Вавилонские младенцы - Дантек Морис. Страница 82

Мари посмотрела на ангела и на то, как ночная тьма рассеивалась над холмами. Это правда. Меньше чем через полчаса станет совсем светло.

Весь Квебек, наверное, вышел на ее поиски. Мари бросила короткий взгляд на открытый рюкзак и быстро вылезла из-под одеяла. Свернула его, удивляясь своей внезапной ловкости и неизвестно откуда взявшейся решительности. Нет, она не позволит убить себя как овцу, которую ведут на бойню.

Она будет драться, спасая собственную жизнь. Нечто внутри нее уже заявило о своем праве на существование. Мари бросила машину и зашагала прямо вперед.

Идя по дороге, она думала о том, что в Квебеке у нее нет знакомых. Она прожила свою жизнь так, что стала чужой. Чужой для самой себя так же, как и для всех других.

Последних друзей она заводила, когда ей было двенадцать лет. Эта дружба продолжалась до тех пор, пока приступы психоза, сопровождавшиеся словесным бредом, не привлекли к ней внимания школьных учителей и работников социальных служб, которые сообщили об этом ее родителям. В ожидавшей ей жизни шизофреника, ведущего растительное существование за решеткой психбольницы, коренной поворот произошел лишь тогда, когда команда доктора Манделькорна решила использовать ее для своих научных свершений. Навстречу девушке, обреченной всю жизнь провести под действием нейролептиков, судьба направила агентов свободы.

Нет, не «свободы» — прорвалась в сознание поправка от шизопроцессора. Даркандье и Винклер использовали это слово крайне редко, с кальвинистской строгостью. Они не скрывали своего недоверия к термину, которым слишком часто прикрывают худшие из мерзостей. «Мы не претендуем на то, чтобы сделать вас „нормальными“, мы не пытаемся избавить вас от того, что принято называть злом, мы не берем на себя обязательства даровать вам больше свободы, чем имеем или когда-либо будем иметь сами, мы просто хотим помочь вам стать теми, кто вы есть, если перефразировать высказывание одного из наших любимых авторов».

Однако становясь тем, кто она есть, Мари, как и ученые из лаборатории, слегка подзабыла о некоторых характерных особенностях истории человечества. О том, что нельзя предусмотреть все. Нельзя предвидеть несчастные случаи. Нельзя предугадать сокрытые от всех процессы, когда желание сходится в рукопашную со случайностью.

Все пошло наперекосяк после того, как Винклеру и Даркандье пришлось остановить свою деятельность в Таиланде — в четвертую годовщину (почти день в день) их первого насильственного выдворения из страны. Ученые продержались несколько недель, но затем уступили давлению. Они вынуждены были показать свои лаборатории, в том числе те, где производились генно-модифицированные галлюциногенные молекулярные составы, разработанные путем копирования особенностей генома пациентов вроде Мари.

Душевное здоровье Мари еще было хрупким. Она совсем недавно научилась пользоваться нейролингвистическим шизопроцессором, который позволял ей непрерывно контролировать собственную речевую деятельность при помощи нарративных методов и письма. Это удавалось благодаря препарату, производившемуся в лаборатории, — разновидности молекулярного состава, разработанной в процессе изучения особенностей мозговой активности Мари. Это вещество обладало обратным эффектом, поскольку помогало собрать воедино отдельные индивидуальности, которые расщепляющий личность психоз разбросал по разным уголкам сознания, и создать из этих фрагментов более-менее работоспособный, логичный механизм. Винклер и Даркандье утверждали, что этот процесс будет бесконечным: «Используйте все ресурсы вашего воображения. Ваши ментальные вселенные — это одновременно источник и объект приложения сил. Вы сами — лишь этап процесса. У эволюционного биологического проекта не предусмотрено конечной цели, однако это вовсе не означает, что он лишен всякого смысла, совсем наоборот».

В последний месяц пребывания Мари на острове Тао всем им пришлось очень несладко. Исследовательская команда лаборатории была вынуждена импровизировать на ходу. Конвейер по производству генно-модифицированных препаратов был остановлен, причем ученые не смогли заранее запастись достаточным их количеством.

Когда Мари покидала остров — всего на день раньше Винклера и Даркандье, — она уже страдала от абстинентного синдрома.

Приземлившись в Бангкоке и оказавшись в аэропорту, полном полицейских и военных, она сразу почувствовала себя не в своей тарелке.

Состояние ее здоровья стало стремительно ухудшаться, когда она проездом попала на Филиппины. Из-за административных сложностей отправка нескольких пациентов на новый остров-лабораторию в Тихом океане задерживалась. Мари оказалась блокированной в Маниле вместе с санитаркой, которая ее сопровождала. Кризис, сопровождаемый сильнейшим приступом немотивированного страха, застал Мари врасплох посреди ночи. Пораженная психозом, Мари в сомнабулическом состоянии выбралась на улицы филиппинской столицы и ушла от гостиницы на несколько километров. Частичная потеря памяти не давала ей подробно восстановить ход событий в последующие дни. Насколько Мари могла вспомнить теперь, она несколько раз приходила в себя, когда рылась в груде хлама на брошенной стройплощадке, возле отверстия для сброса нечистот, откуда доносился тошнотворный запах.

Затем она попалась банде безжалостных подростков, которые сначала изнасиловали ее, а потом заставили заниматься проституцией, то есть сдавали напрокат на две-три минуты членам других юношеских банд, промышлявших в этом районе. Мари была в полубессознательном состоянии и подчинялась любым требованиям — за ежедневную дозу низкокачественного наркотика цвета серы и упаковку презервативов. По ее собственным подсчетам, это продолжалось примерно три месяца, а потом она повстречала в порту русского моряка. Как же его звали? Кажется, Андреем. По его словам, он был выпускником офицерского училища ВМФ во Владивостоке. Он служил старшим помощником капитана на российском грузовом судне, которое осуществляло регулярные рейсы в этот регион. Моряк взял Мари под защиту, спрятал на борту своего судна и для начала перевез в Японию. Там у них было нечто вроде короткого медового месяца. Затем они прибыли на побережье Восточной Сибири, в город Николаевск-на-Амуре — как вскоре выяснилось, неудачный выбор и лживое название. ^[118]

После того как Андрей бросил ее — за несколько дней до нового рейса в Индонезию и на Филиппины, — Мари оказалась одна-одинешенька в совершенно чужом ей мире. Улицы города уже застыли под суровым дыханием сибирской зимы.

У Мари заканчивались деньги. Она была за тысячи километров от острова, затерянного где-то в Тихом океане. При этом она знала, что этот остров даже не был конечным пунктом ее путешествия, поскольку истинная цель находилась, согласно туманным словам Даркандье, на «платформе с автономной экосистемой, полностью адаптированной к нашим нуждам, а остров Пикаату служит лишь перевалочной базой и складом». Новая микронезийская республика Пикаату была крошечной точкой на крупномасштабной карте. В годы Второй мировой войны здесь находился аэродром, обслуживавший американские войска. Это все, что Мари знала об острове. Даркандье однажды показал ей множество фотографий с видами вытянутого островка, на одной из оконечностей которого торчал горный пик вулканического происхождения. Остров был окружен кольцом коралловых рифов, что типично для тихоокеанских отмелей в этих широтах. Отлогие берега, на западе и востоке в 1944 году усилиями гениальных «Sea-Bees»? ^[119]ВМС США были превращены во взлетно-посадочные полосы для военной авиации. Неподалеку от вулканического пика небольшую бухточку облепили домики рыбацкой деревушки.

Накануне отъезда Мари по коридорам исследовательского центра блуждали слухи о соседнем микроостровке. Кое-кто утверждал, что видел снимки большого судна для океанографических исследований, другие говорили, что это будет нефтедобывающая платформа. Находились даже умники, уверявшие, что речь идет о чем-то совершенно ином и абсолютно новом. Мари так никогда и не узнала, кто из них был прав.