Свадьба за свадьбой - Андерсон Шервуд. Страница 16

Книга третья

1

И ночью того самого дня, когда он сидел на холме, раздумывая о собственной жизни и о том, как он распорядится тем, что от нее осталось, после того как он ушел на обычную вечернюю прогулку с Натали, двери его комнаты распахнулись, и жена и дочь вошли внутрь.

Было около половины двенадцатого, и он уже час как тихонько ходил взад и вперед перед изображением Пресвятой Девы. Горели свечи. Его ступни, касаясь пола, производили мягкий кошачий звук. Было что-то странное, поразительное в том, как раздавался этот звук в тишине его дома.

Дверь, ведущая в комнату жены, открылась, и она встала на пороге, глядя на него. Ее высокая фигура заполонила дверной проем, руками она ухватилась за стены. Она была очень бледна, глаза ее были широко раскрыты, взгляд неподвижен.

— Джон, — хрипло проговорила она, потом позвала его снова.

Казалось, она хочет сказать что-то еще, но не в силах была говорить. От нее исходило пронзительное чувство бесплодной борьбы.

Она стояла там, и то, как она нехороша, бросалось в глаза. «Жизнь гонится за людьми, не прекращает травлю. Повернись к жизни спиной, и она расквитается с тобой. Если ты не живешь, то ты умираешь, а когда умираешь — выглядишь мертвым», — подумал он. Он улыбнулся ей, а потом отвернулся и застыл, прислушиваясь.

Вот он пришел — звук, который Джон Уэбстер пытался уловить. В комнате дочери было движение. Он так рассчитывал на то, что все сложится согласно его желанию, у него даже было предчувствие, что это произойдет именно нынче ночью. Ему казалось, он знает, что происходит. Уже больше недели над океаном безмолвия — а жена его была океаном безмолвия — бушевала эта буря. Было ведь и другое, долгое, обиженное безмолвие, наставшее после того, как они в первый раз пытались заняться любовью и он наговорил ей резких, разрушительных слов. Оно постепенно изнашивалось, а это, новое, было каким-то другим. Оно не могло износиться. Молитвы его сбылись. Она была вынуждена встретиться с ним здесь, и он подготовил это место к ее появлению.

А теперь и дочери, которая тоже лежала без сна из ночи в ночь и вслушивалась в странные звуки, доносившиеся из комнаты отца, тоже волей-неволей придется прийти. Он был почти весел. Нынче вечером он сказал Натали, что, наверное, нынешней ночью в его борьбе наступит решающая битва, он попросил ее быть готовой его принять. Есть поезд, который отправляется из города в четыре утра. «Пожалуй, мы сможем им уехать», — сказал он.

«Я буду ждать тебя», — сказала Натали, и теперь перед ним стоит его жена, бледная и дрожащая, будто вот-вот рухнет; она смотрит на него, они с Девой обе смотрят на него сквозь пламя свечей; она смотрит на его нагое тело, и он слышит: в комнате его дочери какая-то суета.

И вот ее дверь приоткрылась, всего на дюйм, но он в ту же секунду подошел и распахнул ее настежь.

— Входи, — сказал он. — Вы обе входите. Садитесь рядом на кровать. Мне есть что вам сказать.

Его голос звучал звонко, по-командирски.

Было ясно как день, что обе женщины, по крайней мере сейчас, донельзя напуганы, парализованы страхом. Как они бледны. Дочь прижала ладони к лицу, шмыгнула через комнату и уселась, вцепившись в изножье кровати, держа спину прямо и все еще прикрывая рукой глаза, и жена тоже прошла в комнату и опустилась на постель, уткнулась в нее лицом. Она издала протяжный тихий стон, зарылась в одеяло и затихла. Было ясно как день, что обе женщины считают его совершенно сумасшедшим.

Джон Уэбстер принялся ходить перед ними взад-вперед. «Вот так так», — подумал он, глядя на свои босые ноги. Еще раз посмотрев в перепуганное лицо дочери, он улыбнулся. «Сказано-сделано, сделано-сказано, — бормотал он себе под нос. — Теперь не теряй головы. Ты вот-вот сорвешь банк. Не теряй головы, малыш». Какая-то забавная причуда сознания побудила его поднять ладони, как будто он даровал двум женщинам благословение. «Я не в своей тарелке, я как рыба без воды, ну да какая разница», — раздумывал он.

Он заговорил с дочерью.

— Ну вот что, Джейн, — начал он с великой серьезностью, произнося слова негромко и отчетливо. — Я вижу, что ты напугана и огорчена тем, что тут творится, и я тебя не виню. Скажу начистоту, я все это подстроил. Вот уже неделя, как ты в соседней комнате лежишь в постели без сна и слушаешь, как я тут хожу туда-сюда, — а в той, другой комнате, лежит твоя мать. Я кое-что хотел сказать тебе и твоей матери, но ты же знаешь, в этом доме разговоры никогда не были в чести. Я, вообще-то говоря, и хотел тебя напугать. И кажется, с этим я справился.

Он прошел через комнату и уселся на кровать между дочерью и тяжким, неповоротливым телом жены. Обе были в ночных рубашках, волосы дочери рассыпались по плечам. Они были почти как у жены в ту пору, когда он на ней женился. Тогда ее волосы были такого же золотисто-желтого цвета, и, когда их освещало солнце, в них нет-нет и загорались медные и коричневые огоньки.

— Нынче ночью я уезжаю из этого дома. Я больше не буду жить с твоей матерью, — сказал он, подавшись вперед и глядя в пол.

Он распрямил свое тело и долго-долго сидел так, глядя на тело дочери. Оно было юным и тонким. Она едва ли вырастет такой же непомерно высокой, как ее мать, она будет женщиной среднего роста. Он внимательно изучал ее тело. Как-то раз Джейн, лет шести, проболела почти целый год, и сейчас он вспомнил, что все это время она была чрезвычайно ему дорога. Это было в тот год, когда дела катились под откос и он думал: в любую минуту может грянуть банкротство, — и все же устроил так, чтобы в доме на протяжении всей ее болезни дежурила квалифицированная медсестра. В то время он каждый день возвращался с фабрики к полудню и заходил в комнату к дочери.

Температуры у нее не было. Так что же с ней тогда? Он сдергивал с детского тела одеяло и глядел на нее. Она была очень худенькая, и маленькие косточки ее тела отчетливо проступали под кожей. Это было крохотное здание из костей, обтянутое чистой белой кожей.

Врачи говорили, что все дело в недоедании — мол, от той еды, которой кормят ребенка, никакого проку, а от какой был бы — сообразить не могли. Мать была неспособна накормить ее как надо. В то время он частенько стоял и все глядел, глядел на свое дитя, проходки минуты, а дитя отвечало ему усталым равнодушным взглядом. У него в глазах стояли слезы.

Это было так странно. После этого она вдруг нежданно-негаданно принялась расти здоровой и сильной — и тогда он неведомо как потерял с дочерью всякую связь. Где он был все это время и где была она? Они были два человека, они жили под одной крышей все эти годы. Что это за сила, которая способна начисто отрезать людей друг от друга? Он внимательно смотрел на тело дочери — оно теперь явственно обрисовывалось под тонкой ночной рубашкой. Бедра у нее были, пожалуй, широкие, женские, а плечи узкие. Как оно дрожало, ее тело. Как она была напугана. «Я для нее чужой человек, и удивляться тут нечему», — подумал он. Он наклонился и посмотрел на ее босые ступни. Они были маленькие, красиво вылепленные. Однажды их будет целовать любовник. Однажды ее тело будет пробуждать в каком-то мужчине те же чувства, какие пробуждает в нем сильное, плотное тело Натали Шварц.

Его молчание будто бы разбудило жену — она повернулась и посмотрела на него. Затем уселась на постели, и тогда он вскочил и встал напротив. «Джон», — проговорила она опять хриплым шепотом, как будто хотела вызвать его назад, к себе из какого-то темного таинственного места. Рот ее открывался и закрывался раза два или три, как у рыбы, которую вытащили из воды. Он отвернулся и не обращал больше на нее внимания, и она снова зарылась лицом в одеяло.

«Давным-давно, когда Джейн была еще совсем кроха, я и хотел всего-то, чтобы в нее вошла жизнь, и сейчас я хочу того же. Вот и все, чего я хочу. Вот и все, чего я добиваюсь», — думал Джон Уэбстер.

Он принялся снова ходить по комнате взад и вперед, ощущая, как велик простор времени впереди. Ничего не стрясется. Жена теперь опять нырнула в океан безмолвия. Она будет лежать здесь на кровати и не проронит ни слова, и ничего не сделает до тех самых пор, пока он не скажет все, что должен сказать, и не уйдет. Его дочь ослепла и онемела от страха, но он, быть может, сумеет прогнать из нее страх, как гонят из дома холод. «Просто возьмись за дело потихоньку, не гони, расскажи ей все», — думал он. В эту минуту перепуганная девушка отняла ладонь от лица и взглянула на него. Губы ее дрожали, потом на них возникло и округлилось слово.