Тау ноль - Андерсон Пол Уильям. Страница 54

— Что такое смерть, как не окончательная потеря связи со всем? Ни солнца, ни звезд, ни звуков, ни веса, ни тени…

Дыхание Федорова было неровным. Это слишком хорошо слышалось по радио, которое больше не улавливало океанского шума космических возмущений. Головы его не было видно на фоне пустого пространства. Луч света от фонаря его скафандра расплывался тусклой лужицей на корпусе, отражался и терялся в чудовищных расстояниях.

— Продолжаем двигаться, — настаивал Реймон.

— Кто ты такой, чтобы отдавать приказания? — потребовал ответа другой человек. — Что ты знаешь о бассердовских двигателях? Почему ты вообще выбрался наружу с этой рабочей группой?

— Я умею работать в невесомости и в скафандре, — ответил Реймон, — и обеспечить вам лишнюю пару рук. Я знаю, что нам лучше побыстрее сделать эту работу.

— Что за спешка? — издевательски спросил Федоров. — У нас впереди вечность. Не забывай, что мы мертвы.

— Мы действительно будем мертвы, если нас застигнет с выключенными силовыми полями что-то вроде настоящей концентрации материи, — парировал Реймон. — При нашем теперешнем тау хватит меньше чем одного атома на кубический метр, чтобы убить нас. А следующий галактический клан отстоит от нас всего на несколько недель пути.

— Что с того?

— Вполне ли вы уверены, Федоров, что мы не наткнемся на зародыш галактики, семейства, клана… на какое-то огромное водородное облако, пока еще темное, пока еще падающее внутрь себя… в любой момент?

— В любое тысячелетие, вы хотите сказать? — спросил главный инженер.

Он направился в сторону кормы от главного шлюза экипажа. Его команда последовала за ним.

Это и впрямь напоминало работу призраков. Неудивительно, что он, никогда не бывший трусом, на какой-то миг услышал хлопанье крыльев фурий.

О космосе обычно думают как о черноте. Но только сейчас они сообразили, что космос всегда полон звезд. Любая фигура рисовалась силуэтом на фоне звезд, созвездий, групп, туманностей, соседних галактик; о, космос был пропитан светом! ВНУТРЕННИЙ космос. Здесь был не просто черный фон. Здесь вообще не было фона. Никакого. Квадратные, нечеловеческие фигуры людей в скафандрах, длинная кривая корпуса, виднелись как отблески, несвязанные и беглые. С исчезновением ускорения исчез и вес. Не существовало даже незначительных дифференциально-гравитационных эффектов пребывания на орбите. Люди двигались как в бесконечном сне — скольжение в воде, полет, падение. И все же… он помнил, что его лишенное веса тело имело массу горы. Была ли в его скольжении подлинная тяжеловесность, или константы инерции едва заметно изменились здесь, снаружи, где метрика пространства-времени уплощилась до почти прямой линии; или то была иллюзия, рожденная в могильной неподвижности, которая окружала его? Что было иллюзией? Что было реальностью? Была ли реальность?

Связанные вместе, бешено цепляющиеся магнитными подошвами за металл корабля (забавно, какой чудовищный ужас люди испытывали при мысли о том, чтобы отцепиться — результат был бы одинаково смертелен, как если бы это случилось на далеких домашних космических дорогах Солнечной системы — но мысль о том, чтобы пылать сквозь гигагоды как метеор масштаба звезды навевала страшное одиночество), инженерная команда пробиралась вдоль корпуса корабля, мимо паучьей сети гидромагнитных генераторов. Эти перекладины казались ужасно хрупкими.

— Что, если мы не сможем наладить систему торможения в составе модуля, — раздался чей-то голос. — Будем ли мы продолжать? Что с нами будет? Я хочу сказать, будут ли другими законы природы на краю вселенной?

Не превратимся ли мы в нечто чудовищное?

— Пространство изотропно, — рявкнул Реймон в черноту. — «Край вселенной» — это чушь! И давайте начнем с предположения, что нам удастся отремонтировать чертову машину.

Он услыхал несколько проклятий и ухмыльнулся, как хищник. Когда они остановились и начали привязывать свои страховочные веревки каждый отдельно к фермам ионного двигателя, Федоров прислонил свой шлем к шлему Реймона для приватного разговора без шлемофонов.

— Спасибо, констебль, — сказал он.

— За что?

— За то, что вы такой прозаический сукин сын.

— Ну, нас ждет вполне прозаическая работа — ремонт. Мы прошли долгий путь и возможно, к настоящему моменту пережили расу, которая нас родила, но мы недалеко ушли от разновидности обезьяны. Зачем относиться к себе так чертовски серьезно?

— Хм. Я понимаю, почему Линдгрен настаивала, чтобы я позволил вам пойти с нами. — Федоров откашлялся. — Насчет нее.

— Да.

— Я… Я был зол… на то, как вы с ней поступили. В основном это.

Конечно, я был, мм, унижен лично. Но человек должен уметь преодолеть такие вещи. Я все-таки очень сильно был к ней привязан.

— Забудьте это, — сказал Реймон.

— Не могу. Но, возможно, я способен теперь понять ситуацию лучше, чем в прошлом. Вам, должно быть, тоже было больно. А теперь, в силу ее собственных причин, она ушла от нас обоих. Почему бы нам не пожать руки и не стать снова друзьями, Шарль?

— Конечно. Я тоже этого хотел. Хороших людей не так много.

Рукавицы скафандров пошарили, чтобы найти друг друга во мраке и сомкнуться в пожатии.

— Хорошо.

Федоров снова включил свой передатчик и оттолкнулся от корабля.

— Давайте доберемся до кормы и посмотрим поближе, что нам предстоит делать.