.

Посидев какое-то время и посмотрев на огонь в камине, я возвращаюсь в кровать и тихонько укладываюсь рядом с ним. Матрас глубоко просел под его телом, а дорого украшенное покрывало лишь подчеркивает размеры его необъятного торса. Я чувствую себя ребенком рядом с ним. Закрывая глаза, я стараюсь ни о чем не думать. Нет, я полна решимости изгнать из головы все мысли, и мне удается заснуть.

И почти сразу же мне снится, что я – Трифина, выданная замуж против своей воли за опасного человека, запертая в этом замке, и я поднимаюсь по винтовой лестнице, держась одной рукой за влажную стену, а другой – удерживая единственную свечу. От дверей на самом верху лестницы до меня доносится отвратительный запах. Я подхожу к тяжелому медному кольцу – ручке двери, поворачиваю его и медленно открываю дверь. Она со скрипом отходит в сторону, но я не могу заставить себя войти внутрь, еще глубже в этот густеющий с каждым мгновением смрад. Мне настолько страшно, что я начинаю биться во сне и наяву и просыпаюсь от этого. Но, несмотря на то что я уже бодрствую и пытаюсь справиться с душащим меня страхом, я понимаю, что продолжаю ощущать этот чудовищный запах, словно я пронесла его с собой из сна в бодрствование. Смрад из моего кошмара наполняет мою постель, заставляя меня давиться и бороться за каждый вдох; он чудовищно реален. Кошмар превратился из наваждения в реальность. Я вскрикиваю, прошу о помощи и вдруг понимаю, что я на самом деле бодрствую, а не вижу следующий сон. У короля во сне вскрылась гноящаяся рана, и теперь оранжево-желтая слизь протекает сквозь прикрывавшие ее повязки, пачкая тонкое полотно постельного белья и, благодаря воцарившемуся тут духу, превращая самую роскошную спальню в Англии в покойницкую.

В комнате темно, но я понимаю, что он проснулся. Рокочущий храп исчез, и вместо него я слышу его тяжелое дыхание. Ему не удается обмануть меня; я знаю, что он не спит, внимательно наблюдает за мной и прислушивается. Я представляю, как широко раскрыты его глаза, слепо всматривающиеся в темноту в поисках моего лица. Я лежу неподвижно и дышу почти без звука, но мне кажется, что он понимает, что я тоже проснулась, и эта мысль меня пугает. Дикие звери всегда знают, нутром чуют, когда человек их боится, вот и мне кажется, что король каким-то шестым чувством осознает, что я не сплю и боюсь его.

– Екатерина, ты не спишь? – тихо-тихо спрашивает он.