Сын Петра. Том 7. Поступь Империи. Страница 2

Алексей стоял около дворцового окна и глядел на эту толпу с некоторым умилением.

– Много… Как же их много… – тихо произнес Петр, стоявший рядом и тоже подглядывающий за тем, как люди втягивались через главный вход в Большой Кремлевский дворец – специально построенный для больших собраний.

– Тебя это смущает?

– Что ты?! Нет! Просто никогда бы не подумал…

– Я же тебе давал отчеты.

– Одно дело – видеть числа на бумаге, и совсем другое… – Сделал царь неопределенный жест.

– Тут не только количество важно. Посмотри на их лица. Что ты видишь?

– Лица и лица. Обычные, – пожал плечами царь.

– Они не затравленные и не отрешенные. Видишь? Живые. В чем-то даже вдохновленные, что ли.

– И что?

– О! Это невероятно важно. Ты понимаешь… Мы же выпускаем несколько журналов, связанных с наукой и техникой. Их раскупают по подписке. Вот они среди прочего и раскупают. И письма шлют.

– Все равно не понимаю, – перебил его царь.

– Это письма с предложениями и идеями. Откликами. Вокруг журналов сейчас бурная общественная дискуссия идет. Они, – указал царевич на толпу внизу, – непрерывно выступают с инициативами. Множеством. Разной степени паршивости, но главное, что пытаются. Мы эти письма иногда публикуем, подогревая интерес остальных. И собираем в общую базу с картотекой идей и рациональных предложений, к которой регулярно обращаемся, а потом передаем в тематические рабочие группы на проработку. Иногда даже тем самым людям, которые их нам и присылают.

– Хм…

– Понимаешь? Раньше мы с тобой пинками толкали научно-техническое развитие страны. А теперь она начинает сама ехать. Понемногу. По чуть-чуть. Как снежный ком. Как трогающийся паровоз. Главное, этим людям по рукам не бить. Не останавливать. Ты умрешь. Я умру. А если этот маховик раскрутить должным образом и все отладить, то, даже ежели нас бестолочь сменит, держава просто намотает ее на гусеницы и пойдет дальше – вперед.

– Странные вещи ты говоришь, сынок. И страшные. Это ведь нашего потомка они, – неопределенно махнул рукой Петр, – должны на гусеницы наматывать. Тебя это не пугает?

– Ты молодец. Я молодец. Почему нас с тобой это должно пугать? А мой сын, или внук, или кто после меня будет, пускай сам за собой попку подтирает. Каждому поколению свои вызовы. Мы объясним. Мы покажем. Но делать-то ему. А это, – кивнул Алексей, – выступит своего рода защитой от дурака. А то еще какой блаженный попадется. Что, пускать по ветру все силы наши по развитию и укреплению державы?

– Ну… – Царь задумчиво почесал затылок.

– Разумеется, это не единственная и не основная защита. Одна из многих. Люди должны привыкнуть к тому, что мы развиваемся. Что это развитие приносит нам огромные прибыли. И обучение, наука, новые технологии и прочее подобное – это не пустая болтовня. Это то, что позволяет нам жить хорошо. Всем. От крестьянина до царя. Это должно стать модно и честно [1]. Раньше вон считали недостаточно честной службу с огнестрелом. Больше века за это держались! Хотя давили на них… давили… Вот и с научно-техническим прогрессом нужно так же. С заводами. С развитием в комплексе. Заниматься всякой фигней, например, пьяными скакать на балах и спускать средства на увеселения, приличным людям должно стать неприлично… невместно… Поступаешь так? Сразу дурак в глазах окружающих. Или блаженный – только обнять и вместе поплакать. Свечку поставить на прибавление ума. В крайнем случае – понять и простить эту условно разумную тварь божью…

– Умеешь ты сказки рассказывать, – смешливо фыркнул Петр Алексеевич.

– Мечтать, отец. Да, я люблю мечтать, – добродушно улыбнулся Алексей.

– Только мечты у тебя дикие… Так говорить про собственного сына или внука. На гусеницы намотать… Да и про пьянки-гулянки…

– Отец, там я видел, как наших далеких потомков, лет через двести, просто расстреляют в подвале. Всех. Включая женщин и детей.

– Ты рассказывал. Хватит. Думаешь, мне это приятно слушать? – нахмурился царь.

– Кому много дано, с того и спрос велик. Всевышний вручил тебе и мне, как твоему наследнику, эти земли. Зачем? Каков его промысел? Только лишь для того, чтобы мы пили и гуляли? Серьезно?

Петр промолчал.

– Я так мыслю: пусть кого-то из наших потомков тихонько прибьют, если дурью станет заниматься. Главное, чтобы страна в смуту не погружалась, продолжая развиваться как следует, и династия удержалась. Принцип выбора меньшего зла.

– Я бы никакого выбирать не стал. Зло, оно и есть зло.

– Представь. Я сошел с ума и начал пытаться вернуть Россию к старине. К тому, как жили и воевали полвека назад. Уничтожая, руша и обесценивая все, что уже сделано. Как ты поступишь? Махнешь рукой в надежде на чудо великого «авось» или сам мне голову оторвешь?

– Я не хочу про это думать, – еще сильнее нахмурился царь. – И тебе невместно – еще накаркаешь…

– Ладно, – усмехнувшись, махнул рукой Алексей. – Пойдем уже к ним. Пора торговать лицами…

Город же отдыхал.

По случаю конференции инженеров сделали выходной день. Вот и Николай гостил у своего дяди.

Тот вырос.

Сначала стал мастером. А потом и на инженера прошел аттестацию. И теперь находился там, в кремле. А он – тут, у него сидел дома. В ожидании, так сказать. Очень было любопытно узнать, что же там такого на конференции скажут. Ради чего их всех собирали?

– Чай будешь? – спросила тетя.

– А? – словно очнувшись, вынырнул из своих размышлений Коля.

– Чай, говорю, будешь?

– Да, не откажусь, – охотно согласился он, вставая с дивана.

Дивана…

Их семья очень прилично поднялась из-за него и дяди. Один – инженер, второй – профсоюзный лидер. А ведь лет двадцать назад – простые крестьяне.

Бедные.

Балансирующие на грани выживания. Не от хорошей жизни дядя подался в Москву на заработки. Да и племянник тоже.

Николай подошел к столу.

Сел чинно.

Налил себе в чашку заварки и, поднеся к самовару, подлил кипятку.

Чай.

Для простых людей он покамест был еще слишком дорог, но их семья его могла себе уже позволить. Но пили не в чистом виде. По обычаям, заведенным царевичем, мешали со всякими сушеными ягодками, травами и прочим. Вот и сейчас – рябинки сушеной подсыпали в заварной чайник.

Получилось немного терпко, но вкусно.

Молодой мужчина взял из плетеной вазы сухарь белого хлеба и, чуть размочив его в кипятке, откусил. Вкусно.

Нахлынули воспоминания о детстве.

О лебеде.

О голоде.

Страшные были дни. Отчаянные. Окаянные. Он до сих пор помнил глаза умирающего от голода братца младшего и свое чувство бессилия. И то, как смотрела мама.

Это было не передать. Не пересказать.

– Коленька, ты чего? – спросила тетя, увидев, как он резко помрачнел.

– Да так… Саню вспомнил, – ответил он, покрутив в руках кусок сухаря. – Иной раз ем и думаю: его бы тогда две-три краюхи могли спасти…

Посидели.

Молча.

У тети тоже дети умирали, и тоже от голода…

Однако сильно грустить не стали. Они вырвались из того бедственного положения. И сами, и другим родичам сильно подсобили. Те, кто остался жить там, под Тверью, если не как сыр в масле катались, то уж точно кушали сытно, одевались хорошо и зимой топились добро.

Да и тут, в Москве, дела шли ладно.

Из маленькой комнатушки в общежитии при заводе дядя перебрался в просторную пятикомнатную квартиру недалеко от кремля. Вся меблирована добротно. Даже вон новомодный диван приобрели и поставили.

Сам Коля жил скромнее. Всего лишь в трехкомнатной квартире, но тоже недурно обставленной. И сейчас, работая профсоюзным лидером, учился, желая пойти по стопам дяди и тоже стать инженером.