Вавилонские младенцы - Дантек Морис. Страница 14
Пока струйки теплой воды ласкали ее тело, Мари почувствовала, как руки сами собой опустились к низу живота. И нежно приникли к коже, как будто пытаясь исследовать еле заметную округлость чрева.
Она подняла голову к лейке душа из белого пластика и закрыла глаза под напором воды, положив ладони крест-накрест над самым лобком.
Воспоминание пронзило ее разум насквозь, подобно полосам электронных помех на экране телевизора.
И она завопила от боли.
Оно было синим.
Оно было синим и, тем не менее, сияло невыносимо белым светом — незамутненным, величественным и… смертоносным.
Казалось, что у него было две формы, нет, вернее, два источника энергии.
Оно двигалось, сверкая ослепительными бело-синими всполохами; инфразвуки грохотали внутри ее мозга. Мари оказалась распростертой на кафельном полу душевой кабинки, а струи воды продолжали литься сверху, как ни в чем не бывало.
Два источника энергии были одновременно похожими и разными.
Информация обрела постижимую форму где-то на глубоко запрятанном уровне ее сознания, но отзвук этого понимания сумел добраться до ее «я» — до маленького мыслящего существа, лежащего навзничь в душе, — и вызвал доселе неведомое свечение.
Она почувствовала тошноту, но в желудке у нее уже ничего не осталось.
Сознание попыталось сформулировать объяснение, перечислить обычные для такого случая причины, но два источника энергии вгрызались в процесс мыслительной деятельности, заполняя мысли образом бело-синего космического механизма.
Поэтому она скрючилась как зародыш, связанный плацентой с материнской утробой, — древний, первобытный рефлекс. Она смотрела в сливное отверстие, находившееся в нескольких сантиметрах от ее лица, наблюдала за вращением водяной воронки — за движением, напоминавшим прощальный жест танцора, покидающего сцену, последний всплеск жизни перед приходом смерти.
Космический механизм заговорил с ней — на языке, слова которого были непонятны, но общий смысл удавалось уловить.
Она не заметила, как поток воды прекратился, а на счетчике появилась красная полоска с надписью «НОЛЬ».
Когда Мари Зорн пришла в себя, то одновременно ухитрилась понять множество вещей: она больше не находилась в душевой, космический механизм исчез из ее сознания, кто-то насухо вытер ее и слегка приодел, а над ней склонился Солохов, молодой унтер-офицер из русского посольства. Он несколько раз ударил ее по щекам и немного смутился, когда она открыла глаза:
— Miss Zorn? Miss Zorn? Do you feel allrrite? [28]
«Он обращается ко мне по-английски», — подумала Мари и удивилась. Она же бегло говорит по-русски.
— Я себя хорошо чувствую, вы не дадите мне немного воды? — ответила она на чуть корявом русском.
— Конечно.
Мужчина бегом бросился к небольшому холодильнику, вытащил бутылку сибирской минералки, налил большой стакан воды и вернулся к девушке. Выглядел он встревоженным.
Мари жадно выпила воду. Наступила ночь, но жара правила городом весь день. И теперь казалось, что находишься внутри накрытого крышкой котелка, под которым развели огонь.
Солохов присел на край постели.
— Я позвонил Романенко. Он скоро приедет сюда с врачом, — тихо проговорил он по-русски.
Мари почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Горский настоятельно просил позаботиться о том, чтобы ее как можно реже осматривали медики. Это означало — никаких медицинских освидетельствований.
— Зачем вы это сделали?! — завопила она по-французски, прежде чем до нее дошло, как забавно выглядит подобное поведение.
Молодой русский резко выпрямился, явно озадаченный.
Мари не имела ни малейшего желания извиняться, потому встала и молча заперлась в ванной.
Она оставалась там вплоть до появления врача и русского полковника.
— Уверяю вас, я прекрасно себя чувствую. Я просто не удосужилась выпить достаточное количество жидкости, а на улице сегодня стоит исключительная жара.
Романенко пристально смотрел в лицо Мари.
Она была бледновата, а под запавшими, лихорадочно блестевшими глазами набрякли синевой тяжелые полукружия мешков. Она явно не высыпалась.
С другой стороны, мусорное ведро в ее комнате было битком набито стеклянными и пластиковыми бутылками.
Она лгала ему.
Казахский доктор был агентом русской разведки, он не проболтается. Врач уже прослушал стетоскопом дыхание девушки, измерил кровяное давление, проверил глазное дно с помощью маленького карманного фонарика, постучал молоточком по коленным чашечкам, убедился, что на языке нет сыпи, а носоглотка и уши не поражены инфекцией, затем равнодушно взглянул на цифру, высветившуюся красным на светодиодном экране его портативной аптечки.
— Я обнаружил тахикардию в легкой форме. Вы принимаете какие-либо препараты? — спросил он, выписывая анальгетики, содержащие аспирин, и слабые анксиолитические средства.
— Не беспокойтесь, — ответила девушка. — Это правда, что путешествие заставляет меня немного нервничать. Но дело только в этом. Я в порядке. Я не заболею.
«Эта фраза, — подумал Романенко сощурившись, — предназначалась мне».
Он решил, несмотря ни на что, внести описание происшедшего инцидента в секретное досье — сразу же по возвращении в офис. Без сомнения, не стоит предавать этому событию чрезмерного значения: сегодня действительно чертовски жарко, к тому же вполне понятно, что девчонка имеет основания слегка беспокоиться.
Но Солохов обнаружил ее в ванной, без сознания.
Безусловно, этот факт обязательно следовало внести в список наряду с соответствующей информацией о времени и дате события, а также показаниями доктора Уйсурова.
После того как Романенко и врач ушли, Мари попросила Солохова оставить ее одну. Спасибо, она чувствует себя прекрасно и в самом деле не понимает, зачем было поднимать столько шума из-за легкого приступа головокружения.
Она постаралась снова натянуть личину хрупкой честной девушки — маску, которая так хорошо защищала ее вначале. Искренность и немного робости — теперь она хорошо умела притворяться в сложных ситуациях.
Она провалила задание.
К восходу солнца Горский узнает, что не все в порядке.
Мари вытянулась на кровати. Перед уходом из гостиницы Романенко сказал, что завтра у нее будет паспорт, причем сказал это таким тоном, как будто речь шла о каких-то пустяках. Осталось обсудить с Горским кое-какие мелочи, потом она отправится в путь.
«А ведь это только начало», — подумала девушка, содрогнувшись.
Она машинально высыпала в рот таблетки, оставленные врачом, и проглотила их. Затем погасила ночник у изголовья. По телевизору, который висел прямо напротив, показывали старую серию «Беверли-Хиллз 90210» — она видела ее, когда была еще девочкой. Теперь сериал показался ей ужасно пустым, неинтересным. Она даже спросила себя, что подумали бы о нас инопланетяне, если бы в далеком будущем взялись исследовать подобный хлам, оставшийся от нашей цивилизации. Потом переключилась на другой канал — какую-то русскую телестанцию — и в конце концов заснула под очередной вариант «Лебединого озера».
* * *
«План наступления на Цзянсу сработал», — подумал Романенко, следя за картинкой, двигавшейся на экране.
Он запер целую армию на полуострове и уничтожил несколько войсковых соединений противника у линии фронта к северу от реки. Еще одна армия с большими потерями отступала к Хэнань.
Судя по всему, электронный мозг «Кригшпиль» выбрал такой вариант развития событий, при котором резервные дивизии из Цзинани использовались в качестве подкрепления. Но при этом наступление врага на Ухань остановилось, что было одной из заявленных целей всей операции.
Впрочем, «МАРС» продолжал сосредоточивать войска на севере Юньнани — взяв Куньмин, он не собирался медлить с кинжальным ударом в направлении Гонконга, но теперь Романенко вернул себе инициативу на восточных берегах реки.