Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна. Страница 49

— Ты о чем?

— Ты отпускаешь мальца одного… или он с кем-то пошел?

Рита молча смотрела на него, пытаясь сообразить, в чем истинный смысл вопроса.

— Ты отпускаешь его одного гулять с собакой? — уточнил Саша.

— Конечно, он уже большой мальчик. И потом, сейчас утро.

Они говорили и оба чувствовали, что произносят проходные, случайные слова, что необходимо сесть и поговорить о чем-то другом. Важном. Но если честно, оба толком не знали, о чем именно должны говорить.

— Я заехал сначала к вам, — спохватился Саша и принялся вынимать подарки из сумки. — Ванечке бильярд. Современный мужчина должен уметь играть во все азартные игры. — Он положил коробку на стол. — А это тебе для поднятия тонуса. Между прочим, этот кофе — самый лучший. Поверь специалисту.

— Ох, а про ликер можешь не объяснять. — Рита расплылась в улыбке. С огромным облегчением от того, что они могут говорить о пустяках, она пошла на кухню. — Ты что будешь на завтрак? — Она кивнула на микроволновку, которая стояла на холодильнике.

— В такой я готовлю омлет за одну минуту, — похвастался он.

— Я тоже тебя не задержу, — сказала она, включая печку в сеть. — С помидорами, сыром?

— С ветчиной, пожалуйста, — небрежным тоном бросил он.

— Ну, тогда и с грибами, — автоматически добавила она. — Любимый вариант Ванечки.

— И его тоже? — вскинул брови Саша.

Сердце Риты оборвалось.

— Такой многим нравится, — попыталась сказать она как можно спокойнее.

Когда омлет был готов и дымился на столе, в дверь позвонили. Явился Ванечка с Изей — так для краткости он называл фоксика.

— О, дядя Шура. Привет. Изя, дай лапу дедушке.

— К… кому? — заикаясь, спросил Саша.

— Дедушке. Если Серая Фима — Изина бабушка, то вы его дедушка. Вон у вас какая бородища отрастает.

— Ну, Ва-аня! Что ты несешь? Все совсем не так…

Но мальчик уже занимался другим делом. Он поволок фокса в ванную и принялся мыть ему лапы.

— Какой он у тебя самостоятельный.

— Мужчина должен, быть самостоятельным, — сказала Рита, все еще улыбаясь странному выпаду сына. — А ты снова решил отпустить бороду? — спросила она, разглядывая отросшие на лице волосы. — Она у тебя… трехцветная — рыжие, черные и белые волосы, как у фоксика. — Она засмеялась.

— Да, знаешь ли, захотелось перемен. А внешние перемены всегда влекут за собой внутренние, — многозначительно изрек Решетников, поглаживая бороду.

— Это точно, — согласилась Рита, подавая хлеб на стол.

— Кофе я сварю сам, ладно? У меня есть сорок два рецепта, и я один, так и быть, подарю тебе.

— Ма-ам, а ты можешь отдать Изе тот зеленый камень?

— Какой камень? — Рита повернулась к мальчику.

— Ну тот, который одетый?

Рита, похолодев, сцепила руки перед собой: ох, Ванечка, как не ко времени ты задал вопрос.

— Ваня, — нашлась она, — отведи собачку на балкон, я там поставила миску Изе, — торопливо проговорила Рита.

— У тебя застекленный балкон? — спросил Саша.

— Да, и мастер сделал очень хорошо. Я тебе потом покажу, если хочешь.

— Так ты на севере долго жила?

— После института я уехала в поселок Провидения, работала зоотехником в оленеводческом совхозе. Вернулась сюда почти четыре года назад.

— А… Ванечка там родился?

— Да, — кивнула она. — Он у меня северянин.

— Понятно, А я оттрубил пять лет на Таймыре, вернулся на Большую землю: раньше тебя. Переселение овцебыков — это, конечно, завихрение социалистического века. Интересно, но бессмысленно. Все равно, что вернуть прошлое, которое совершило свой жизненный цикл и умерло естественной смертью.

Рита вздрогнула.

— Мам, ну так мы можем или нет, тот камешек всадить в ошейник Изе? Он будет здорово блестеть…

— Рита, о каком камешке он говорит? — Саша с любопытством отложил вилку и внимательно посмотрел на Риту. Он видел, что она изо всех сил старается держаться и говорить спокойно. Но почему — изо всех сил? Вон как костяшки на пальцах побелели, а она всего-навсего режет хлеб.

— О зеленом. Мама сказала, что он называется изумруд, Я такой же точно нашел и у Серой Фимы.

— У… кого? — Саша уставился на Ванечку.

— Он так называет Серафиму Андреевну, — поспешила объяснить Рита.

— Здорово. Как я сам-то не догадался, — пробормотал Решетников,

— Потому что ты зовешь ее мамой, вот почему. Ты, наверное, не всегда и не сразу вспомнишь, как ее имя-отчество, — фыркнула Рита.

— А я всегда помню, как зовут мою маму! — закричал радостно Ванечка.

— Ну и как зовут твою маму? — спросил Решетников, вовлекаясь в игру с ребенком, но от этого вопроса Рита едва не отрезала себе полпальца.

— Ой! — Она отбросила нож и, инстинктивно засунув палец в рот, почувствовала солоноватый вкус крови.

— Мою маму зовут Маргарита Макеева! Вот как ее зовут! Рита сморщила губы, а Ванечка широко раскрыл глаза и тоже сморщился, готовый заплакать.

— Бо-ольно, да?

— Все, тихо» — скомандовал Саша. — Лечим раненую. Где у вас домашняя аптечка?

— На верхней полке, — кивнула Рита на буфет. — Вон табуретка.

— А зачем она? — недоуменно посмотрел на нее Саша. Потом расхохотался. — Ты, Макушечка, малек. — Он вытянул руку и открыл дверцу.

— Да, — засмеялась Рита, — я как-то привыкла, что мы тут все маленького роста и без табуретки никак.

— И рослые гости не приходят? — насмешливо спросил Саша, почувствовав, как ему хочется услышать отрицательный ответ.

— Нет, не приходят.

— Хорошо, — сказал он. — Ага, вижу лейкопластырь.

Решетников быстро заклеил порез на Ритином пальце, он чувствовал, как дрожит ее рука, но не удивился, потому что когда полоснешь себе по пальцу острым ножом, то почему бы руке не дрожать? Сам же он спешил задать вопрос Ванечке.

— Все, готово, — объявил он Рите, пряча на место лейкопластырь. — Будешь жить.

Отмахиваясь от слов благодарности, Саша позвал Ванечку.

— Послушай, друг, так ты покажешь мне камень? Ну тот, который… одетый.

— Его мама спрятала, — сообщил он, кивая на Риту.

— Рита, можно мне взглянуть? — Саша пристально посмотрел в лицо Риты, словно пытаясь угадать что-то…

— А его сейчас нет в доме. Я отнесла… к ювелиру. — Рита натянуто улыбнулась.

Саша снова повернулся к тарелке и взялся за недоеденный омлет. Что-то вертелось у него в голове, но никак не могло соединиться, он поморщился, как от боли.

— Я пересолила? — с беспокойством спросила Рита, заметив перемену в лице Саши.

— Нет, все прекрасно, — покачал он головой. — Спасибо.

Да, не зря говорят, что человек чувствует себя счастливым не когда что-то анализирует и расщепляет, а когда соединяет и синтезирует. Но сейчас ему не дано было довести себя до состояния счастья.

Кофе они пили на балконе, откуда открывался вид на Дымково, утопающее в зелени лета, на широкое ложе неспешно текущей Вятки.

— Все, спасибо, я поехал, а то мать заждалась.

— Передавай привет Серафиме Андреевне. Ты надолго?

— В воскресенье вечером обратно… А ты что будешь делать в эти дни?

— Поеду на дачу. Надо отметить, где поставить баню. Мне привезли сруб.

— Хорошее дело. С парной?

— Да, настоящая русская баня. …

— А Ванечка?

— Я отвезу его в садик.

— В выходные? Он работает?

— Это частный садик. Никаких выходных. А Ванечке там ужасно нравится.

— Туда пускают с собаками?

— Хоть с крокодилами. — Рита засмеялась. — Здорово, да?

— Потрясающе.

— Я нашла, этот садик после больницы. Прежний тоже ничего, но этот лучше. Знаешь, я вдруг поняла, что и со мной может что-то случиться. Если бы не вы с Серафимой Андреевной… — Она поежилась. — Ужас! Поэтому решила подстраховаться.

Решетников кивнул, соглашаясь, что ситуация была бы непростая.

— Я так не люблю одалживаться, — продолжала Рита. — Никогда не любила, — добавила она. — Я в общем-то не компанейский человек…

— Раньше я бы с тобой согласился. А сейчас… — Решетников покрутил головой. — Ты очень коммуникабельная, — многозначительно произнес он. — Поверь мне. С тобой… легко.