На тропе Луны - Вологжанина Алла. Страница 44

– А почему Дирке застрял на Земле? Если он волк и может открыть тропу?

– Ему нельзя в Трилунье. Там его обвиняют кое в чем, чего он не делал. То есть делал, но не так, как все думают. Да неважно… Вы нужны, чтобы его не убили сразу, сначала хотя бы выслушали. Карина, ты нам очень нужна. Но и мы тебе пригодимся. Вернее, Дирке. Я имею в виду, что он может тебе подробно рассказать о волках, научить многому. Знаешь, Карина, я считаю, это честно – помочь нам в обмен на информацию из первых рук, от волка, которому за сотню лет.

– Сколько-сколько?.. Вот этому… э-э-э… тощему? – Абстрактная, вычитанная на обрывке листа la vie eternelle вдруг начала обретать форму.

Она раскрыла рот, чтобы спросить еще, но тут в замочной скважине заворочался ключ. Не прощаясь, Карина кинулась туда, откуда пришла.

Надо найти Митьку. А потом уже – наплевать, встретимся с Дирке, разберемся с тропами, злыми волшебниками и прочим. Вместе с Митькой они – сила.

Собственную вечность, знаете ли, лучше встретить во всеоружии.

У самой стены Карина притормозила и обернулась.

– Арно по тебе скучает. Так что лечись давай.

Глава 17

«Я останусь собой»

Утром снежным белые волки… набегавшись вволю, бесследно растают», – стенала в наушниках Настя Полева. Да уж, подходящая песня. Как нарочно! Хотя какое там «как нарочно», как будто она не сама песни в плеер закачивала.

Карина бежала, то и дело оскальзываясь на раскисших от постоянных дождей листьях, кое-как укрывших щербатый асфальт Кры-латкиного тупика. Когда большая часть улочки осталась позади, она быстро нырнула вперед, превратилась в волчицу и бежать стало легче. Миновать дом Резановых, еще пару домов, проклятое болото и – в лес, выискивать Митькин след.

«Что вы ищете в выпавшем снеге?» – вопрошала певица уже не в наушниках, а в человеческой части памяти.

Навстречу ей кто-то выскочил из-за угла ограды.

«Вы, холодные зимние звери… вам противен вкус нашего хлеба». Черт, да заткнись ты! Карина затрясла головой, прогоняя навязчивую песню, а то ведь еще пара тактов – и взвоет.

Выскочивший замахал руками.

Митька!!!

Она не успела замедлить бег, налетела на него, сбила с ног. Митька с размаху уселся прямо на асфальт. Карина положила лапы ему на плечи, как огромная овчарка. От полноты чувств облизала его физиономию. Потом будем отмазываться, что ничего не помним, а пока – ура! Он жив-здоров!

Живой-здоровый Митька отошел от такого приветствия и крепко ухватил ее за передние лапы. Относительно легко поднялся. Ничего себе, с такой-то тяжестью в руках… Получилось, что они – словно дрессировщик с собакой, танцующие на арене.

– Превращайся, – потребовал Митька, не выпуская ее лап. – Не, не отпущу. Так превращайся, без кувырка. Ты сможешь.

Вот номер… Карина вгляделась в Митькино лицо, пытаясь понять, рад ли он вообще ее видеть. Волчья система координат такого не подразумевала. Он вообще всегда был рад ей. Но понять сиюминутные чувства, не страх и не боль, а радость – задача для человека. И как, скажите на милость, обойтись без кувырка?

Волчица заворчала, сделала попытку нырнуть вперед, но мальчишка держал крепко. И тогда она нырнула мысленно. Мир кувыркнулся перед глазами, но ощущение человеческих рук, державших ее, не ушло.

– Молодец. – Митька выпустил ее тощие запястья, к которым для разнообразия не приросли ни куртка, ни свитер. – А теперь можешь повторить вот эти… облизашки.

– Какие еще облизашки? – смущенно выдавила Карина. – Обнимашками обойдешься.

И кинулась его обнимать. Вроде бы даже заревела от облегчения – хоть он в порядке.

– Ладно, ладно, прекращай свои нежности, – отбрыкивался Митька, впрочем, не особо энергично. – Давай куда-нибудь свалим отсюда, а то наблюдателей развелось в последнее время, деваться некуда.

– Ну, давай к нам в сад, там посидим, – вытирая глаза и нос предложила Карина.

Доисторические остатки скамейки в саду дома Кормильцевых обычно вполне годились для разговора, не предназначенного для случайных слушателей. Но Митька окинул Карину критическим взглядом:

– Какой сад? Посмотри на себя, ты когда э-э-э… ела в последний раз? И вообще…

Ну, ела-то она, положим, вчера вечером… или днем. Надо спросить у Марка, последние несколько дней именно он следил за тем, чтобы она время от времени складывала в себя что-нибудь съедобное. А вот насчет «э-э-э…» и «и вообще»… Черт, она же пять дней из одного и того же свитера не вылезает. Наверное, на бомжа смахивает и видом, и ароматом. Неудивительно, что даже любящий покритиковать Митька сжалился и не стал развивать мысль о том, насколько же фигово она выглядит. Причем внешний вид вполне соответствует ощущениям…

Ключи Карина забыла в сумке в палате Ларисы, но в дом они, ясное дело, пробрались без проблем. Митька лично удостоверился, что в кранах есть горячая вода, а то в этой развалюхе всякое могло быть. Когда первые тугие струи из душа ударили девочку по плечам и макушке, она чуть не завизжала от восторга. За всеми этими приключениями и катастрофами совершенно забылось, как же здорово забраться под горячую воду и смыть с себя грязь и усталость.

Правда, поплескаться от души ей не удалось – Митька бесцеремонно замолотил кулаком в дверь:

– Вылезай давай, русалочка. Или думаешь, что у нас времени бесконечный запас?

– Это как посмотреть. – Карина обмоталась всеми полотенцами, какие только нашлись в ванной. – Очень может быть, что бесконечный. Мить, уйди на кухню куда-нибудь, я оденусь по-нормальному и к тебе приду.

– Ох ты, какая скромная стала, – по привычке поддел Митька, но от двери отошел.

Наверное, так и понимаешь, что взрослеешь, – когда не хочешь, чтобы лучший друг детства видел тебя красной, распаренной и в старом, линялом полотенце… Карина покопалась в вещах, натянула свежую футболку и чистый после недавней стирки спортивный костюм, а потом отправилась на кухню. Мокрые волосы противно шлепали по спине и гораздо ниже. Она безжалостно скрутила их в узел, заколола первым попавшимся на полке карандашом.

Митька сварил сосиски и открыл банку томатов. Сейчас пельменей бы… Вот только Ларик, как обычно, ничегошеньки не припасла в морозилке. Вот пусть и не вопит – держишь такое классное место пустым, не удивляйся, если однажды племянница его приспособит к делу. Лапу оторванную положит или еще чего…

– В шкафу печенье есть, – сообщила Карина, – и еще орехи соленые.

Митька обернулся.

– Во, теперь совсем от человека не отличишь, – одобрил он посвежевшую и переодетую в чистую одежду девчонку, – пока лопай, что есть, потом придумаем ужин получше. И это… свой пожар на голове распусти. А то не высохнешь, выйдешь на улицу – и привет, менингит.

Наконец-то у них появилась возможность обсудить события последних дней – предыдущая попытка Карины за попытку не считалась, уж слишком скомканным получился рассказ. Зато теперь она расстаралась вовсю – выложила в деталях и про Трилунье, и про Диймара, и про Киру-ликантропа. И про взрыв.

– Ой, Мить… – До нее вдруг дошло, что она, как распоследняя идиотка, треплется о себе, а ведь ее друзья остались совсем без родителей и даже без дома. – Мить, я дебилка и урод, прости, пожалуйста. Твои мама с папой… – И замолчала, чтобы не реветь. Тетя Регина и дядя Артур были замечательными людьми, что редкость, особенно среди взрослых.

– Я… – Митька немного помялся, оперся локтями о стол. – Карин, ты это… Я уже в себя пришел, как-то… ну… знаешь, будто внутри что-то щелкнуло и требует держаться, несмотря на всю пакость. Только грустно бывает. Ну и… снится все время, как грохнуло, а потом болото… – Его словно передернуло, никогда раньше за спокойным, уверенным Митькой такого не водилось. – Короче, чего я тебе вру? Фигово совсем…

И шмыгнул носом.

Всхлипывающий Митька – это так ужасно, жутко неправильно, с этим надо что-то сделать. Потому что Митька – он как скала и каменная стена, которые не плачут. И еще – Митьке не должно быть плохо, потому что когда другу больно, то и у тебя самой внутри все рвется. Слова замерли на губах, так и не произнеслись вслух. Карина на секунду будто оцепенела. Так бывает, когда хочешь сказать что-то очень важное, найти те самые, необходимые сию минуту слова поддержки, но знаешь, что вот сейчас раскроешь рот и разве что пробулькаешь нечто нечленораздельное. Тогда Карина сделала то единственное, что получалось молча, – встала с табуретки, подошла к Митьке со спины и обняла так, что у него шея едва не хрустнула.