Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна. Страница 45

— Какой пижон, — кивнул Саша.

— Прелестный ребенок, — согласилась Серафима Андреевна. — Ведь такой мог быть и у тебя.

Саша вздрогнул, как от удара в солнечное сплетение, и едва удержался, чтобы не согнуться пополам. «Ох, мать, — подумал он, — ты и сама не знаешь, в какую точку сейчас попала».

У него есть такой сын. Где-то.

Вилиному сыну шесть лет. Примерно. Потому что он не знает точно, в какой день, в какой час, в какой миг их страсти его семя попало на благодатную почву.

Он фыркнул — ну и глупую фразу он соорудил, но по сути — верную.

— Так что будем делать? Будить? — шепотом спросил он мать.

— Нет, мы посидим здесь. Хочешь — поезжай домой, а я останусь. На диване. А утром подумаем, с Ритой повидаемся.

Саша хотел что-то возразить, но, посмотрев на мать и увидев, как горят ее глаза, как порозовели щеки, он открыл рот и закрыл снова. Сейчас она была необходимой кому-то, и знала это. Только она и больше никто, а своего права она никому сейчас не уступит.

Шла к концу больничная неделя, Рита уже смирилась со всеми потрясениями, которые выпали на ее долю. Когда она открыла глаза и увидела перед собой лицо Саши, она подумала, что у нее бред. С какой радости ему-то быть здесь?

— Тсс… Не дергайся. Это я, — предупредил он Риту и положил руку поверх ее руки.

— Но.

— Я все тебе расскажу, — пообещал он.

— Ванечка? — Рита распахнула глаза, и в них был самый настоящий, неподдельный страх.

— Он в порядке. Он уже у матери. Мать летает как на крыльях.

— Нет! — свистящим шепотом проговорила она. — Нет! Я не отдам!

— Как это не отдашь? — непонимающе нахмурился Саша и уставился на нее. — А что ты сделаешь? — В его глазах засветилась игривая насмешка. — Ты тут лежишь, жертва автокатастрофы, а ребенок….

— Это мой ребенок! — Рита открыла рот, она задыхалась. — Мой!

— Тсс… — Он снова положил руку ей на руку. — Макушка, успокойся. С ним все в полном порядке. У них с моей матерью получился замечательный тандем. Они сейчас… ты просто не поверишь, что делают.

Спокойный голос Саши подействовал на Риту. Кажется, он не собирался заявлять свои права на ее ребенка. Она закрыла рот и плотно стиснула губы. Она вспомнила все. Она вспомнила, как бежала от Решетниковых вниз по лестнице, собираясь немедленно забрать Ванечку и спрятаться, чтобы они не нашли ее, даже если догадаются о том, о чем догадалась она.

Она вспомнила, как рванула с места на своей «восьмерке» и не глядя вывернула из арки на дорогу. Грузовик летел на нее, но она заметила его только тогда, когда он ударил в правый бок машины.

— Она проследит за ним, пока ты валяешься здесь. — Спокойный голос Саши пробился сквозь сгусток страха, засевший в мозгу.

— А… ей это… необременительно?

— Да что ты. Ты сама слышала, что она спит и видит внуков.

— Но он ей… чужой. — Рита как могла отстаивала Ванечку, свою собственность.

— Ну и что, что чужой? — Саша повел пожал плечами. — Она всегда любила детей. Она ведь была учительницей.

— Они сейчас знаешь что делают?

— Что? — Рита слабо улыбнулась.

— Играют в домино.

— Но он не умеет, — произнесла Рита и попробовала глубоко вздохнуть. Попытка обожгла болью грудь. — Ох…

— Тихо, Макушка. У тебя сломаны два ребра. Твой Ванечка еще как умеет. Между прочим, в детстве мы с мамой тоже резались в домино. Так что ей не привыкать учительствовать по этой части. Потом она научит его играть в лото, она его всему научит. — Он засмеялся.

Рига закрыла глаза. Только бы никто из них не догадался. Только бы Саша не увидел те самые изумрудные глаза. Пока что они у Ванечки светлого изумруда, но меняются от настроения. Когда оно у него тревожное, они даже сереют.

— А он просится ко мне?

— Еще как! Мама обещает привести. На той неделе. А я уезжаю. В понедельник выхожу на новую работу. Я тебе говорил.

— Надо же, никогда не думала, что мои ребра могут сломаться, — проговорила Рита тусклым голосом.

— Ничего, бывает, это идет на пользу другим. — Он подмигнул ей. — Помнишь, Адам тоже поплатился ребром, но какова вышла Ева! — Саша многозначительно усмехнулся. — . Да, кстати, со страховкой порядок, я все сделал. Так что…

— Спасибо, Саша. Я просто не…

— …не знаешь как благодарить — и не надо. Я знаю. Ты просто меня поцелуешь.

Она порозовела.

— Но я не могу…

— Потом, когда сможешь. А сейчас я тебя поцелую.

— Но…

— Я посетитель, навещаю… друга. Разве я не могу поцеловать в щеку? — Не ожидая согласия, Саша наклонился и поцеловал. Она закрыла глаза, чтобы они не выдали ее потрясения, которое никак не соответствовало обыденности поцелуя.

Вот так поворот. Рита уставилась, не мигая, в потолок, когда Саша вышел за дверь.

Она боялась показать ему хотя бы фотографию Ванечки! Она взмокла при одной мысли, что может произойти, если она отзовется на предложение Серафимы Андреевны и приведет его в гости к Решетниковым даже без Саши! А теперь ребенок у них, он с ними один. И что может произойти дальше, она не в силах вообразить.

— Ну как мы себя чувствуем? — спросил доктор, который совершал обход в сопровождении сестры. — Цвет лица бледноват, но, по-моему, он для вас естественный. Вы из малокровных дамочек, правда? — Пожилой мужчина улыбнулся Рите. — Из таких, что на вид бледненькие, а внутри стальной штырь. — Он протянул руку и пощупал перевязку. — Думаю, на следующей неделе размотаем барышню, да? — спросил он сестру.

— Как скажете, доктор.

— Так и скажу. Запиши в тетрадь. Макееву — на пятницу. Рита молчала, круглыми глазами следила за врачом и сестрой. Опыта болеть у нее не было никакого.

— Как настроение? Я думаю — в порядке. Муж и свекровь энергичные, они вас быстро на ноги поставят. Всех благ, дорогая. — Он потрепал рукой по ее узкой руке, которая лежала поверх простыни. — Все будет хорошо. Ты сейчас на белой полосе житейской зебры. Везет по-крупному.

— А если по-мелкому везет? — сама от себя не ожидая, спросила Рита.

Доктор обернулся.

— Когда везет по-мелкому, то о крупном забудь, напротив, жди больших неприятностей, запомни это.

Она запомнит. Потому что крупнее жизни нет ничего. На ее фоне даже то, что Ванечка попал к Решетниковым, может быть поправимо.

У Риты теперь полно свободного времени, и она могла думать хоть круглые сутки.

Наконец-то она поняла, что означают записи в ежедневнике Лены: «ОВ-4»… «ОВ-13»… «ОВ-ЗО». Это срок беременности, она отмечала, сколько недель прошло. Она постоянно думала о нем, иначе Лена не писала бы всякий раз «ОВ».

Рита не пыталась догадаться, почему они расстались, сейчас ей это было совершенно не важно. Более того, она поймала себя на мысли, что даже не испытывает никакой ревности.

Потому, что Лены уже нет на свете? Но ведь это чувство она испытывала даже тогда — теперь-то можно себе признаться, — когда давным-давно, почти в детстве, Сито-Решето невинно прикладывался к щечке какой-нибудь девчонки. Она помнит тягучую тоску на сердце после этого, когда самый яркий солнечный день становился серым…

А сейчас?

А сейчас… Странное дело, но сейчас она была рада… за Сашу. Потому что жизнь одарила его такой отчаянной, такой бескорыстной, ничего не требующей взамен любовью. Жизнь одарила его любовью, которая таким ярким светом нежданно-негаданно осветила ее собственную жизнь. После того как Рита взяла Ванечку, все дни ей стали казаться солнечными.

Она не сжималась от страха, от ужаса за свой порыв, которому она подчинилась в весенний день в маленькой деревушке на чукотском берегу. Она не спрашивала себя — да что такое она сделала? Почему? Она схватила мальчика, прижала его к себе и почувствовала, как ее сердце наполнилось любовью.

Она снова и снова видела Ванечку, его слабое бледное тельце, холодное, потому что в доме было с утра не топлено… Женщина, которая после смерти Лены присматривала за ним, ожидая, куда ребенка определят местные власти, еще не приходила… А потом она рассказала, что его бумаги должны были быть отправлены в Анадырь…