Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 76

Как производители неурожаев, голода и повальных болезней, упыри и ведьмы отождествлялись с поедучею Смертию и наравне с этою злобною богинею и другими демоническими существами (великанами, змеями и чертями) являются в народных сказаниях пожирающими человеческое мясо. Когда человек умирает, душа его увлекается в сообщество загробных духов, а тело делается снедью червей, тлеет и разрушается; отсюда родилось убеждение, что духи эти, призывая к себе смертных (= отымая у них жизнь), питаются их мясом. Manducus (оборотень, чудовище с большою пастью) Я. Гримм производит от mandere, manducare – есть, жевать; a masca (= larva, привидение, оборотень, личина), итал. maschera, сближает со словами macher, mascher и masticare (значение то же, что и глагола mandere). Ведьмам нередко давались названия larve, maske, и, начиная с индусов, у всех племен арийского происхождения они представляются жадными на человеческое мясо.

На Украине уверяют, будто упыри гоняются по ночам за путниками с громким возгласом: «Ой, мяса хочу, ой, мяса хочу!» По свидетельству народных преданий, колдуны являются по смерти в ночное время, бродят по деревне, морят и поедают живых людей. В одной сказке повествуется о мертвеце, который пришел на свадьбу, умертвил жениха и невесту, пожрал все приготовленные яства, вместе с посудою, ложками и ножами; а затем закричал: «Есть хочу! Голоден!» – и бросился было на солдата, но тот отделался от него благодаря осиновому полену и раздавшемуся крику петуха. Выше мы привели любопытное предание о человеке, ищущем бессмертия; оно известно в двух вариантах, и та роль, которую в одном варианте исполняет смерть, в другом приписывается ведьме: эта последняя пожирает людей и точит на них свои страшные зубы. И славяне, и немцы наделяют ведьм огромными зубами. По народным рассказам, когда умирает ведьма или «заклятая» царевна (= та, которою овладел нечистый дух), тело усопшей заключают в гроб, окованный железными обручами, выносят в церковь и заставляют кого-нибудь «отчитывать» ее [381]; ночью, ровно в двенадцать часов, вдруг подымается сильный вихрь, железные обручи лопаются с оглушительным треском, гробовая крышка спадает долой – и вслед за тем ведьма или заклятая царевна встает из гроба, летит по воздуху, бросается на испуганного чтеца и пожирает его – так, что к утру остаются от него одни голые кости. Только тот может избегнуть опасности, кто очертится круговою чертою и станет держать перед собой молот, это священное орудие бога-громовника. Рассказывают еще, что некогда, в старые годы, умер отчаянный безбожник; тело его вынесли в церковь и приказали дьячку читать над ним псалтырь. Этот догадался захватить с собой петуха. В полночь, когда мертвец встал из гроба, разинул пасть и устремился на свою жертву, дьячок стиснул петуха; петух издал обычный крик – и в ту же минуту мертвец повалился навзничь оцепенелым и неподвижным трупом (Харьков. губ.). Как глубоко запала в наших предков суеверная боязнь мертвецов, лучше всего свидетельствует любопытное послание царя Алексея Михайловича к знаменитому Никону о кончине патриарха Иосифа. Ввечеру, пишет царь, пошел я в соборную церковь проститься с покойником, «а над ним один священник говорит псалтырь, и тот… во всю голову кричит, а двери все отворил; и я почал ему говорить: для чего ты не по подобию говоришь? “Прости де, государь, страх нашел великой, а во утробе де, государь, у него святителя безмерно шумело… Часы де в отдачу вдруг взнесло живот у него государя (усопшего патриарха) и лицо в ту ж пору почало пухнуть: то-то де меня и страх взял! Я де чаял – ожил, для того де я и двери отворил, хотел бежать”. И меня прости, владыко святый! От его речей страх такой нашел, едва с ног не свалился; за се и при мне грыжа-то ходит прытко добре в животе, как есть у живого, да и мне прииде помышление такое от врага: побеги де ты вон, тотчас де тебя вскоча удавит… да поостоялся, так мне полегчело от страху».

Так как души представлялись малютками = эльфами, марами, то отсюда родилось поверье, что упыри и ведьмы крадут и поедают младенцев, т. е., по первоначальному смыслу, исторгают у людей души, уничтожают их жизненные силы. Стриги и ламии классических народов и немецкие hexen, являясь в дома, похищают из колыбелей младенцев, терзают их и жарят на огне; на своих нечестивых сборищах ведьмы убивают детей, добытую из них кровь смешивают с мукою и пеплом, а жир употребляют на изготовление волшебной мази. Памятники XV–XVII столетий сохранили нам свидетельства о тех несчастных жертвах народного суеверия, которых обвиняли, будто они превращаются в волков, пьют младенческую кровь, пожирают детей, и вследствие этих обвинений подвергали суду и предавали сожжению. По словам барона Гакстгаузена, в Армении рассказывают, что когда волчий оборотень приблизится к людскому жилищу – окна и двери сами собой отворяются, вовкулак входит внутрь дома, бросается на детей и утоляет свой голод их кровью и мясом. В некоторых местностях России поселяне убеждены, что вещицы выкрадывают из утробы спящей матери ребенка, разводят на шестке огонь, жарят и съедают его, а взамен похищенного дитяти кладут ей в утробу голик, головню или краюшку хлеба: поверье, напоминающее вышеприведенные рассказы о похищении ведьмою сердца, на место которого она влагает обрубок дерева или связку соломы. Поэтому беременные женщины, в отсутствие мужей своих, не иначе ложатся спать, как надевая на себя что-нибудь из мужниной одежды или по крайней мере опоясываясь мужниным поясом; эта одежда служит знамением, что они продолжают состоять под покровом (= защитою) главы семейства, а пояс преграждает (= завязывает) к ним доступ злой чародейке. В народных сказках ведьмы уносят тайком или заманивают к себе маленьких детей, жарят их в печи и, пресытившись этою яствою, катаются по земле и причитывают: «Покачуся, повалюся, Ивашкина мяса наевшись!» [382] Белорусы уверяют, что Смерть передает усопших Бабе-яге, вместе с которою разъезжает она по белому свету, и что Баба-яга и подвластные ей ведьмы питаются душами покойников и от того делаются столь же легкими, как самые души: предание в высшей степени знаменательное! Рассказывают также, что Баба-яга крадет детей, подымает их на воздух и бросает оттуда мертвыми на кровлю дома. У валахов, когда в семье народится младенец, один из присутствующих при этом перекидывает через себя камень; а прочие восклицают: «Вот тебе, стрига, в глотку!» Во Франции существует поверье, что в глухую полночь ведьмы собираются возле источников и занимаются стиркою, но вместо белья – моют, крутят и бьют вальками младенческие трупы.

Бабе-яге принадлежит весьма важная и многознаменательная роль в народном эпосе и преданиях славянского племени. В разных отделах настоящего сочинения мы не раз останавливались на этих преданиях и, объясняя их первоначальный смысл, указывали на сродство Бабы-яги с вещими облачными женами. Она живет у дремучего леса в избушке на курьих ножках, которая поворачивается к лесу задом, а к пришельцу передом; летает по воздуху и ездит на шабаши ведьм в железной ступе, погоняя толкачом или клюкою и заметая след помелом. Белорусы утверждают, что Баба-яга ездит по поднебесью в огненной ступе и погоняет огненною метлою, что во время ее поезда воют ветры, стонет земля, трещат и гнутся вековые деревья. Как эта ступа, так и подвижная избушка (= домашний очаг) – метафоры грозовой тучи, а толкач или клюка = Перунова палица. Сверх того, Баба-яга обладает волшебными, огнедышащими конями, сапогами-скороходами, ковром-самолетом, гуслями-самогудами и мечом-самосеком, т. е. в ее власти состоят и быстролетные облака, и бурные напевы грозы, и разящая молния. Преследуя сказочных героев, убегающих от ее злобы и мщения, она гонится за ними черною тучею. У чехов и доныне дождевые облака называются бабами. Что же касается слова «яга» (eгa, пол. jędza, jędza, jędži-baba, словац. jenži, jenzi, ježi-baba, чеш. jezinka, галиц. «язя»), то оно соответствует санскр. ahi – змей (корень ah и с носовым пазвуком anh) [383]. Там, где в славянских сказках действующим лицом является Баба-яга, параллельные места новогреческих и албанских сказок выставляют ламию и дракониду: лат. lamia – колдунья, ведьма и болг. «ламья», «ламя» – баснословная змея. Скажем более: у самых славян Баба-яга и мифическая змеиха выступают в преданиях как личности тождественные; что в одном варианте приписывается змее, то нередко в другом исполняется ягою, и наоборот; на Украине поедучую ведьму обыкновенно называют змеею. Замечательно, что те же эпические выражения, какими обрисовывается избушка Бабы-яги, прилагаются и к змеиному дворцу. Словацкая сказка изображает сыновей ежи-бабы лютыми змеями. Очевидно, что под этим именем, смысл которого давным-давно утрачен народною памятью, предки наши разумели мать змея-Вритры, демона, похищающего дожди и солнечный свет. Подобно змею, Баба-яга любит сосать белые груди красавиц, т. е. извлекать молоко (= дождь) из грудей облачных нимф; подобно змею, она ревниво сторожит источники живой воды и заботливо прячет в своих кладовых медь, серебро и золото, т. е. сокровища солнечных лучей. Так, по свидетельству одной сказки, жили-были два богатыря, взяли к себе названую сестру, и повадилась к ней ходить и сосать груди Баба-яга [384]. Богатыри заприметили, что сестра их стала хиреть и сохнуть; подстерегли ягу, изловили и заставили указать себе источник с живою водою. Приводит их яга в лесную трущобу, указывает на колодец и говорит: «Вот целющая и живущая вода!» Тогда богатырь по имени Катома сломил с дерева зеленую ветку и бросил в колодец; не успела ветка до воды долететь, как вся огнем вспыхнула. Разгневались добрые молодцы, вздумали за такой обман бросить Бабу-ягу в огненный колодец (= метафора грозовой тучи); но она упросила-умолила пощадить ее и привела к другому колодцу. Катома отломил от дерева сухой прутик и только что кинул в воду – как он тотчас же пустил ростки, зазеленел и расцвел [385]. Словаки верят, что Баба-яга может по собственному произволу насылать ненастье и ясную погоду. Так как наводимый тучами мрак уподоблялся ночи, а следующее за грозой прояснение солнца напоминало утренний рассвет, то русская сказка отдает во власть яги трех таинственных всадников – белого, красного и черного, – олицетворяющих собою день, солнце и ночь. Наконец, подобно змею, Баба-яга пожирает человеческое мясо. Вокруг избы, в которой живет она, тянется забор из человеческих костей или высокий тын с воткнутыми на нем черепами; из тех же костей устроены и ворота: вереями служат ноги, засовом – рука, а замком – челюсть с острыми зубами. Баба-яга и ведьмы чуют присутствие скрытого человека и при всякой встрече со странствующими героями восклицают: «Фу-фу! Доселева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а ныне русской дух в очью проявляется!» или «Что это русским духом пахнет!» Те же слова произносят при встрече с людьми и все другие мифические лица, которым приписывается пожирание человеческого мяса: Чудо Морское, Вихрь, драконы, великаны, черти. В немецких сказках означенные восклицания заменяются выражением: «Ц-у-у! Я чую – здесь пахнет человеческим мясом!» Наряду с ведьмами, Баба-яга ворует детей, жарит и поедает их; наряду с ведьмами, она питается душами усопших [386]. Как олицетворение черной тучи, как существо, равносильное змею, производителю засух, бесплодия и морового поветрия, Баба-яга в среде вещих облачных жен является со значением третьей парки и роднится с богинею смерти (см. предания, сближающие Бабу-ягу с литовской лаумой) [387]. Народная фантазия представляет ее злою, безобразною, с длинным носом, растрепанными волосами, огромного роста старухою. Именем «яги» – точно так же, как именем «ведьмы» – поселяне называют в брань старых, сварливых и некрасивых женщин. Следуя эпическому описанию сказок, Баба-яга, костяная нога, голова пестом, лежит в своей избушке из угла в угол, нос в потолок врос, груди через грядку повисли. Замечательно, что лихо (Недоля, злая парка) олицетворяется в наших сказаниях бабой-великанкою, жадно пожирающей людей; по выражению южнорусского варианта: Лихо покоится на ложе из человеческих костей, голова его лежит на покути, а ноги упираются в печку. Бабу-ягу называют на Руси: а) ярою, бурою, дикою [388], что указывает на связь ее с бурными, грозовыми тучами и с неистовой породою великанов, и b) железною. Малороссияне, не позволяя детям щипать гороха, говорят: «Нейди в горох, бо там зализна баба сидить!» Тою же угрозою останавливают они ребятишек, чтобы не бегали в леса и сады. В Пошехонском уезде крестьяне с целию удержать детей от своевольного беганья по огородам и нивам запугивают их полевым дедом или Бабой-ягою, костяной ногою, с большими грудями и сопливым носом. В других славянских землях уверяют детей, что в колосистом хлебе сидит babajędza, žitnamatka, sserpashija, ловит шалунов и давит их своими железными грудями. По мнению чехов, житная баба является на полях и нивах по преимуществу в то время, когда хлеб начинает цвести и наливаться. Сербы пугают шаловливых девочек и мальчиков гвоздензубою – бабою с железными зубами. Те же самые поверья и эпитеты немцы соединяют с Бертою = Гольдою. Светлая богиня рая, кроткая владычица эльфов (блаженных душ), она, в силу присвоенных ей обязанностей неумолимой Смерти, получает демонический характер и преобразуется в дикую или железную Берту (wilde Bertha, Eisenbertha), отличительными признаками которой считаются: страшное лицо, всклоченные волоса, длинный нос, веник в руках и коровья шкура, наброшенная вместо верхней одежды. Гольда (Hulda, Huldra) представляется то молодою красавицей, то сгорбленной, длинноносою и косматою старухою, с большими зубами [389]. У кого вихрятся волоса, о том принято выражаться: «Er ist mit der Holle gefahren!» Стращая капризных детей, говорят: «Schweig! Die eiserne Bertha (или: Perchr mit der eisernen nas) kommt». В Альтмарке и Бранденбурге плачущего ребенка заставляют умолкать следующими словами: «Halts maul! Sonst kommt roggenmöhme (kornweib) [390] mit schwarzen langen (или: mit eisernen) zitzen und schleppt dich hinweg!» Эта roggenmohme представляется женщиной огромного роста; ее считают матерью блуждающих по нивам волчьих оборотней (roggenwolfen). Чтобы дети не трогали снопов, их пугают вовкулаком: «Der verwolf sitzt im korn!», «Der wolf ist im korne; wenn er euch frisst, müssen eure seelen von baum zu baum fliegen, bis das korn eingefahren ist». Kornmutter имеет огненные пальцы и с горячими железными сосками груди, которые заставляет сосать заблудившихся детей; груди ее так длинны, что она может закидывать их за плечи. Когда ветер волнует ниву – это она гоняется за малютками и пойманных толчет в железной маслобойне или, подобно Берте (I, 85), отнимает у них зрение. Во время жатвы немцы, славяне и литовцы последний связанный сноп посвящают «житной бабе»; его наряжают в женское платье, украшают цветами и зеленью и торжественно, с песнями, несут в деревню; сноп этот называют бабою, kornpuppe, grosze mutter, die alte. Таким образом, народные поверья сближают Бабу-ягу с царицею эльфов; истребляя род людской, она забирает к себе прекрасных малюток, т. е. эльфоподобные души, и вместе с ними скрывается в колосистых нивах; сравни с вышеприведенными сказаниями о мавках, русалках и полудницах. Острые железные зубы Бабы-яги (первоначально: метафора разящих молний) отождествляют ее с поедучею Смертию; длинные железные груди, которыми она удушает детей, указывают на ее сродство с дивоженами; у последних груди так велики, что они употребляют их вместо вальков. Эти груди = дождевые облака, а смертельные удары, наносимые ими, знаменуют гром. Замечательно, что Бабе-яге приписывается обладание волшебным прутом, которым стоит только махнуть, как тотчас же все живое превращается в камень: это – тот молниеносный жезл, прикосновением которого Гермес (= проводник усопших в загробное царство) погружал людей в непробудный, вечный сон. Длинный сопливый нос Бабы-яги – черта, не лишенная значения и столь же древняя, как и спутанные, растрепанные ее косы. Напомним, что, по свидетельству сказок, прекрасный герой (= бог светлого неба) на семь зимних месяцев делается неопрятным замарашкою (Неумойкою): во все это время он не чешется, не стрижется, не моется и не сморкается, т. е. покрывается облаками и туманами, которые исстари уподоблялись косматым волосам, и не проливает дождей. Г. Потебня слово «сопля» производит от глагола «сыпать», который в малорусском наречии употребляется в смысле «лить»; ст. – слав. «сачити, сакнжти», пол. sączyć – испускать жидкость («источник иссяк») и малорос. «сякать, высякаться» – сморкать, высморкаться. По другому преданию, сказочный герой превращается в сопливого козла; но вот наступает пора освобождения: он берется за гусли и начинает (грозовую) песню; наносимые ему удары (= удары грома) прекращают силу чародейного заклятия, козлиная шкура спадает и предается сожжению. Белорусы рассказывают, что во время жатвы ходит по нивам Белун, заставляет встречных утирать себе нос и за эту услугу рассыпает перед ними деньги, т. е. золото солнечных лучей. Тождество Бабы-яги с Бертою и Гольдою подтверждается еще тем, что все они равно представляются пряхами. По указанию народных преданий Баба-яга прядет кудель, ткет холсты и гоняется за своими жертвами с железным гребнем в руках; сербская гвоздензуба носит в горшке горячие уголья и, встречая нерадивых прях, жжет им пальцы. Выше мы указали, что из понятия смерти возникла мысль о могучей судьбе, представительницами которой явились три мойры, норны или моровые девы. Согласно с этим сказки нередко упоминают о трех вещих сестрах = Бабах-ягах, изображая их хотя и сварливыми, но добрыми и услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают ему богатырского коня, клубок, указывающий дорогу в неведомые страны, ковер-самолет и другие диковинки. Из святочных игр можно заключать, что Баба-яга – мастерица загадывать загадки и разрешать их таинственный смысл.