Ход королевой - Вербер Бернар. Страница 13

Как только ко мне вернется дар речи, я скажу папе, что не хочу суда, не хочу, чтобы он что-либо против нее затевал. Теперь моя очередь действовать.

И произойдет это тогда, когда я захочу, и так, как я захочу.

Успокойся, папа… Эта бешеная дорого мне заплатит. Она не уйдет безнаказанной.

«Происшествие на чемпионате мира по шахматам в Рейкьявике. После матча Фишер – Спасский проводились соревнования на звание чемпионки мира в женской молодежной категории. В полуфинале одна из его участниц в группе не старше 12 лет схватила за горло свою соперницу, сверстницу, и попыталась задушить. Похоже, она попросту не смогла смириться со своим поражением. Жизни потерпевшей ничего не угрожает».

Женщина-психолог опускает газету. На носу у нее тонкие очки, на подбородке большая бородавка, из которой торчат три волоска. Моника Макинтайр, сидящая напротив нее вместе с матерью, не может оторвать от бородавки взгляд.

– Моя дочь не впервые применяет насилие к своим сверстникам и сверстницам, – признается Джессика.

Психолог понимающе кивает.

– Хочу услышать твою версию, Моника. Что произошло?

– Эта девчонка душила меня своей манерой игры, вот я и заставила ее пережить то же самое.

Это сказано как нечто само собой разумеющееся.

– Мне очень жаль, Моника, сама я в шахматы не играю, но… Скажи, душить кого-то в игре и по-настоящему – это не одно и то же, ты согласна?

Она хочет принудить меня к согласию с ее представлениями.

– Когда вы научитесь играть, мэм, то сами убедитесь, что шахматисты испытывают очень сильные чувства, даром что перед ними всего лишь деревянные фигурки на клетчатой доске. За игрой я теряю вес. Чем не доказательство, что происходящее в шахматной партии – естественный процесс, сродни тому, что происходит у нас внутри?

Психолог остается при своем мнении.

– На этих чемпионатах Моника не единственная, кто страдает физически, – вступается за дочь мать. – Доказано, что за день соревнования шахматист может потерять до килограмма веса, склонные сильно переживать худеют еще больше.

– И тем не менее, юная мисс, вы отдаете себе отчет в вашем поступке? Вы напали на соперницу. Если бы не вмешательство зрителей, вы бы, похоже, не остановились.

Моника вздыхает.

Смехотворно, когда о тебе судит кто-то глупее тебя самого.

Психолог поворачивается к Джессике.

– Так вы говорите, что у нее случаются приступы агрессивности даже не за шахматами?

– Она, бывает, откалывает удивительные номера.

– Граничащие с убийством?

– Ей тяжело находиться в коллективе, а тем более в толпе. А там вокруг нее была куча людей, из-за этого все и произошло…

– Это правда, Моника?

Девочка-подросток утвердительно кивает и добавляет:

– Я вообще не выношу людей.

Психолог вопросительно приподнимает бровь.

– Как это?

– Мне бывает хорошо только одной. В присутствии других у меня угнетенное состояние. Недаром говорят: «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало».

– Может быть, ты уточнишь свою мысль?

Эта женщина ничего не понимает.

– Мне бывает хорошо только тогда, когда никто не лезет в мои мысли. Как вы это объясните? У меня чувство, что мои мысли – как чистая музыка. Остальное, все, что вокруг меня происходит, – это всего лишь шум, портящий мою личную музыку.

– Твою личную музыку? Если можно, давай поподробнее!

– Другие мешают мне ясно мыслить. Во время матча произошло то же самое: все эти люди дышали, шептались, глазели на меня и мешали думать со всей духовной ясностью.

– Со всей духовной ясностью, говоришь?

Ее техника психотерапии сводится к повторению хвостов моих фраз и к превращению их в вопросы. Делать нечего, придется принять ее игру, надо успокоить маму.

– Да, я говорю о той чистой музыке, которой становится моя мысль, когда на ней не паразитируют окружающие…

Психолог кивает, как будто в ее голове уже вырисовывается диагноз. Она что-то быстро записывает.

– Скажите, что вы думаете о моей дочери? – спрашивает у нее Джессика.

– Думаю, это может быть гормональная проблема. Бывает, что при воспалении щитовидки происходят эмоциональные срывы, развивается маниакально-депрессивный психоз, при котором всплески неуемного восторга чередуются с приступами неконтролируемой агрессии.

Джессика часто кивает, довольная этикеткой с учеными словами, приклеенной к абстрактной проблеме.

Маниакально-депрессивный психоз? Разве он не связан с вилочковой железой? Эти железы расположены в разных местах: вилочковая между легкими, щитовидная – в шее. Даже если обе железы влияют на гормональный фон, у меня крепнет впечатление, что эта женщина в белом халате несет невесть что. Неужели так трудно понять, что та девчонка достала меня своей агрессивной манерой игры?

– Предлагаю сделать ей эхографию щитовидной железы. Если подтвердится мой диагноз, то показана операция. Это обычное, совсем не страшное хирургическое вмешательство.

– Оно сможет ее… успокоить?

– Конечно. Такую операцию делают многим моим пациенткам, благодаря ей они начинают лучше владеть своими эмоциями. В любом случае у Моники пропадет желание хватать за горло и душить ближних, это уже будет явным улучшением.

На обратном пути Моника и ее мать сначала помалкивают.

– Ты отправишь меня на операцию щитовидной железы, мама? – не выдержав, спрашивает Моника.

Джессика пожимает плечами.

– Не думаю, что хирургическим путем можно изменить характер. Главное, мне совсем не хочется, чтобы ты стала другим человеком. Но все равно, лучше тебе продолжить домашнее образование, без контакта с девочками твоего возраста. По-моему, ты сама к этому склоняешься.

Моника облегченно переводит дух, видя, что мать готова видеть вещи под этим углом.

Мама все поняла. Не надо меня обуздывать, лучше изолировать.

– Меня другое беспокоит: нет никаких известий о девочке, на которую ты набросилась. Ее родители даже мне не звонили.

Действительно, странно.

– Я боялась, что они вчинят иск, но нет, ничего такого не произошло. Даже не знаю, что подумать.

– Эта девочка удивительно умна. Наверное, она поняла, что мой поступок был всего лишь короткой вспышкой, – говорит Моника.

– Как я выяснила, она – дочь австралийского миллиардера, разбогатевшего на разведении овец. Обычно такие люди не шарахаются от проблем, тем более что ты прямо у него на глазах хотела ее… ну ты понимаешь.

Убить?

Мать и дочь идут по широкой улице, запруженной спешащими пешеходами.

– А ты, мама, что думаешь об этой девочке?

– Что она очень сильная. Ей удалось выиграть у тебя. По-моему, тебе досталась соперница, которая тебе не уступает. Тебя это удивило и сбило с толку.

– Впервые я увидела человека, вселяющего в меня страх.

– При игре в шахматы?

– Не только. Все в ней меня волнует: ее спокойствие, манера игры, холодность, отстраненность. Ну и то, что в игре она делает ставку на пешки, – это… как бы сказать… попросту раздражает.

Люди вокруг них все время убыстряют шаги, как-то умудряясь не сталкиваться.

Пора мне успокоить маму. Она тоже потрясена.

– Думаю, меня немного вывел из равновесия этот матч Бобби Фишера, – признается Моника. – И вся обстановка: холодный климат – и жара в домах, так странно…

– Действительно, – соглашается Джессика. – Ты повела себя в манере Бобби Фишера. Он, правда, не вцепился Спасскому в горло, а просто взял и выиграл.

Они тоже ускоряются, чтобы синхронизировать свой ритм с ритмом других пешеходов, торопящихся в одну с ними сторону.

– Не знаю, стоит ли тебе и дальше участвовать в шахматных соревнованиях, раз они приводят тебя в эмоциональное состояние, с которым ты не можешь совладать. Особенно когда проигрываешь.

Моника замирает на месте, заставляя идущих за ней тоже останавливаться или ее обходить. Она нарушила динамику живого потока.