66 градусов северной широты - Ридпат Майкл. Страница 51

Молчание.

— Бьёрн?

— Нет. Нет, Харпа, не был. Я не стрелял ни в того ни в другого. Ты не веришь мне?

Харпа прекратила разговор.

Но через минуту ее телефон зазвонил. Она не ответила. Села на кухонный пол, прижавшись спиной к шкафу, и заплакала.

Нет. Она ему не верила.

Минут через десять открылась дверь.

— Харпа?

— Мама?

Она подняла взгляд: на пороге, озабоченно глядя на нее, застыли ее отец и сын.

— Мама, ты упала?

Харпа начала подниматься. Эйнар помог ей. Маркус подбежал и обнял ее. Стало немного легче.

Эйнар отправил мальчика в гостиную смотреть телевизор.

— Харпа, что случилось? — спросил он.

— Ой, папа. Папа, я не знаю, как мне быть.

— Иди ко мне.

Он обнял ее сильными рыбацкими руками. Грудь его была широкой, от него пахло табаком. Обычно Харпа терпеть не могла сигаретного запаха, но у отца он напоминал ей о детстве, о радости встречи, когда он возвращался с моря. Тогда, правда, ощущался еще и запах рыбы.

— Сядь и расскажи мне о своих проблемах. — Он улыбнулся. — И поднимись наконец с пола.

Харпа села за кухонный стол. Ей хотелось поговорить, очень хотелось. А разговор с Бьёрном теперь был невозможен. Ну и черт с ним. И она стала рассказывать отцу.

Начала Харпа с демонстрации и случайной встречи в квартире Синдри. Особо отметила, что, по мнению Фрикки, Синдри и Бьёрн причастны к расстрелу Оскара и Джулиана Листера. Добавила, что Бьёрн это отрицает, но она ему не верит.

А потом, дабы придать своей исповеди большую значимость и снять тяжесть с души, поведала и о том, что выманила Габриэля Орна в тот, ставший для него роковым вечер. В общем, ничего не утаила, умолчала, однако, о связи между ней и Оскаром, а также между его внуком и банкиром.

— О, моя бедная голубка, — с растроганным видом проговорил Эйнар, сжимая ее руку в своей. — Я так и думал, что эти январские события добром не кончатся. Но не представлял, что с тобой случится такая скверная история.

— Я знаю. Можешь простить меня?

Харпа с мольбой смотрела в глубину ясных, суровых голубых глаз. Просьба ее была трудновыполнимой. Отец всегда любил ее, она это знала, но он оценивал ее поступки по своим, весьма высоким меркам, и если она не оправдывала его ожиданий, с наказанием не медлил. Это была основная причина ее успехов в школе, в университете и потом в банке: она не хотела разочаровывать отца.

И вот теперь признавалась ему в том, что убила человека.

В уголках голубых глаз появились морщинки.

— За что тебя прощать? Это несчастный случай. Ты не собиралась его убивать, так ведь? А этот мерзавец заслуживал хорошей трепки — мне надо было бы заняться им самому.

— Но он умер, папа, он умер!

— Да, это так. Я не скажу, что он этого заслуживал, но твердо убежден в том, что это не твоя вина. Ты просто оказалась не в то время не в том месте. Из этого и исходи в своей оценке происходящего.

Эйнар сжал ее руку.

— Спасибо, — еле слышно проговорила Харпа с улыбкой, чувствуя облегчение. Она понимала, что оно временное, однако получить поддержку от отца ей было крайне необходимо. — Но что мне делать теперь?

— Так. Я бы не стал говорить матери.

— Да, — согласилась Харпа. Мать ее была гораздо более строгой моралисткой, чем отец. Это бы сильно все осложнило. — Папа, но я беспокоюсь. Что, если Фрикки прав? Что, если убьют еще одного банкира? Я не смогу жить в ладу с собой.

— Ну не знаю, — пробормотал Эйнар. — Возможно, эти мерзавцы того заслуживают. И в любом случае ты не можешь нести ответственность за подобные действия.

— Но мое молчание будет равносильно соучастию.

— Ну и что ты собираешься делать? Пойти в полицию?

— Да.

— Харпа, не делай этого. Они и так разберутся во всей этой истории с Габриэлем Орном. Ты же окажешься в тюрьме. Я не хочу, чтобы моя единственная дочь попадала в тюрьму, тем более без вины. А Маркус? Конечно, мы позаботимся о нем, но ему нужна мать.

— Знаю. — По ее щеке скатилась слеза. За ней другая.

С минуту они сидели в молчании. Потом заговорил Эйнар:

— У меня есть мысль.

— Какая?

— Возможно, ты просто навоображала все это. Может быть, Бьёрн говорит правду. То есть он действительно мог быть в море, когда стреляли в этих людей.

— А как же паспорт? Я уверена, что он мне лгал.

Эйнар пожал плечами:

— Может быть. Но мы можем легко проверить это, наведя справки о траулере. Я знаю управляющего гаванью в Грюндарфьордюре. Он легко выяснит, находился ли Бьёрн в море, или подскажет, к кому следует обратиться с этим вопросом.

Харпа повеселела. Возможно, Бьёрн говорил правду. Внезапно решение проблемы, только что представлявшееся очень далеким, оказалось вполне реальным.

— Можешь ты поехать туда, поговорить с ним?

— В этом нет нужды. Я позвоню ему. О каких именно днях идет речь?

— Сейчас, — ответила Харпа, встала и взглянула на настенный календарь. — В Оскара стреляли вечером во вторник, пятнадцатого. А в Джулиана Листера, как известно, вчера.

— Ты вчера разговаривала с Бьёрном?

— Нет. До этого вечера я разговаривала с ним на прошлой неделе, когда он был на берегу. В четверг. Я думала, с тех пор он был в море.

— Ладно. Я проверю. И когда выясним, правду ли говорит Бьёрн, тогда решим, что делать.

— Спасибо, папа. Большое спасибо.

Синдри закурил еще одну сигарету и вновь уставился на пустой экран своего компьютера. Весь шаткий столик перед ним был завален исписанными листами бумаги, но ничего нового они не содержали.

Вся неделя пропала даром. И неудивительно. В общем, ему очень хотелось покончить со своими бесплодными мучениями, пойти в «Большой Рокк» и оторваться там по полной. Но теперь ясная голова нужна была ему больше, чем когда-либо.

В дверь позвонили. Синдри быстро затянулся сигаретой и собрался с духом. Скорее всего снова полицейские. Он знал, что они не заставят себя долго ждать.

Но, открыв дверь, увидел стоящую на пороге невестку.

Синдри заулыбался.

— Фрейя! Входи, входи!

Он чмокнул ее в щеку и провел в квартиру.

— Извини за беспорядок. Я с головой ушел в работу. Приготовить тебе кофе?

— С удовольствием выпью.

На Фрейе был брючный костюм, эффектно сочетавшийся с ее белокурыми волосами, заплетенными в косичку. Несмотря на ее выходной городской наряд, румяные щеки говорили о том, что она живет на природе.

— Ты не сообщила о своем приезде. Что привело тебя в Рейкьявик?

— В выходные мы получили предложение продать ферму, — ответила Фрейя. — Хорошее предложение. От двоюродного брата одного из соседей. Он сын фермера и хочет иметь собственный дом. Причем у него достаточно денег на такую покупку.

Синдри нахмурился.

— Пожалуй, новость хорошая. Собираешься принять это предложение?

— Думаю, придется, — ответила Фрейя. — Это единственное серьезное предложение. И единственный способ выплатить долг.

— Можешь послать банк ко всем чертям. Оставайся на ферме. Пусть только попробуют лишить тебя владения. Ты же знаешь, что правительство сейчас препятствует банкам, пытающимся завладеть недвижимостью должников.

— Это лишь временные меры. Долг никуда не денется, пока я его не выплачу. Продав ферму, я расплачусь, и мы все будем жить спокойно.

Они посидели в молчании, глядя на чашки с кофе. Синдри затянулся сигаретой. Речь шла о ферме его детства, приобретенной его прадедом сто лет назад. Но его беспокоила не утрата фермы, а сама Фрейя и ее дети. Разорившаяся семья его брата Матти.

— Значит, переезжаете в Рейкьявик? — спросил он.

— Придется, — ответила Фрейя. — Мне нужно работать.

— Виделась со своим братом? — спросил Синдри, вспомнив, что брат предлагал Фрейе работу.

— Да. Только ничего не выходит. Кажется, на прошлой неделе ему пришлось уволить трех человек, так что вряд ли он возьмет кого-то нового. Вроде меня.