Лихоморье. Трилогия (СИ) - Луговцова Полина. Страница 42

– Да, можешь занять диван. За меня не беспокойся, раскладушка есть, – ответил Водима, радуясь тому, что удалось отделаться от досаждавшего вопросами собеседника.

– А что за камни ты с земли собирал? – вдруг, будто только что вспомнив, спросил Марк. – Папаша написал, что в подземелье полно алмазов, но я их так и не нашел. А ты, я вижу, нашел. Покажешь место?

– Покажу, можешь не сомневаться, – ответил Водима, пряча от него возмущенный взгляд и думая при этом: «Покажу, еще бы, покажу, раз уж ты сам этого хочешь! И даже с Темным Властелином познакомлю! А как же… Вот только второй раз ты из подземелья уже не выйдешь!»

Исповедь Мастера

Разгадка тайны, мучившей Водиму долгие годы, лежала прямо перед ним, на кухонном столе. Он не стал допытываться у своего нежданного гостя, как попала к нему эта книга, написанная Мастером. Зачем? Едва прочитав первые строки, Водима понял, что и так все скоро узнает. Хорошо, что гость спит: не будет лезть к нему с разговорами. К тому же Марку понадобятся силы для очередного путешествия в мерзлотник. Правда, парень едва передвигает ноги после месяца блужданий в подземелье, но, судя по тому, как загорелись его глаза при виде алмазов, можно не сомневаться в том, что в одну сторону он точно дойдет. А обратно идти не придется – дальше Темный Властелин позаботится о нем.

Водима провел дрожащими от волнения пальцами по странице, исписанной мелким невнятным почерком, и начал читать:

«Моя история началась в феврале 1720 года на хуторе, название которого я уж теперь и не вспомню, как не вспомню названия реки, на берегу которой он стоял, и не вспомню, как звали людей, что были рядом со мной тогда; никого из них давно уже нет в живых. Спустя три сотни лет забылось многое, и я жалею, что не начал вести записи сразу, с первого дня нашего путешествия на край света. Тогда я не думал, что моя память окажется куда короче, чем жизнь, и со временем из нее сотрутся даже имена моих родителей. Сейчас, находясь в двух шагах от смерти, я бы хотел попросить прощения у тех, кого сгубил ради своей несбыточной мечты. Сколько всего их было? Я не считал. Чтобы узнать точную цифру, достаточно вычесть из моих лет года, прожитые на хуторе. С тех пор, как я покинул родные края, за каждый год моей жизни кто-то отдавал всю свою жизнь целиком.

Триста жизней, оборвавшихся до срока… Триста лет поисков… Триста лет душевных метаний. И все это ради Лукоморья – волшебной страны из маминых сказок.

Скоро все закончится. Ногти уже почернели, и хотя пальцы еще слушаются, но надо спешить, чтобы успеть поведать безмолвной бумаге о сотворенных злодеяниях и о том, как сильно я в них раскаиваюсь. Мои тайны тяжким бременем лежат на сердце, и я не желаю тащить их с собой в могилу. Пусть они останутся в этой книге, а я отправлюсь в пекло налегке, где, должно быть, меня уже поджидает старый знакомый, которому я обязан своими содеянными грехами.

Он был купцом из Мангазеи, богатого города, стоящего на берегу Оби в землях Тартарии – нынешней Западной Сибири, и путешествовал по всей стране со своим товаром. Название этого города я помню лишь потому, что оно было написано на карте, впоследствии доставшейся мне от купца. И вот однажды волей случая, а, может быть, и злого рока, наши пути с этим торговцем пересеклись.

Встретились мы в лесу, когда он вышел на просеку, где я и еще трое мужиков с нашего хутора рубили сосну. По его испуганному виду и сбившемуся дыханию мы догадались, что он от кого-то бежал. Тот подтвердил, что спасался от разбойников, преследующих его от ворот городского рынка, где он продал весь товар. Лошадь ему пришлось бросить и скрыться в чаще, иначе грабители настигли бы его на дороге.

Мы предложили подвезти его куда-нибудь, где бы он смог купить другую лошадь, но он попросился к нам на хутор, сказав, что слишком устал и хочет отдохнуть перед тем, как отправиться дальше. Купец пообещал хорошо заплатить за ночлег, и я взял его к себе. С того дня все и началось.

Лучше бы я не видел эту карту! Надпись «Лукоморье» сразу бросилась мне в глаза, как только мой гость расстелил ее на столе после того, как мы поужинали, и я спросил, далеко ли он держит путь. Читать я умел неплохо и знал алфавит не только славянский, но и латинский – в нашей новой церкви бесплатно давали уроки грамоты всем желающим; поэтому я увидел, что место, помеченное, как Лукоморье, находится рядом с Мангазеей, куда направлялся купец, – расстояние между ними было всего в полмизинца. Я спросил, далеко ли до Мангазеи от нашего хутора, названия которого на карте не нашел. Купец сказал, что добирался оттуда до ближайшего к нам города сто дней, но при этом сделал три недельные остановки в других городах, где продавал «мягкую рухлядь» – так он называл пушнину. Я тут же прикинул: если выйти из хутора с началом весны, к зиме можно будет добраться до Лукоморья. Это была просто шальная мысль, но вскоре она проросла в моей голове, опутав корнями весь разум, и превратилась в наваждение.

Купец даже обрадовался, когда узнал о моих планах дойти до Лукоморья, и принялся расписывать лукоморские красоты. Его рассказы совпадали с тем, что я знал о Лукоморье из русских народных сказок и легенд. «Там синее море и ясное солнце, круглый год цветут сады и порхают люди-птицы! Там исполняются мечты и утоляются все печали!» – говорил торговец, все больше подкрепляя во мне желание сорваться с места как можно скорее. Он готов был задержаться на хуторе для того, чтобы я успел подготовиться к дальней дороге и мы могли бы выдвинуться вместе, а также пообещал проводить меня до самого Лукоморья, заверив, что это его не затруднит, потому что от Мангазеи до него совсем недалеко. И добавил по секрету, что найти это место может не каждый – дурным людям вроде тех разбойников, что давеча гнались за ним, туда ходу нет.

Когда все было спланировано, я сообщил своей жене о предстоящем путешествии. Вначале она попыталась меня отговорить, но, увидев мою решимость, тоже засобиралась в путь, да еще разнесла эту новость по всему хутору, и так получилось, что в назначенный день с нами вышли почти все жители. Остались лишь древние старики. Наблюдая за нашими сборами, они крутили пальцем у виска и ворчали что-то предостерегающее, но их никто не слушал. Когда мы уходили, они стояли у своих домов и смотрели нам вслед. Их лица начисто стерлись из моей памяти, но эти взгляды я помню до сих пор: так смотрят на сумасшедших – с жалостью и брезгливостью. Лишь спустя годы мне захотелось узнать, что они пытались сказать нам.

Май-август 1720 года

В первый день пути в нашем отряде насчитывалось двести человек. Однажды кто-то назвал нас общиной, а меня – Мастером. Пришлось согласиться, раз уж я был зачинщиком всего предприятия. Это прозвище сопровождало меня доныне, в отличие от имени, которое вместе с годом рождения я менял не единожды. Но я вновь забегаю вперед.

Вернусь к началу нашего пути, когда все еще были полны надежд, веселы и… здоровы. Никто не печалился о брошенном хозяйстве, люди верили, что там, куда они идут, всего будет в достатке. Их веру подкрепляли красочные рассказы купца, в которых, на мой взгляд, то и дело появлялись неожиданные детали и противоречия. То он утверждал, что в Лукоморье может войти любой человек, не запятнавший себя злодеяниями вроде убийства или грабежа, а то вдруг выяснилось, что те, кто не верит в реальность волшебной страны, тоже не смогут туда попасть. Потом торговец проболтался, что и выйти обратно из Лукоморья не так-то просто: одни, вернувшиеся оттуда, полностью теряли память, забывая даже самих себя, другие лишались зрения, утверждая, что произошло это с ними из-за яркого солнца, не сходящего там с неба круглые сутки, а кто-то заявлял, что ослеп от сияния Жар-Птицы, за которой гонялся, пытаясь добыть перо, исцеляющее от всех болезней.