Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 91

Приготовив венки, девицы и парни обмениваются ими друг с дружкою; девицы надевают их на головы, парни украшают ими свои шляпы и затем приступают к хороводным играм. Вечером, как только сядет солнце, или на следующий день ходят они на реку и кидают венки в воду; в некоторых же уездах этот последний обряд совершается на Всесвятской неделе. Местом завивания венков преимущественно выбирают ту рощу, которая прилегает к засеянному полю, – для того, чтобы рожь уродилась гуще и прибыльнее. В литовских и белорусских губерниях даже коровам на Троицын день надевают на рога и шеи венки, сплетенные из зелени и полевых цветов. Венок издревле служил эмблемою любви и супружеской связи. Так как в весеннюю пору Земля вступает в брачный союз с Небом и так как богиня весны (Жива) была не только представительницею земных урожаев, но и вообще покровительницею брака и любовных наслаждений, то и посвященный ей праздник необходимо должен был считаться лучшим в году временем для заявлений любви и для гаданий о будущем семейном счастье. Бросая венки в воду, юноши и девицы допрашивают эту пророческую стихию о своей грядущей судьбе: если брошенный венок уплывет, не коснувшись берега, – это предвещает исполнение желаний, счастливый брак и долгую жизнь; если венок закружится на одном месте – это знак неудачи (свадьба расстроится, любовь останется без ответа), а если потонет – знак смерти, вдовства или бессемейной жизни (молодцу не быть женатому, девице оставаться незамужнею). Замечают еще: уцелел ли свежим или завял венок, сбереженный от Семика до Троицына дня? В первом случае рассчитывают на долголетнее и счастливое супружество, а в последнем – ожидают скорой смерти. Не так давно в Калужской губ. существовало обыкновение, по которому парень, задумавший жениться, обязан был вытащить из воды венок полюбившейся ему девицы [453]. Таким образом, зелень и цветы играют главную роль на веселом празднике Весны; ее благотворное влияние именно в том и выражается, что мать сыра земля, словно юная и прекрасная невеста, рядится в роскошные уборы растительного царства; апрель и май месяцы получили поэтому названия травня и кветня [454]; Семицкая неделя слывет в народе зеленою, клечальною, а три последние дня этой недели и следующие за ними праздники Троицы и Святого Духа называются Зелеными Святками. Те же обряды совершаются на Троицу и в Литве, и в Польше. У германских племен на Троицын день или в начале мая соблюдался в старые годы такой обычай: из среды юношей избирался maigraf (maikönig); затем привозили из лесу повозку, нагруженную зелеными ветками и венками (maiwagen); один венок (maikranz) был вручаем бургомистром и городским советом майграфу; остальные связки зелени шли в раздел между местными жителями, но самая большая часть их отдавалась в монастыри и церкви. Церковные башни были украшаемы древесными ветвями, а помосты храмов усыпались обрезками кустарников и полевыми цветами. Нередко майграфу вручались два венка и предоставлялось право избрать из числа девиц царицу праздника (maigräfin, maikönigin, maibraut); на эту последнюю он возлагал один из своих венков. Существовал также обычай искать maikönig’a: для этого вооруженная толпа юношей отправлялась в лес и немного погодя возвращалась оттуда вместе с «майским королем», который ехал верхом на коне, опутанном гибкими зелеными ветвями, или в повозке, запряженной в четыре лошади и убранной разным «клечаньем». Этим торжественным поездом означался возврат бога весеннего плодородия (Одина или Тора) из дальних неведомых стран, где проводил он зиму. О таком поезде датчане выражались: «At ride Sommer i bye (den Sommer in das land reiten)». В разных местах Германии на Троицын день и доныне продолжают украшать дома зеленью. В Англии в XVI и XVII столетиях на первый день мая ранним утром юноши и девицы, в сопровождении музыкантов, отправлялись в ближайший лес, сламывали древесные ветви, убирали их цветами и, воротившись домой, ставили эти майские знамения на дверях и окнах своих жилищ. Тогда же общими усилиями срубали они большое дерево и привозили его в город или деревню на нескольких парах быков; каждому быку прикрепляли между рогами букет цветов; дерево это – maibaum – ставили посреди площади и предавались вокруг него играм и пляскам. Распорядитель празднества назывался lord of the may, а избранная ему в подруги – lady of the may. Чехи на майский праздник избирают краля и кральку, и неделя, в которою происходит это народное гульбище, известна под именем кралевой (králova nedĕle). Краль и кралька являются на праздник увенчанные коронами и убранные цветами. Словенцы, празднуя возврат весны, назначают одного из юношей представлять Зеленого Егора (Юрия) и обвязывают его березовыми ветками. Срубленные деревья, которыми украшают в это время дома, называются майями. В Литве 1 мая уставляли на лугу зеленое дерево, обвешанное разноцветными лентами; сельская молодежь, избрав из своей среды самую красивую девушку, надевала ей на голову венок, обвивала ее стан березовыми ветвями и веселою толпою сопровождала ее на место гульбища. Там, возле майского дерева, начинались танцы и песни, с постоянно повторяемым возгласом: «О майя, о майя!»

Но лето гостит на земле короткое время. Солнце, достигнув полнейшего проявления своих творческих сил, поворачивает на зиму и с каждым днем более и более утрачивает свой живоносный свет; дни начинают умаляться, а ночи удлиняются. Этот поворот Солнца, sunnewende (= выезд его в далекий зимний путь), сопровождается народным празднеством, приуроченным ко дню Иоанна Крестителя (24 июня). Пламя костров, разводимых в навечерии этого дня (Johannisfeuer), служит символическим знамением знойного июньского солнца. Немцы в XIV и XV столетиях называли это пламя sunwentfeuer. «Ивановы огни» зажигаются под открытым небом на площадях, полях и горных возвышениях; в некоторых областях принято, чтобы священник благословлял возжженное пламя, и до тех пор, пока оно продолжает гореть, народ молится Богу. Возжжение огней при летнем повороте солнца – обычай, равно встречаемый как у народов индоевропейских, так и семитических; в старые годы в совершении его принимали участие не только одни простолюдины, но и владетельные князья и благородные сословия. В Западной Европе относящиеся к этому вопросу свидетельства памятников начинаются уже с XII века. В XV, XVI и XVII столетиях в больших городах (как, например, в Париже, Метце и др.) костер складывали перед ратушею, убирали его цветами и зеленью, а почетную обязанность зажигать его предоставляли мэру. В Пиренеях 1 мая отыскивали самое высокое дерево: ель, сосну или тополь, – обрубали на нем все ветви, вбивали в ствол несколько кольев и оставляли на корню до 23 июня; накануне же Иванова дня, после данного священником благословения, сваливали это дерево наземь и предавали сожжению. У священного огня толпился народ; молодежь украшала себя венками, пела и танцевала; все же вообще – и старые, и молодые прыгали через пламя, переносили через него детей и бросали в костер разные травы – с целью запастись здоровьем и отстранить от себя губительных демонов. Бросая в огонь травы, причитывали: «Да сгорят с этим зельем и все мои беды!» Или дотрагивались до огня ветками орешника и потом втыкали их у дверей коровьих хлевов. Каждый считал обязанностью захватить с собой головешку или несколько угольев и пеплу от ивановского костра; подобно «громовой стрелке», уголья эти и пепел предохраняют дом от удара молнии и служат целебным средством против волшебного очарования и болезней. В средине лета природа во всех своих стихийных проявлениях обнаруживает особенно живительную силу. Как пламенные лучи солнца прогоняют демонов мрака, холода и бесплодия, так и эмблема их – земной огонь – в воззрениях язычников получил то же благодетельное свойство прогонять болезни и мор; надо только пройти сквозь его очистительное пламя, проникнуться его священным веянием. Вместе с огнем и вода, как стихия, знаменующая амриту (плодоносный дождь), получает на Иванов день чудесное свойство смывать с больного тела все недуги и наделять его крепостью и здравием; поэтому в числе совершаемых тогда обрядов не последнее место занимает и купанье в реках и источниках. Наконец, и самые травы и цветы, сорванные в период солнечного поворота, считаются по преимуществу целебными, так как с ними соединяется мысль о плодородящей силе земли, возбужденной ясным солнцем и летними дождями. У славян и литовцев встречаем ту же обстановку Иванова празднества. Словенцы называют Иванов день и самый поворот солнца – kres (кроат. kresz = огонь), а месяц июнь – kresnik; серб. «кресови» – dies solstitiales («Три дана пpиje и три пocлиje Илиjна дне»), «кpиjec» – огонь, разводимый накануне Иванова, Витова, Петрова и Юрьева дней, с которыми народная мысль связывает старинные воспоминания о боге-громовнике, возжигателе небесного пламени [455]; в одном из рукописных прологов «крес», «кресины» – поворот солнца на лето. Поляки и чехи называют иванов огонь – sobotka (малая суббота, канун воскресного дня, издревле посвященного солнцу), в отличие от огня, возжигаемого в ночь на Пасху, которому присвояют название sobota (Ostersonnabend, Великая суббота, канун Светло-Христова Воскресения). На Руси Иванов праздник известен под именем Купалы. По указанию профессора Буслаева, корень «куп» совмещает в себе те же понятия, что и корни «яр» и «буй». Во-первых, говорит он, «куп» имеет значение белого, ярого, а также буйного в смысле роскошно растущего, откуда в нашем языке употребительны: купавый – белый, купава – белый цветок, купавка – цветочная почка у особенно белых цветов. Так как «у», «и», «ы» в известных случаях чередуются, то корень «куп» может иметь и другую форму «кып», откуда «кыпеть» и «кипень» (кыпень) – в значении белой накипи и вообще белизны («бел, как кипень»). Во-вторых, «ярый» и «буйный» заключают в себе понятия кипучего, неукротимого, бешеного, раздраженного; соответственно этому, в санскрите kup – не только блистать, но и яриться, гневаться, слав. «кыпети», «кыпати», «кипятиться» – горячиться, сердиться. Наконец, в-третьих, как со словами «ярый», «ярость» нераздельно понятие желания, похоти, так при нашем «кыпети» находим лат. cupio. Допустив эти лингвистические соображения, надо будет признать, что имена Куп-ало и Яр-ило обозначали одно и то же плодотворящее божество лета; такой вывод, во-первых, подтверждается старинным свидетельством о «бесстудном» характере купальских игрищ, а во-вторых – тем обстоятельством, что в Ярославской, Тверской и Рязанской губ. празднество Купалы еще недавно называлось Ярилою. Согласно с этим составитель Густинской летописи принимал Купалу за бога земного плодородия: «Купало, яко же мню, бяше бог обилия, яко же у еллин Церес, ему же беузмныи за обилие благодарение приношаху в то время, егда и мяше настати жатва. Сему Купалу-бесу еще и доныне по некоих странах безумныи память совершают, наченше июня 23 дня, в навечерие Рождества Иоанна Предтечи, даже до жатвы и далей, сицевым образом: с вечера собираются простая чадь обоего полу и соплетают себе венцы из ядомаго зелия или корения, и препоясавшеся былием возгнетают огнь; инде же поставляют зелёную ветвь, и емшеся за руце около, обращаются окрест онаго огня, поюще свои песни, преплетающе Купалом; потом чрез оный огонь прескакуют». По древнепоэтическому представлению бог-громовник кипятит в грозовом пламени дождевую воду, купает в ее ливнях небо и землю и тем самым дарует последней силу плодородия; в христианскую эпоху дождящий громовник уступил свое место Иоанну Крестителю, к имени которого стали прилагать народное прозвание Купалы: Иван-Купало. Эта замена условливалась: во-первых, совпадением праздника, посвященного Иоанну Крестителю, со временем купальских игрищ и, во-вторых, влиянием языка, так как самое слово «купало» должно было возбуждать мысль о крестителе: «купать» – погружать в воду, омывать тело, делать его чистым, белым, «купель» – сосуд, употребляемый для крещения, илл. kupalo, чеш. kupadlo – мовница, снкр. kûра – источник, колодец. Наравне с прочими родственными племенами славяне при летнем повороте солнца возжигают костры, совершают омовения в реках и источниках и собирают целебные травы. Костры раскладываются на открытых полях, по берегам рек и преимущественно на холмах и горных возвышениях: в ночь на 24 июня, как скоро загорятся Ивановские огни, Карпаты, Судеты и Исполиновы горы представляют истинно великолепное зрелище. На Руси для возжжения купальского костра употребляется живой огонь [456]; почетные старики добывают его трением из дерева, и пока продолжается эта работа – собравшийся вокруг народ стоит в благоговейном молчании, но как только огонь вспыхнет – тотчас же вся толпа оживляется и запевает радостные песни. Девицы в праздничных нарядах, опоясанные чернобыльником и душистыми травами, с цветочными венками на головах, и холостые юноши схватываются попарно за руки и прыгают через разведенное пламя; судя по удачному или неловкому прыжку, им предсказывают счастье или беды, раннее или позднее супружество; сверх того, на Украине девушки пускают свои венки в воду, прилепив к ним зажженные восковые свечи, и по этим плывучим венкам гадают о своей будущей судьбе. Прыганье через огонь избавляет от недугов, злого очарования и бесплодия [457]; матери нарочно сожигают на купальском костре снятые с хворых детей сорочки – для того, чтобы вместе с этим бельем сгорели и самые болезни. Чтобы скотина не болела и чтобы коровы давали больше молока, в Литве, на Руси и в Чехии принято перегонять стада через Ивановские костры. В Сербии, накануне Иванова дня, пастухи зажигают свернутые из бересты факелы; с этими факелами они обходят овечьи закуты и коровьи загоны, а затем складывают их на ближайшем холме и оставляют догорать в одной общей куче. Словенцы разбрасывают по полям и огородам пепел, уголья и головешки, взятые от Ивановского костра, для того чтобы черви и другие насекомые не портили посевов и капустной рассады. То же самое делают и чехи – для предохранения своих нив, садов и огородов от непогоды и града; сверх того, у чехов существует обычай зажигать накануне Иванова дня обмакнутые в деготь метлы и бегать, размахивая ими по воздуху. В белорусских деревнях в ночь на Ивана Купала вбивают в землю большой кол, обкладывают его соломой и кострикой и зажигают; когда пламя разгорится, крестьянки бросают в него березовые ветки и приговаривают: «Кабы мой лен был так же велик, как эта березка!» Обычай творить омовение на рассвете Иванова дня засвидетельствован Стоглавом: «Егда нощь мимо ходит (читаем в этом памятнике), тогда отходят к реце (вариант: к роще) с великим кричанием, аки беснии, (и) омываются водою» (вариант: росою). Поселяне наши не только сами купаются на этот праздник – ради здравия тела, но с тою же целию купают и больных лошадей. Роса, выпадающая в купальскую ночь, в высшей степени обладает живительными и целебными свойствами и сообщает их полевым цветам и травам. Русины умываются этой росой, дабы отогнать от себя злые немощи и недуги; в Литве канун 24 июня даже называется праздником росы. По народному поверью, лекарственные травы только тогда и оказывают действительную помощь, когда будут сорваны на Иванову ночь или на утренней зоре Иванова дня – прежде чем обсохнет на них роса. Исстари и доныне ночь на Ивана Купала почитается лучшим в году временем для сбора целебных трав, цветов и корений; сорванные тогда цветы и травы, называемые в Виленской губ. свято-янским зельем, сохраняются в семьях как некая святыня; в случае надобности ими окуривают больных, а во время грозы их бросают в затопленную печь, чтобы предохранить дом и надворные строения от удара молнии [458]. С тою же целию чехи зарывают под порогом избы и затыкают за стрехи сбереженные от Ивановского костра головни и уголья или – как только начнется гроза – жгут на шестке частицы купальских венков; сербы вешают эти венки под кровлями домов и в хлевах для защиты от злых духов и ведьм, а болгары кладут их в кадильницу и окуривают болящих.