Еще один шанс - Трофимов Ерофей. Страница 12

– Земля круглая, люди разные встречаются. И не скажи мне, что я хочу быть умнее одесского раввина, – не удержавшись, закончил Мишка, добавив известного акцента.

В ответ раздалось странное сиплое карканье. Удивленно глядя на него, Мишка вдруг понял, что Савва смеется. Вспомнив про рваный шрам, парень понял, что оружие, которым он был нанесен, задело голосовые связки, отсюда и странный голос, и еще более странный смех. Больше всего эти звуки напоминали карканье простуженного ворона. Успокоившись, Савва огладил бороду и, качнув косматой головой, протянул:

– Непрост ты, парень. Ох, непрост. Ну, оно и хорошо. Я сказал, ты слышал. Умному достаточно.

– А дурака и за руку от беды не уведешь, – кивнул в ответ Мишка. – Благодарствую, Савва. Я запомню.

– Выживи сначала, потом будешь за долги вспоминать, – фыркнул варнак и, развернувшись, скрылся в сумерках.

Вернувшись во двор, Мишка быстро наколол дров на утро и, внеся корзину в дом, отправился к рукомойнику. Тетка, уже успевшая помыть посуду, сидела у окна под лучиной и, еле слышно что-то напевая, сучила шерсть. Глянув на эту лубочную пастораль, Мишка усмехнулся про себя и, оглядевшись, скривился. При таком освещении недолго и без зрения остаться. Усевшись на свою лежанку, он принялся вспоминать, когда примерно начали появляться керосиновые лампы и как сильно они были распространены.

Убедившись, что ничего толкового вспомнить не может, парень вздохнул и, пересев к столу, принялся рисовать лампу на газетном краю, кусочком уголька. Карандашей в доме давно уже не было, благодаря дядьке. Удивленно посмотрев на его художество, Глафира недоуменно покачала головой и, не удержавшись, спросила:

– Сынок, а это чего такое?

– Вот думаю, как толковую лампу сделать, чтобы в доме светло было, – проворчал Мишка.

– Так маслице к той лампе больно дорого встанет, – вздохнула женщина.

– Угу, и воняет оно сильно. Придется к инженеру сходить, посоветоваться.

– Да бог с тобой, Мишенька. Станет господин инженер с тобой разговоры вести. Он человек ученый. А мы?

– Станет, мама Глаша, – усмехнулся Мишка. – Если бы не я, греметь бы тому инженеру кандалами. Так что станет.

– Ну, тебе виднее, – растерянно отозвалась Глафира. – А про что ты спросить-то хочешь?

– А про лампы керосиновые. Делают их или нет.

– Это что ж за чудо такое. Керосиновое? – не поняла Глафира.

– Ох, мама Глаша, как бы тебе это объяснить, – растерялся Мишка. – Вот есть газолин, который в машинах используют, а есть керосин. Его в лампы заливают. А делают их из одной и той же жидкости, нефти. Ее еще кровь земли называют. Или земляное масло. А вот скажи мне, мама Глаша, а чем в господских домах комнаты освещают?

– Так свечами, – развела женщина руками.

– Это сколько ж воску надо, чтобы столько домов осветить?

– Так на станции еще проводами какими-то светят, – подумав, выдала Глафира.

– О как! На станции электричество есть? – подскочил Мишка, забывшись.

– Мишенька, ты б сходил туда сам, – с жалостью глядя на него, ответила женщина. – Ты ж мне сам про те провода и рассказывал. Запамятовал?

– Вот же… – едва не выругавшись, скривился Мишка, проклиная себя за бестолковость.

И чего было голову ломать, если с первого взгляда понятно, что центром сбора всех достижений местного технического прогресса являются станция и депо. Именно там, в мастерских, применяется все то, чего достиг прогресс. И чтобы не вызывать недоумения у окружающих, нужно просто выбраться из дома и прогуляться по окрестностям. Именно это и запланировал на утро Мишка, решив не ломать себе мозги.

Еще раз, оглядевшись и убедившись, что делать до утра совершенно нечего, он прошел в свой закуток и, раздевшись, нырнул под одеяло. Повернувшись носом к стенке, парень закрыл глаза и, отбросив решение всех проблем на утро, спокойно уснул.

Разбудил его настырный вопль петуха, принявшегося орать под самым окном. Покосившись в едва сереющее окошко, Мишка вздохнул и, усевшись, тихо проворчал:

– Да чтоб из тебя суп сварили, горлопан.

Сунув ноги в кожаные поршни, он накинул овчинную безрукавку и поплелся в уборную. Сбросив давление, Мишка остановился на крыльце и, несколько раз вдохнув прохладный, сырой, но такой чистый воздух, в очередной раз удивился, как умудрялся существовать в том своем старом мире. Ведь здесь, в деревне, воздух был насыщен запахами леса, прелой хвои, реки, земли, и еще сотней других запахов, смешивавшихся в непередаваемый и такой вкусный коктейль.

Тряхнув головой, Мишка хотел уже вернуться в избу, когда взгляд его упал на странное сооружение, чем-то напоминавшее вольер для собак. Задумчиво оглядев этот загон, он сошел с крыльца и, подойдя поближе, принялся осматривать его. Несколько клочков линялой шерсти убедили парня в правильности его выводов. У него была собака. И, судя по размеру вольера, не одна. Сразу возник вопрос: куда их дели?

Задумчиво почесав в затылке, Мишка решил задать этот вопрос тетке. Если кто и знает, как тут все было, то только она. Пройдя в дом, Мишка осторожно, чтобы не разбудить тетку, прошел к своей лежанке, но, как оказалось, все его усилия были напрасны. Привычная вскакивать с первыми петухами Глафира проснулась и, едва увидев бродящего по избе парня, с ходу всполошилась:

– Мишенька, ты чего вскочил ни свет ни заря, сынок? Болит чего? – запричитала она.

– Нет, мама Глаша. До ветру ходил, – нашелся Мишка. – А сама чего не спишь?

– Так утро уже. Корову доить пора. Ты ложись, поспи еще. А я пока коровку подою, молочка нацежу. А потом тебе свеженького, парного принесу.

– Да, пожалуй, полежу еще, – прислушавшись к своему организму, кивнул Мишка.

Голова еще иногда кружилась от резких перемещений. Приподняв подушку, он улегся на лежанку и, прикрыв глаза, принялся вспоминать, что еще собирался сделать и о чем забыл. Дождавшись, когда тетка вернется в дом, Мишка с благодарным кивком принял у нее кружку парного молока с толстым ломтем хлеба и, жуя, спросил:

– Мама Глаша, а собаки мои куда подевались? Были же собаки.

– Так Трифон свел, – удрученно вздохнула женщина. – Обеих и свел. Да ты неужто вспомнил чего?

– Нет. Загон для них рассмотрел и понял, что были, – вздохнул Мишка.

Врать этой доброй заботливой женщине не хотелось, но и правды сказать он не мог.

– Значит, две лайки было? – уточнил парень, прихлебывая молоко.

– Две. Кобеля ты у соседа за две беличьих шкурки взял, а сучку у хантов на порох выменял. Говорил, что от них настоящих охотничьих собак получишь. А Трифон свел. Заезжему какому-то продал, а деньги пропил. Тот три дня тебя уговаривал, а он подслушал и продал.

– Вот, значит, как, – мрачно протянул Мишка. – Я в дом, а он из дома. Да еще и хлебом меня попрекать смеет.

– Бог с тобой, Мишенька, не держи сердца. Слабый он человек. Прости, – еле слышно проговорила Глафира.

– Крови его на моих руках не будет, мама Глаша, не бойся. Но простить не смогу. Не проси, – взяв себя в руки, выдохнул Мишка. – Ладно. Мне нужно сегодня в депо сходить да к инженеру наведаться. Так что скоро не жди. Когда там смена начинается? – спросил он, поднимаясь.

– Да куда ж ты сорвался?! – снова запричитала женщина. – Едва в себя пришел – и снова в бега.

– Зима на носу, мама Глаша. Угля закупить надо, – напомнил Мишка, одеваясь. – Так когда смена начнется?

– А вот как гудок подадут, так и смена, – вздохнула тетка.

– Ага. Значит, спешить некуда, – сообразил парень. – Ты это, мама Глаша, сама по дому посмотри, чтобы ирод этот ничего из обновок не нашел, да прибери их. А мне, пожалуй, на сундук замок купить надо. Не хватало, чтобы он еще и ружья пропил. Тогда точно по миру пойдем.

– А ты и вправду изменился, Мишенька, – вдруг произнесла, задумчиво рассматривая его, Глафира. – Настоящим хозяином стал. Не беспокойся. Все приберу.

– Вот и ладно, – улыбнулся ей Мишка. – Пойду тогда.