Наёмник (СИ) - Булавин Иван. Страница 12

  Разговоры эти мы вели либо за едой (нас никто не торопил, полчаса стабильно отводилось), либо перед сном. Во время самой работы особо не поговоришь, слишком уж внимания требует, да и дыхание сбивается от постоянной долбёжки. Но кое-какую информацию я собрал. Будет чем на выходном заняться.

  Долгожданный выходной наступил через три недели. Бригадир, как и обещал, меня премировал. Выплатил полную зарплату за неполный месяц. Четыре серебряных кругляшка заняли своё место в кармане, а я, уже с полным правом, отправился в город.

  В последние дни каменотёсы с упоением обсуждали, на что они потратят жалованье. Большинство не имело дома и семьи, а потому фантазии их колебались между кабаком и борделем. Последний в городе имелся, хотя подробности его работы пока оставались для меня тайной. Надо сказать, что молодой крепкий организм своего требовал, невзирая даже на каждодневную усталость, но в то же время я прикинул, что женщина стоит один талер, то есть, четверть месячного заработка. Это как-то слишком. Кроме того, неизвестно, что там за женщины. Народ здесь, как я понял, мыться не особо любит, по крайней мере, ничего похожего на общественные бани я в городе не увидел, возможно, моются дома в тазике из ковша. Но уж точно имеется большой риск поймать что-либо неприятное, а лечить здесь умеют плохо. Если какой-то маг и знает заклинание против триппера, то цену он за него заломит сумасшедшую, а потому пока воздержусь. Потом, может быть. Что же до кабака, то я и в прошлой жизни к алкоголю был равнодушен, зачем сейчас начинать?

  Кое-какие траты всё же пришлось произвести. Например, обувь. Сапоги мои и так были не особо крепкими, а теперь, после долгого знакомства с камнями, вовсе развалились. Пришлось отдать полталера. Не так дорого, тем более, что новые сапоги оказались крепкими, из толстой кожи на толстой подошве и с каблуком, а дополнительной прочности придавали стальные подковы. Были в лавке образцы покрасивее, крашеные, но мне хватило и этого.

  Переобувшись, я снова задумался, слоняться по рыночной площади просто так было неинтересно, поэтому я отправился искать офис гильдии магов. Опрос прохожих ничего не дал, вернее, дал очень противоречивую информацию, одни говорили, что идти следует направо, другие - что налево, придётся мне побродить по улицам, но это не так страшно, сейчас только утро, всё успею.

  А уже на выходе с рынка я увидел странную картину. Там стоял стол, за которым сидел солдат в лёгкой броне. Рядом с ним стояли ещё двое, тоже в броне и с алебардами. Ничего удивительного в этом не было, те же городские стражники постоянно так выглядят, но в этих что-то настораживало. Выглядели они как-то странно. Кроме кирас и наплечников, да шлемов в виде шляпы с полями, на них были одеты довольно дорогие одежды, которые при этом были грязны и поношены, да к тому же выглядели, словно с чужого плеча. Не будь на них брони, сказал бы, что это разбойники.

  Вокруг них толпился народ. Кто-то изредка подходил, что-то спрашивал. До меня долетела фраза "Пять талеров в месяц, если в походе, три в мирное время, да ещё добыча и кормёжка". Я на пару секунд задумался, что это означает, потом до меня дошло. Вербуют солдат. Пехоту. Местные ландскнехты. Пять талеров. Кормёжка. Добыча. Но есть риск для жизни. А стоит ли о таком беспокоиться? В этом мире и так недолго живут, дизентерия с чахоткой на пару, да временами бубонная чума, вечно никто не живёт. Зато всегда буду при деле, мир посмотрю, а там, глядишь, и какую-то карьеру сделаю.

  При мне подошли двое, из тех самых, что без определённого рода занятий. Оборванцы и доходяги. Солдат, что сидел за столом, критически их осмотрел, потом немного подумал, повернулся к своим стоящим коллегам. Те сморщились и отрицательно покачали головой. Солдат (а скорее, сержант) встал из-за стола, подошёл к кандидатам на службу, некоторое время их разглядывал, а потом резко ударил кулаком в грудь одного и второго. Оба мешками повалились на землю, а первый, кажется, от удара даже потерял сознание.

  Толпа невесело рассмеялась, а сержант снова уселся за стол. Такое, значит, испытание. Но мне-то бояться нечего, силён вояка, да и посильнее есть. Мне его удар, что слону дробина. Набрав воздуха в грудь, я сделал шаг к столу.

  - Меня возьмите, - со всей серьёзностью заявил я.

  Сержант поднял глаза, осмотрел меня с головы до ног, вид, конечно, так себе, но в солдаты не за красоту берут. Потом встал, обошёл вокруг. Я ждал удара, но он меня бить не стал, возможно, побоялся ответного удара, которого, как показала практика, мог и не пережить.

  - Руки покажи, - зачем-то сказал он.

  Я протянул ему свои мозолистые ладони. Пристально их осмотрев, он кивнул, снова присел за стол и спросил:

  - Кем работал?

  - В каменоломнях, кувалдой махал, - честно ответил я.

  - Знаешь, куда идёшь?

  - Знаю, - спокойно ответил ему я. - Буду воевать в пехоте, ходить в строю, рубить алебардой, колоть пикой, мне за это будут платить, одевать и давать еду.

  - Правильно, - кивнул сержант. - Вижу, что не дурак, хотя с виду... Ладно, вот тебе контракт, сейчас тебе его прочитаю, если устроит, поставишь крестик снизу.

  Я молча протянул руку за листком.

  - Так ты грамотный? - сержант усмехнулся. - Ещё лучше.

  Контракт ничем новым не удивил. Всё то же самое. Три талера в месяц, пять, если на войне, кормёжка, оружие и доспехи (тут правда упоминалось, что если с боя возьму себе что-то получше, то казённое следует сдать, его другим выдадут, из чего следует, что экипировка поначалу будет плохой), доля в военной добыче. Говорилось об ответственности за дезертирство (петля, само собой), за нарушение дисциплины (сколько-то плетей, в зависимости от тяжести проступка). Имелся пункт о карьерном росте. Если я со временем стану бойцом первой линии, то жалованье будет удвоено, хотя риск утроится. В случае гибели меня похоронят по всем правилам, если к тому будет возможность, то есть, поле боя не останется за противником. В случае увечья и неспособности дальше служить мне выплатят два месячных жалованья и отправят на все четыре стороны. Впрочем, сержант тут же объяснил, что в случае тяжёлого увечья, например, отрубленной ноги, бойца обычно добивают свои же. И не потому, что жалко выходного пособия, просто незачем такому жить, только побираться и пьянствовать, а бывшему воину это зазорно. Поэтому каждый солдат должен сделать это для своего товарища и вправе ждать такой милости от других.