Дочери дракона - Эндрюс Уильям. Страница 7

Мне больше всего нравился Диккенс. Дочитав какой-нибудь из его романов, я часто сидела с закрытыми глазами и пыталась представить себе эксцентричную мисс Хэвишем и коварного Компесона из «Больших надежд» или мощенные булыжником улицы Лондона, Фейгина и Ловкого Плута из «Приключений Оливера Твиста». Это было просто чудесно. Проработав целый день в поле, мы всей семьей читали, пока не начинали слипаться глаза. Именно по книгам я так хорошо выучилась японскому и китайскому.

Еще когда я была маленькая, власти нашей провинции потребовали, чтобы все корейцы говорили по-японски. Мне не нравился этот язык: он создавал впечатление, будто японцы все время сердятся. Может, они и правда всегда сердились, но я не хотела, чтобы мои слова звучали сердито, и не любила, когда мной командуют, так что упорно говорила по-корейски. Мама настаивала, чтобы при японцах мы говорили как следует, но Су Хи языки давались тяжелее, чем мне, так что и у нее были проблемы.

Моя старшая сестра Су Хи родилась в год Кролика, но обычно в этот год рождаются очень красивые люди, а сестра такой не была. В невзрачной и неловкой Су Хи изящные черты отца и матери словно свели друг друга на нет. Зато она была тихая и добрая — ну, пока не начинала меня ругать и воспитывать. Я считала, что мама любит сестру больше, а папа, как мне казалось, больше любит меня, хотя Су Хи он тоже очень любил.

А еще сестра была не очень сообразительная. Иногда она не понимала шуток и сидела озадаченная, пока все смеялись. Папе с мамой приходилось помогать ей с чтением и письмом куда больше, чем мне. А мне они велели учить Су Хи японскому.

Так что сейчас, пока у нас было свободное время, мы с Су Хи устроились на полу, и я решила позаниматься с ней японским.

— Как будет «овца»? — спросила я.

Су Хи долго думала, потом покачала головой.

Я фыркнула.

— Ну почему тебе так сложно запоминать? «Овца» будет хицудзи. А «дерево» как будет?

— Это я помню, — обрадовалась Су Хи. — Моку.

— Точно! Видишь, как просто! Нужно просто придумать способ привязать новые слова к чему-то знакомому. А чтобы правильно произнести слово, нужно притвориться японцем. Как будто ты на сцене театра.

— Вот так? — Су Хи поднялась на ноги, приосанилась и задрала подбородок. — Вы должны говорить по-японски! — пролаяла она по-корейски.

Я захихикала и тоже встала.

— Именно так! Только по-японски. — Я выпрямилась и выкатила грудь. — Вы теперь японские подданные! — сказала я по-японски и погрозила пальцем. — Вы должны слушаться!

Мы обе рассмеялись, стараясь прикрывать рот. Но вскоре смеяться расхотелось, и Су Хи охватила грусть.

— Придется тебе говорить по-японски за меня, сестричка, — сказала она. — Я в основном понимаю чужую речь, но когда надо говорить самой, слова куда-то исчезают.

— Почему я вечно должна отдуваться? — возмутилась я. — Почему я могу выучить японский, а ты нет? Наверное, тебя к нам подбросил белый журавль и ты не моя настоящая сестра.

Су Хи ответила мне улыбкой, но в этой улыбке читалось смущение. Я задела чувства сестры — ее кибун, как сказали бы японцы, — и ее честь. Я поспешно сказала:

— Прости меня, онни.

— Чжэ Хи, — мягко отозвалась она, — ты умная, как мама и папа. Ты удачливее меня, да и красивее. И родилась в год Дракона. Но нужно осторожнее обходиться с тем, что тебе дано.

Она была права. Я не всегда следила за языком, за что мне частенько попадало от мамы, а иногда даже от папы.

— Меня просто злит, что нужно вечно выполнять чужие приказы.

Су Хи обняла меня.

— Не упрямься, сестричка. С японцами надо вести себя осторожно.

— Ненавижу их, — заявила я.

Над тополями уже всходила полная луна, когда на холм наконец устало поднялась мама. Лицо у нее было перепачкано, прямо как у героев Диккенса после целого дня работы на лондонской фабрике. Мы с Су Хи откинули брезент, закрывавший дверной проем, и побежали к матери. На ней — ее звали Со Бо Сун — было старое шерстяное пальто и выцветший лиловый шарф. Увидев нас, она улыбнулась.

— Детки мои, — сказала она. — Как вы сегодня? — Мама всегда называла нас «мои детки».

— Омма [5], омма! — выпалила я. — Сегодня приезжал солдат на мотоцикле, привез предписание! Он сказал, оно для нас с Су Хи.

— Чжэ Хи! — одернула меня Су Хи. — Сначала нужно выказать матушке почтение!

Я вздохнула, но вместе с сестрой поклонилась матери, а потом мы все вместе прошли в дом.

— Предписание? — переспросила мама. И что там говорится?

— Су Хи не разрешила прочитать, пока ты не вернешься, — пожаловалась я. — Можно мы уже посмотрим?

— Сестричка, учись помалкивать! — сделала мне замечание Су Хи. — Матушка голодна. Дай ей поесть.

Мама медленно стянула шарф и села за стол, не снимая пальто. Су Хи поставила перед ней рис и овощи, которые мы приготовили.

— Покажи мне предписание, Су Хи, — велела мама, не обращая внимания на еду.

— Матушка, — возразила Су Хи, — тебе стоит сначала поесть. Мы можем и позже прочитать.

— Дочка! — сказала мама с упреком, потом уже мягче повторила: — Покажи мне предписание.

Су Хи поклонилась. Она всегда была гораздо почтительнее меня. Достав из-за пазухи желтый конверт, она протянула его маме.

Мама прочла предписание и как-то сразу вся осела. Потом она протянула бумаги мне.

— Возьми, — сказала она, — ты же тоже читаешь по-японски. Давай проверим, что мы все правильно поняли.

Под документом стояла подпись того же чиновника, который год назад прислал предписание для отца. Я прочитала вслух:

— Мы должны завтра явиться в штаб-квартиру японского командования в Синыйчжу, и нас пошлют работать на обувную фабрику. Мы будем жить в общежитии. Плату за жилье и стоимость еды вычтут из наших заработков, а все остальное пойдет хозяину нашей земли. — Я сунула бумаги обратно маме: — Никуда я не пойду. Им меня не заставить.

Мама уставилась на конверт с предписанием, который держала в руке.

— Ты должна пойти, — сказала она, качая головой. — У нас не хватит еды на зиму. И надо всегда исполнять приказы японцев.

— Но как же мы будем весной сажать овощи? — спросила я. В одиночку маме никак не справиться с посадками.

Мама не ответила, а Су Хи шикнула на меня:

— Помолчи, Чжэ Хи. Ты всегда задаешь слишком много вопросов.

Наконец мама убрала предписание в конверт и положила на стол.

— Идите, девочки. Приготовьтесь ко сну, — сказала она ласково. — Приготовьтесь ко сну и возвращайтесь. Сегодня я расчешу вам волосы гребнем с двухголовым драконом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мы с Су Хи пошли к источнику помыться. Мне не терпелось увидеть гребень с двухголовым драконом, так что я торопилась. Су Хи, стоявшая возле умывального таза, косо глянула на меня.

— Сегодня постарайся вымыться особенно тщательно, сестричка, — велела она.

Обычно на такое замечание я бы ответила, что и так уже чистая, но сейчас я знала: не время для споров. Так что снова окунула в воду свою тряпку для мытья и принялась намыливать ее, пока не появилась пена. Сначала я тщательно оттерла тряпкой лицо и голову. Потом помыла шею, плечи, руки, ноги и тело, накачала из источника чистой воды и как следует ополоснулась. Когда я наконец закончила, Су Хи одобрительно кивнула.

Мы пошли в дом, чтобы переодеться на ночь. Проходя через кухню, я увидела, что мама разжигает огонь в чугунной печи. Это меня удивило. Мы жгли дрова только в самые холодные зимние дни. Мама смыла с лица фабричную грязь и переоделась в шелковый ханбок, который до запрета на традиционную корейскую одежду надевала только по особым случаям. Верхняя часть костюма, блуза чогори, была вся черная, кроме узкого белого ворота и широких белых манжет на запястьях. Белоснежная длинная юбка чхима по подолу была расписана умиротворяющими горными пейзажами. Когда я видела маму в этом ханбоке и глядела на ее нежное круглое лицо, мне казалось, что она самая красивая женщина в мире.