Святых не существует (ЛП) - Ларк Софи. Страница 22
— Мне не терпится увидеть, что она придумает для New Voices, — говорит она.
Я уже отвернулся к экрану компьютера, наблюдая, как легкая фигурка Мары изгибается и вытягивается, чтобы покрыть краской огромный холст.
Соня замешкалась в дверях.
— Кстати... Джек Бриск увеличил свое предложение по твоему «Olgiati». Он готов заплатить 2,4 миллиона и обменять на тебя своего Пикассо.
Я фыркнула. — Не сомневаюсь.
— Я так понимаю, это отказ?
Я жестом указываю на сверкающую модель солнечной батареи, висящую на почетном месте прямо перед моим столом. Где я вижу ее каждую минуту, каждый день, не уставая от нее.
— Это единственное сохранившееся произведение величайшего мастера итальянского стекла. Его техника до сих пор не превзойдена в современную эпоху. И кроме того, она чертовски красива – посмотри на нее. Посмотри, как оно светится. Я бы не продал его Бриску, даже если бы он вырезал сердце из своей груди и протянул его мне.
— Ладно, Боже мой, — говорит Соня. — Я скажу ему, что оно имеет сентиментальную ценность и ты не заинтересован в продаже.
Я смеюсь.
— Сентиментальная ценность? Наверное, ты права - я купил его на наследство, когда умер мой отец.
Соня замирает. — О, ты купил? Прости, я этого не знала.
— Верно. — Я улыбаюсь. — Можно сказать, я праздновал.
Соня смотрит на меня, обдумывая сказанное.
— Великие мужчины не всегда становятся великими отцами, — говорит она.
Я пожимаю плечами. — Я не знаю. Я не знаю ни одного хорошего отца.
— Ты такой циничный, — печально качает головой Соня.
Мой взгляд уже вернулся к фигурке Мары на экране компьютера.
Толстой говорил, что счастливые семьи все похожи друг на друга, а несчастливые - несчастливы по-своему.
Может быть, мрачное детство Мары и типично, но я все равно хочу узнать ее историю.
Она разжигает мое любопытство, что случается крайне редко в наши дни, когда я не могу проявить интерес ни к кому и ни к чему.
Словно зная, о ком я думаю, Соня спрашивает: — Ты хочешь сообщить Маре хорошие новости или это должна сделать я?
— Ты ей скажи, — отвечаю я. — И пусть она не знает, что это от меня.
Соня хмурится. — Почему ты всегда так не хочешь, чтобы кто-то знал, что ты хороший парень?
— Потому что я не хороший парень, — говорю я ей. — Ни капельки.
14
Мара
Рано утром я наконец смываю кисти и мою руки в сверкающей раковине из нержавеющей стали в углу.
Я работала всю ночь напролет, и теперь мне предстоит обеденная смена. Но я ни о чем не жалею. Эта картина оживает так, как я еще никогда не чувствовала. Я бы хотела продолжать работать над ней прямо сейчас.
Я собираю свои разбросанные вещи, останавливаюсь перед большим зеркалом, висящим на стене, чтобы привести в порядок свои растрепанные краской волосы.
В этот момент я замечаю в отражении то, чего не заметила раньше: камеру, установленную над дверью и направленную в студию. Я хмурюсь и поворачиваюсь лицом к черному объективу.
Зачем здесь камера?
Она что, все время записывает?
Что-то подсказывает мне, что да, записывает.
Я вдруг чувствую себя неловко, вспоминая свое судорожное поведение всю ночь, пока я трудилась над картиной. Я разговаривала сама с собой? Царапала свою задницу?
У меня паранойя, что Коул Блэквелл наблюдает за мной.
Он меня пугает, и я ему ни черта не доверяю. Я не знаю, каковы его намерения, но опыт научил меня, что когда мужчина проявляет ко мне особый интерес, это ни к чему хорошему не приводит.
Уходя, я заглядываю в кафе на первом этаже и угощаю себя одним из латте со льдом, который, как обещала Соня, так хорош. Она не ошиблась - кофе насыщенный и отлично приготовленный.
Сама Соня появляется в дверях, когда я уже ухожу.
Лучше бы она меня не видела, ведь она одета в стильный алый брючный костюм, ее волосы только что распущены, а помада безупречна. В то время как я выгляжу так, будто провела ночь, катаясь в кузове мусоровоза.
Кроме того, если она поговорила с Коулом, то велика вероятность, что она собирается выдать мне документы на увольнение.
— О, Мара! — говорит она, — Ты пришла рано.
— Привет, — нервно говорю я. — Вообще-то я только что ушла. Я работала допоздна - надеюсь, это нормально.
— Более чем нормально. — Она улыбается. — Вот почему у тебя круглосуточный доступ.
— Да… — говорю я. — Вообще-то мне было любопытно... Я заметила камеру в студии. Прямо над дверью.
— О, да, — говорит она. — Они есть во всех студиях. Это только в целях безопасности - в прошлом у нас были проблемы с кражами. Не волнуйся, ни у кого нет доступа к записи. Она будет просмотрена только в случае инцидента.
— Конечно.
Я киваю.
Я не верю ни единому ее слову. Коул владеет этим зданием, и эти камеры здесь не просто так.
— У меня для тебя хорошие новости, — говорит Соня.
— Правда? — говорю я, все еще думая о камере.
— Гильдия рассмотрела все заявки. ... тебя выбрали для получения гранта!
Я смотрю на нее, ошеломленная.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. — Она протягивает мне тонкий конверт с моим именем, аккуратно напечатанным на этикетке. — Это твой чек. И через пару недель ты покажешься в «New Voices»!
Я сжимаю конверт, ошеломленная. — Мне начинает казаться, что ты моя крестная фея, Соня.
Она смеется. — Лучше, чем злая мачеха.
Она бодро удаляется, направляясь к своему кабинету.
Я открываю конверт и достаю чек, на котором черным по белому написано мое полное имя на две тысячи долларов.
Что, черт возьми, происходит?
Я ни за что не должна была получить этот грант после противостояния с Блэквеллом. На самом деле я ожидала, что Соня скажет мне собрать свое дерьмо и свалить.
Вместо этого она вручила мне чек.
А это значит, что Блэквелл делает мне еще одно одолжение.
Одолжения ВСЕГДА бывают с подвохом.
Какого хрена ему надо?
Я спешу домой, чтобы успеть принять душ и переодеться перед сменой. Моя крошечная комнатка уже кажется тесной и грязной по сравнению с роскошным помещением студии. Мои соседи по комнате засыпают меня вопросами, пока я набиваю лицо торопливым куском тоста.
— Ты познакомилась с Блэквеллом? — говорит Эрин. — Каким он был?
— Козлом, — бормочу я, проглотив тост. — Как и сказала Джоанна.
— О чем ты говорила? — требует Фрэнк.
Они все смотрят на меня широко раскрытыми глазами, думая, что мы обсуждали теорию цвета или наши величайшие влияния.
Мне хочется рассказать им, что именно произошло. Но я колеблюсь, вспоминая угрозу Коула.
Никто тебе не поверит. ...ты будешь выглядеть еще более неуравновешенной.
Это мои лучшие друзья. Я должна быть в состоянии рассказать им, что именно произошло.
Но я заикаюсь и кручусь на своем месте, не в силах встретиться с ними взглядом.
У меня была долгая и отвратительная история, когда люди не верили мне. Истории искажались, факты менялись, люди оказывались не теми, кем казались.
Это действительно начинает портить ваше чувство реальности. Каждый раз, когда кто-то говорит тебе, что ты ошибаешься, все было не так, как ты говоришь, не могло быть, ты лжец, ты ребенок, ты не понимаешь...
Каждый удар топора отнимает у вас все больше уверенности, пока вы сами себе не перестаете верить.
— Мы говорили о гранте, — говорю я, протягивая Джоанне чек через стол. — Я подпишу его на тебя - я знаю, что должна тебе за аренду в этом и прошлом месяце.
— Я же говорила, что смогу перекантоваться несколько недель… — сказала Джоанна, ее изящные черты лица нахмурились.
— Я знаю. И спасибо, но теперь она у меня.
Фрэнк разрывает конверт и достает чек. — ДВЕ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ? Ты что, черт возьми, издеваешься?