Архив Шерлока Холмса. Открытие Рафлза Хоу (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 72

К этому времени его внимание к Лоре Макинтайр сделалось таким очевидным, что трудно было его не заметить или неверно истолковать. В ее присутствии он заметно оживлялся и не уставал придумывать все новые и новые способы удивить и порадовать ее. В начале каждого дня, как только Макинтайры просыпались, посыльный из Нового Дома приносил им великолепный букет из необычных и восхитительно красивых цветов, чтобы украсить их утреннее застолье. Малейшие ее желания, даже самые фантастические, исполнялись тотчас, если этого можно было добиться деньгами или изобретательностью. Пока стоял мороз, одна из рек была перегорожена и перенаправлена так, чтобы затопить два луга исключительно для того, чтобы ей было где покататься на коньках. Когда потеплело, днем к «Элмдину» слуга приводил прекрасную, с лоснящейся шерстью лошадь на тот случай, если мисс Макинтайр захочется поездить верхом. Все указывало на то, что она завоевала сердце нелюдимого хозяина Нового Дома.

Надо сказать, что и Лора справлялась со своей ролью превосходно. Она с женской непосредственностью очень быстро подстроилась под его взгляды и теперь смотрела на жизнь его глазами. Ее любимыми темами для разговоров стали приюты для инвалидов и бесплатные библиотеки, благотворительность и преобразования. К любому его замыслу она добавляла что-то свое, отчего тот принимал более завершенную форму и приносил еще больше результатов. Хоу казалось, что ему наконец посчастливилось повстречать родственную душу, которая способна не только идти следом, но и вести его по той дороге, которую он для себя избрал.

И Роберт, и ее отец не могли не понимать, что за этим может последовать, но для старика не было ничего желаннее, чем семейные узы, которые могли бы связать его, хоть и опосредованно, с обладателем огромного состояния. Блеск золота не оставил равнодушным и Роберта, и никаких увещаний от него Лора не слышала. Управление таким колоссальным богатством, пусть даже всего лишь в качестве агента, он находил приятным. Зачем говорить или делать что-то такое, что может поколебать нынешние прекрасные отношения? Это было дело его сестры, а не его. А что касается Гектора Сперлинга, пусть он сам о себе заботится. Очевидно, что в этом вопросе лучше всего было не делать движений ни в одну, ни в другую сторону.

Однако самого Роберта его работа и быт удовлетворяли все меньше и меньше. После знакомства с Рафлзом Хоу он уже не находил прежнего удовольствия в искусстве. Лезть из кожи вон и пресмыкаться ради ничтожных заработков казалось крайне неблагодарным занятием, если деньги можно просто попросить. Да, он еще ни разу ничего не попросил, но через его руки проходили достаточно большие суммы, предназначенные нуждающимся, и, если бы он сам нуждался, несомненно, его друг не отказал бы ему в помощи. И римские галеры по-прежнему оставались в виде наброска на огромном холсте, а Роберт либо проводил дни в библиотеке, либо гулял по улицам деревни, собирая рассказы о всевозможных бедах и несчастьях, после чего возвращался к несчастным, как одетый в твидовый костюм добрый ангел, с помощью от Рафлза Хоу. Конечно, это не та жизнь, о которой можно мечтать, но он не любил суеты и предпочитал спокойствие и расслабленность, поэтому подобное занятие очень подходило для его характера.

Роберт заметил, что миллионера часто стали охватывать приступы уныния, ему не раз приходило в голову, что те огромные суммы, которые он тратил, возможно, в значительной степени истощили капиталы филантропа, и теперь его беспокоит будущее. Рассеянность, нахмуренные брови, склоненная голова — его душа явно была отягощена какими-то заботами, и лишь в присутствии Лоры он сбрасывал бремя невысказанных тревог. Каждый день он на четыре часа закрывался в своей лаборатории и предавался любимому делу. По его странной прихоти никто, ни слуги, ни даже Лора или Роберт, не имели права переступать порог этого здания. День изо дня он заходил туда, чтобы выйти через несколько часов бледным и обессилевшим. Приглушенное гудение машин и дым, валивший из высокой трубы, свидетельствовали о том, какую значительную работу он выполнял собственноручно.

— Могу ли я хоть как-то помочь вам? — поинтересовался однажды Роберт, когда они после обеда зашли в курительную комнату. — Я уверен, что вы слишком утомляете себя. Так ведь можно подорвать силы. Я бы с удовольствием помогал вам, да и в химии я немного смыслю.

— В самом деле? — удивился Рафлз Хоу. — Я этого не знал. Очень редко бывает, чтобы в одном человеке сочетались художественные и научные способности.

— Не стану утверждать, что хоть одна из них у меня как-то особенно развита, но я прослушал курс лекций и два года проработал в лаборатории института сэра Джосайи Мейсона.

— О, я очень рад это слышать! — заинтересовался Хоу. — Для нас это может иметь большое значение. Вполне возможно, даже почти наверняка, я воспользуюсь вашим предложением. Обучу вас своим химическим методам, которые, к слову сказать, сильно отличаются от общепринятых. Однако для этого сейчас не самое подходящее время. Что у вас, Джоунс?

— Письмо, сэр.

— Дворецкий подал на серебряном подносе конверт, Хоу взломал печать и быстро пробежал глазами короткую записку.

— Это от леди Морсли. Лорд-наместник устраивает бал, и я приглашен. Не пойду я никуда. С их стороны это, конечно, очень мило, но у меня нет ни малейшего желания с ними связываться. Спасибо, Джоунс, я пошлю ответ. Знаете, Роберт, мне часто бывает очень грустно.

Он нередко обращался к молодому художнику по имени, особенно в минуты откровенности.

— Иной раз я это замечаю, и, признаться, меня это очень волнует, — с сочувствием в голосе ответил его друг. — Но как странно, вы молоды, здоровы, вам бы жить и радоваться. Вы — миллионер!

— Эх, Роберт, — воскликнул Хоу, откидываясь на спинку кресла и пуская густые сизые клубы дыма из трубки. — Вы затронули мое больное место. Если бы я был миллионером, возможно, я был бы счастлив, но, увы, я не миллионер!

— Боже! — вырвалось у Роберта.

Холодная рука как будто сжала его сердце, когда в голове у него пронеслась мысль, что за этими словами последует признание о приближающемся банкротстве, что вся эта райская жизнь, весь восторг, цвет, перемены, все вдруг закончится.

— Не миллионер… — пролепетал он.

— Нет, Роберт. Я — миллиардер. Возможно, единственный в мире. Вот что меня беспокоит, и вот почему я иногда грущу. Я понимаю, что должен тратить эти деньги… Что они не должны лежать мертвым грузом… Но как же это тяжело! Как тяжело это делать так, чтобы приносить лишь добро, чтобы поступки мои ни для кого не обернулись злом. Я чувствую огромную ответственность. Она давит на меня. Имею ли я право на эту спокойную жизнь, если в мире есть миллионы людей, которых я мог бы спасти или как-то помочь, просто сделав их немного богаче?

Роберт облегченно вздохнул.

— По-моему, вы уж слишком серьезно относитесь к этой ответственности, — сказал он. — Все знают, что добро, которое вы делаете, просто безгранично. Что вам еще нужно? Хотите еще больше помогать людям — есть множество благотворительных обществ, которые будут счастливы, если вы станете оказывать им помощь.

— У меня есть названия двухсот семидесяти таких обществ, — ответил Хоу. — Вам как-нибудь стоит просмотреть их, может быть, найдете какие-нибудь не вошедшие в список. В каждое из них я ежегодно вношу свою скромную долю. В этом направлении роста я не вижу.

— Право же, все, что могли, вы сделали, и даже больше, чем могли. Я бы на вашем месте перестал терзаться и стал спокойно жить дальше, больше не думая об этом.

— Не могу! — с чувством произнес Хоу. — Судьба не для того наделила меня такой властью, чтобы я жил спокойно, не задумываясь. Ничто не сможет убедить меня в этом. Попробуйте включить воображение, Роберт, и придумать, как человек с… скажем так, безграничным богатством может принести пользу человечеству, не лишив никого независимости и не причинив никому вреда.

— Гм, действительно, если подумать, это и в самом деле не такая уж простая задача, — сказал Роберт.