Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 32

Он стоял перед огромным открытым шкафом между двумя окнами, в котором хранилась часть его китайской коллекции. Когда я вошел, он обернулся. В руках барон держал маленькую коричневую вазу.

— Прошу вас, присаживайтесь, доктор, — сказал он. — Я тут как раз просматривал собственные сокровища и думал, могу ли я позволить себе пополнить их. Возможно, эта небольшая вещица седьмого века династии Тан [63] покажется вам любопытной. Ручаюсь, вы еще не видели изделие более тонкой работы! Полюбуйтесь на эту роскошную глазурь. Блюдце Мин, о котором вы писали, у вас с собой?

Я бережно распаковал его и передал ему. Он сел с ним за стол, придвинул лампу (на улице уже начинало темнеть) и принялся его изучать. Пока он был занят осмотром, на его лицо падал желтый свет, и я получил возможность рассмотреть его повнимательнее.

Это был действительно очень красивый мужчина. Одним из первых красавцев Европы он считался не зря. Роста среднего, но превосходно сложен, в его фигуре были и изящество, и сила. Смуглое лицо, почти восточного типа, с большими карими томными глазами, которые, несомненно, с легкостью могли растопить любое женское сердце. Волосы смоляного цвета, такие же черные усы, короткие и тонкие, тщательно напомаженные, торчали вверх. Черты лица симметричные и приятные. Из общей картины выделялся только рот, прямой, с плотно сжатыми губами. Именно таким представляешь себе рот безжалостного убийцы: жестокий, непреклонный и страшный, словно тонкий разрез на лице. Напрасно усы свои он направлял вверх, потому что рот этот был сигналом об опасности, который природа подавала его жертвам. Голос у него был приятный, манеры — идеальные. Что касается возраста, то я бы дал ему чуть больше тридцати, хотя, как потом выяснилось, на самом деле ему было сорок два.

— Изумительно… Просто изумительно! — наконец заключил он. — И вы говорите, что у вас есть еще шесть из этого комплекта? Меня удивляет, что я до сих пор не знал о существовании этих прекрасных вещиц. Насколько мне известно, в Англии есть только один подобный комплект, но он точно не продается. Позвольте спросить, откуда у вас это, доктор Хилл Бартон?

— Это имеет какое-то значение? — спросил я, изо всех сил стараясь придать своему голосу безразличную интонацию. — Как видите, предмет подлинный, а что касается денег, то меня вполне устроит та цена, которую назовет эксперт.

— Хм, — на миг его темные глаза подозрительно вспыхнули. — Очень странно. Имея дело с предметами такой ценности, обычно хочешь знать все о товаре. Это не подделка — видно сразу. Насчет этого у меня нет сомнений. Но если — я должен учитывать все возможные варианты — если впоследствии окажется, что вы не имели права этого продавать?..

— Я могу дать вам гарантию, что никаких претензий подобного рода не возникнет.

— Разумеется, в таком случае возникает вопрос, чего стоит ваша гарантия.

— На это вам ответят мои банкиры.

— Да, и все же ваше предложение кажется мне очень необычным.

— Решать вам, — безразлично сказал я. — Я обратился сначала к вам, поскольку считал вас настоящим знатоком и ценителем, но уверен, что найти других покупателей будет несложно.

— А кто вам сказал, что я знаток?

— Вы же написали книгу на эту тему.

— Вы ее читали?

— Нет.

— Надо же! Очень интересно! Вы — знаток и коллекционер, в вашей коллекции имеется очень ценный экземпляр, однако, дабы узнать, что на самом деле находится в ваших руках и какова истинная стоимость этой вещи, вы даже не удосужились заглянуть в книгу, в которой об этом говорится. Как вы это объясните?

— Я очень занятой человек. Я доктор и у меня есть практика.

— Это не ответ. Если у человека есть страсть, он найдет на нее время, чем бы другим ни занимался. В вашем письме вы назвали себя настоящим знатоком.

— Так и есть.

— Вы позволите задать вам несколько вопросов, чтобы проверить это? Должен вам сказать, доктор — если вы на самом деле доктор, — все это становится все более и более подозрительным. Вот ответьте на мой вопрос, что вам известно об императоре Сему и как он связан с Сесоином возле Нары? [64] Господи, неужели этот вопрос вам кажется сложным? Расскажите что-нибудь о династии Северная Вэй и о ее месте в истории керамики [65].

С видом крайнего возмущения я вскочил с кресла.

— Это уж слишком! — вскричал я. — Я пришел оказать вам услугу, а не сдавать экзамен, словно школьник. Мои познания в этих вопросах могут уступать разве что только вашим, но я не собираюсь продолжать беседу в таком тоне.

Его это ничуть не смутило. Но добродушие исчезло из глаз. Неожиданно они засверкали. В чуть приоткрывшемся плотоядном рту блеснули зубы.

— В игры со мной решили поиграть? Вы — шпион. Агент Холмса. Хотели меня провести? Я слышал, этот парень умирает, так он, значит, теперь подсылает своих приспешников, чтобы следить за мной. Вы явились сюда без приглашения, и, клянусь Господом, выйти отсюда вам будет труднее, чем войти.

Он вскочил, и я немного отошел назад, готовясь отразить атаку, потому что от злости барон словно обезумел. Скорее всего, он с самого начала что-то заподозрил, и этот допрос подтвердил его опасения. Продолжать хитрить не имело никакого смысла. Он запустил руку в один из выдвижных ящиков и чем-то яростно загремел. Но тут внимание его, должно быть, привлек какой-то посторонний звук, потому что он замер и внимательно прислушался.

— Ага! — закричал он. — Ага! — и бросился в комнату за его спиной.

В два шага я подскочил к открытой двери, и увиденное мной навсегда врезалось мне в память. Окно, выходящее в сад, было распахнуто настежь. Рядом с ним, напоминая какого-то страшного призрака, с окровавленными бинтами на голове и хмурым бледным как мел лицом стоял Шерлок Холмс. В следующий миг он выпрыгнул в окно, и я услышал, как он с хрустом приземлился на лавровые кусты, растущие внизу. Взревев от гнева, хозяин дома в приступе бешенства прыгнул за ним к открытому окну.

И тут… На все ушло не больше секунды, но я ясно видел, что произошло. В листве за окном мелькнула рука, женская рука. В тот же миг барон испустил ужасный крик. До конца моих дней не забыть мне этот вопль. Он прижал обе руки к лицу, стал бегать по комнате и жутко биться головой о стены. Потом он упал на ковер, начал кататься, корчиться и кричать.

— Воды! — Голос его разносился по всему дому. — Ради Бога, воды!

Я схватил кувшин, стоявший у небольшого столика у стены, и бросился к нему на помощь. В тот же миг в комнату вбежали дворецкий и несколько слуг. Помню, что один из них упал без чувств, когда я, опустившись на колени рядом с раненым, повернул его ужасное лицо к свету лампы. Серная кислота уже начала свое разрушительное действие и стекала с его ушей и подбородка. Один глаз уже побелел и сверкал, второй был совершенно красный, словно горел огнем. Черты лица, которыми я восторгался лишь несколько минут назад, теперь напоминали прекрасный портрет, по которому художник провел мокрой грязной губкой. Они смазались и потеряли цвет, отчего лицо сделалось нечеловеческим, ужасным.

В нескольких словах я объяснил, как произошло нападение. Кто-то из слуг полез через окно, кто-то выбежал на лужайку перед домом, но уже почти совсем стемнело, к тому же начался дождь, и скоро они вернулись ни с чем. Раненый бесновался и бушевал, между воплями от боли он выкрикивал имя той, которая сделала такое с ним.

— Эта чертова кошка Китти Винтер! — надрывался он. — О дьяволица! Она за это заплатит! Заплатит! О Господи, я не вынесу этой боли!

Я протер его лицо маслом, наложил на выжженную плоть марлевый компресс и приказал принести шприц с морфием. От перенесенного шока у него из головы вылетели все подозрения в мой адрес, он цеплялся за мои руки, словно надеялся, что я был в силах заставить снова видеть эти остекленевшие глаза, напоминавшие теперь глаза мертвой рыбы. Я бы не выдержал и прослезился, глядя на изуродованное прекрасное лицо, если бы не вспомнил ту порочную жизнь, которая привела к столь жуткой перемене. Было отвратительно ощущать прикосновение его горящих рук, и я почувствовал значительное облегчение, когда мне на смену явился семейный врач барона в сопровождении специалиста по ожогам. Прибыл и полицейский инспектор, которому я вручил свою настоящую карточку. Было бы бесполезно и даже глупо скрывать свое имя, потому что в Скотленд-Ярде меня знали в лицо почти так же хорошо, как самого Холмса. Наконец я покинул этот дом боли и страха. Через час я уже был на Бейкер-стрит.