Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 19

Заваруй, Боже, горы, долины,
Горы, долины, наши царины [102],
Же бы нас тучи не заходили,
Же бы пролом не заливали,
Злыи ветрове не пановали;
Зароди, Боже, горы, долины,
Горы, долины, наши царины.
Наша царина пречь [103] пoiорана,
Сребром-златом [104] пречь засеяна,
Стрицовым пером заволочена,
Ясными мечами обгорожена.

Злые ветры и пролои – дело русалок. Чтобы колосья налились, вызрели и дали хороший урожай, нужна погода тихая, теплая, с умеренными дождями; а потому в некоторых местностях России, тотчас по окончании Троицких празднеств, совершается обряд изгнания или проводов русалок. Следующее за Троицей воскресенье в Спасске рязанском называется русальным заговеньем. На другой день, т. е. в первый понедельник Петрова поста, там приготовляют соломенное чучело, одетое в женские уборы и представляющее русалку; потом собирают хоровод, затягивают песни и отправляются в поле; в середине хороводного круга пляшет и кривляется бойкая женщина, держа в руках соломенную куклу. В поле хоровод разделяется на две стороны: наступательную и оборонительную; последняя состоит из защитниц русалки, а первая нападает и старается вырвать у них чучело; при этом обе стороны кидают песком и обливают друг друга водою. Борьба оканчивается разорванием куклы и разбрасыванием по воздуху соломы, из которой она была сделана. После того возвращаются домой и говорят, что проводили русалок. В Тульской губ. подобный обряд совершается на Зеленой неделе: женщины и девицы идут толпою на засеянные поля и ловят русалку, которая, по народному сказанию, ворует тогда хлеб. Связавши из соломы куклу и нарядив ее в женское платье, уверяют, что это и есть пойманная русалка; с песнями и плясками несут ее к реке и бросают в воду. В уездах Ефремовском, Епифановском и Новосильском накануне Троицы (в «клечальную» субботу) молодежь собирается вечером на полянах и бегает, размахивая помелами, с криками: «Догоняй! Догоняй!» Иные утверждают, что собственными глазами видели, как гонимые с полей русалки убегали в лес с плачем и воплями. В Малороссии на проводах русалок поют:

Проведу я русалочкы до бору,
Сама я вернуся до дому!
Ой колы ж мы русалочкы проводылы,
Щоб до нас часто не ходылы,
Да нашего жытечка не ломалы,
Бо наше жытечко в колосочку,
А наши дивочкы у виночку.

В некоторых местностях около того же времени бывают проводы Весны, и в соломенной кукле видят изображение именно этой дожденосной богини. В полете весенних гроз исчезают облачные девы; разметаемые помелом-вихрем, они убегают с неба или, будучи размыканы, разорваны на части, тонут в дождевых потоках, и вслед за тем наступают летние жары. Выпроваживая русалок, земледельческое население думало отстранить от своих нив опустошительные бури и безвременные ливни, от которых хлеб ложится наземь, ломается, мокнет и не вполне вызревает или уже созрелый осыпается и прорастает без всякой пользы для человека [105].

Хранительницы живой воды, русалки, наравне с эльфами и никсами, обладают тем высоким даром мудрости, какой дается вдохновительным напитком небесных источников. Народная троицкая песня приписывает им загадывание и разрешение трудных загадок:

Ой бежить, бежить мила девчинка,
А за нею да русалочка:
«Ты послухай мене, красна панночка!
Загадаю тобе три загадочки;
Як угадаешь – до батька пущу,
Коли ж не вгадаешь – до себе возьму.
Ой що росте без кореня?
А що бежить без повода?
А що цвете без всякого цвету?»
Панночка загадочки не вгадала,
Русалочка ее залоскотала [106].

В сербской песне на загадочные вопросы, предлагаемые девицею, отвечает рыба, в образе которой являются в преданиях водные божества и нимфы. Сидела девица у моря, говорила сама с собою: «Ах, Боже милостивый! Есть ли что шире моря, пространнее поля, быстрее коня, слаще меда и дороже брата?» Провещала ей рыба из воды: «Глупая, неразумная девица! Шире моря – небо, пространнее поля – море, быстрее коня – очи, слаще меда – сахар, дороже брата – милый!» Русалкам соответствуют сербские вилы и болгарские самовилы, это только другое прозвание, данное облачным девам по связи их с молниями и вихрями. В древности оно, вероятно, было известно и русским славянам, но потом позабыто, вытесненное более употребительным именем русалок, тогда как в преданиях сербов и болгар, наоборот, русалки уступили место вилам; этих последних знают и словенцы, босняки, краинцы, иллирийцы. О суеверном почитании вил упоминается в наших старинных рукописях. Так, в «Слове некоего христолюбца» читаем: «Веруют в Перуна и в Хорса… и в вилы, их же числом тридевять сестрениць глаголють невегласи и мнят богинями, и тако покладывахуть им теребы (и короваи им ломят), и куры им режют» и ниже: «…моляться огневе под овином и вилам, и Мокоши». То же свидетельство повторено и в других памятниках, принадлежащих новгородской Софийской библиотеке: «И начаша жрети молнии и грому, и солнцю, и луне, а друзии Перену, Хоурсу, вилам и Мокоши, оупирем и берегыням, их же нарицают тридевять сестриниць». Это напоминает нам суеверное предание о двенадцати сестрах-трясавицах = эльфах томительных недугов. В древнем переводе Георгия Амартола вилы отождествляются с сиренами: «Завистася же ся в реце Ниле солнцу вшедшу человекообразне две животне мужь и жена, иже и сирины нарицаются, рекше вилы». Слово «вила» (илл. willa) образовалось от глагола «вить», «вью» [107] – плести, скручивать, соединять пряди в одну нить или вервь и указывает на мифическую деву, которая прядет облачные кудели и тянет из них золотые нити молний. В сербской песне говорится: «Се мурње виjy по облаку»; у нас: молния извивается = вьется огненной нитью или змейкою, мелькает искривленной линией; ср.: извилина, вилюга – кривизна, вилам – извилисто, виноватый – извилистый; глагол «вьется» прилагается и к полету птиц, и в народных загадках (русской и сербской) ласточка, отличающаяся особенно быстрым и извилистым полетом, называется вило. Так как видимая глазом кривизна наводила на понятие нравственной кривды, хитрости и лукавства, составляющих самую существенную сторону в характере эльфов, то отсюда: вилавый – хитрый, лукавый, вила – юла, человек увертливый = виляющий (вилющий). Стремительные вихри, подымая столбом пыль или снег (вьюга, у болгар: вилни ветерушки [108]), крутят их словно веревку; а неся на своих крыльях облака и тучи, завивают их в кудри и сбивают вместе, как спутанную пряжу или всклокоченные волоса. Рядом со словами «куделя» (лен, приготовленный для пряжи), «кудло», «кудеря» в областном говоре употребляется глагол «куделится» – метет вьюга; «вихор», «вихры» (чуб, пряди волос) одного происхождения со словом «вихрь» (вихорь), а «патлы» (длинные, косматые волоса) от санскр. корня pat – летать. В народных сказаниях вилы изображаются не только нимфами, управляющими полетом облаков и молний, но и вещими пряхами. В близкой связи с южнославянскою вилою стоит волошская vilva – имя, которым обозначаются духи, населяющие облачный мир, носящиеся по воздуху в виде крылатого змея и посылающие на землю дождевые ливни и плодородие. По всему вероятию, предания о вильвах и самое название их заимствованы валахами от соседних славян. Сверх того, некоторыми учеными вила и vilva сближаются со сканд. vala, valva или völva (все три формы равно употребительны и означают вещую жену, чародейку); но это остается недоказанным.