Последняя - Веен Александра. Страница 4

Эрсиль сунула вещи под куст сирени, буйно разросшийся на углу, а сама прижала ухо к стене. Из‑за нее доносилось прерывистое шуршание. Мыши у них столуются, что ли? Где песни, топот, прочий гам, присущий кабакам и харчевням? Подозрительно…

Минуя дверь, Эрсиль подкралась к узенькому оконцу. При этом она почти задела башню из ящиков – эдак шарахнуло бы! Изучив зыбкие тени и бурые сальные пятна на стекле, Эрсиль обогнула таверну. Первое окно занавешивала холстина, второе, за выступающей на улицу каминной трубой, горело поярче. В нем Эрсиль увидела чей‑то мясистый загривок, воротник и лысую макушку, а за ними – край стола и людей.

На том изыскания Эрсиль были пресечены. Окрестности затопил вой – такой неистово громкий, что Эрсиль мотнуло к дымоходу. Звук не рассеивался, не изменялся, и это озадачивало. В зловещем вое ощущалось нечто чересчур зловещее – пробирало до мозга костей, уж если начистоту.

Стихло внезапно, словно отрезало. К Эрсиль подскакали два исполинских волка: клыки торчат, шерсть дыбом, глаза навыкате. Звери кровожадно ощерились и припали к земле. Не успела Эрсиль отойти от потрясения и стегнуть ближнего волка заклинанием, как поняла, что он не рычит, не пыхтит и буквальным образом расплывается.

– Подвижный морок, – облегченно прошептала Эрсиль и, помедлив, ткнула разъяренного зверя. Тот не возражал, рука продырявила ему череп.

– Совсем бесплотный. Нехороший, – сделала вывод Эрсиль, поскольку глубокая черная прореха не исчезала.

Сама Эрсиль работать с подвижными мороками не умела, и развеивать их не умела. А кое‑кто умел – и наслал на нее слуховое наваждение, а затем волков – не иначе как для устрашения.

– Чьих будете? – осведомилась Эрсиль у испорченного зверя. – А чего вытаращились?

Эрсиль знала: чтобы заворожить кого‑то, надо смотреть на него. Либо волшебник укрылся за деревьями, либо в трактире и оттуда заметил Эрсиль. Морок выглядел не ахти и никем теперь не поддерживался. Но зачем колдуну возиться с Эрсиль? Пронюхай он о ее способностях, поймал бы или убил. Так зачем же?

Эрсиль не строила догадок – те все едино не выстроились бы, потому что у нее даже мысли устали и тяжело ворочались на дне головы. Во всяком случае, Эрсиль не хотела обнаружить себя еще раз и почла за лучшее спрятаться до поры под защитой сирени. Понаблюдает‑понаблюдает – а ну как что‑то и разрешиться.

Волки резво порхнули за Эрсиль, и при свете фонаря она совсем в них разочаровалась – ни дать ни взять кучи свалявшегося меха с проплешинами.

– Вы на погоню заговорены? – осенило Эрсиль. – Кинься я наутек, помчались бы за мной?

Прозрачные волки не снизошли до ответа и рассеялись клочьями дыма. Это опять же доказывало, что маг не заботился о своем мороке, не то подлатал бы.

– Чахоточные какие. Мои не бегают, зато покрепче будут, – пробурчала Эрсиль и полезла в гущину.

Ее окатило водой с листьев, сучком порвало штанину, но с горем пополам Эрсиль уселась и подтянула котомки.

На заднем дворе утробно хрюкнула свинья. Эрсиль ей позавидовала: почивает сытая, в тепле и сухости. А у Эрсиль зуб на зуб не попадает и живот урчит от голода. А чем она хуже свиньи? Дабы не погрязнуть в унынии Эрсиль постаралась убедить себя, что она вовсе не хуже. А как, с вашего позволения, утешаться, околевая под хлестким дождем в компании шквального ветра? Эрсиль добралась до четвертого довода: «Я гораздо аккуратнее ем» – и отвлеклась. Уловила нечто… Шаги. Так оно и есть, шаги – едва различимое мокрое шлепанье. Не со стороны Тэрлина, а от деревни, откуда явилась сама Эрсиль.

Из волнующейся лесной мглы вынырнул невысокий паренек – шатающийся и спотыкающийся. То был музыкант Ба́рнид. Эрсиль уже сталкивалась с ним нынче утром.

– Куда прешь, оборванка! – приветствовал ее вежливый юноша, который нарек себя ни много ни мало «менестрелем».

Он позабыл, что неделю назад ужинал с Эрсиль за общим столом и плакался ей на свою горькую судьбу. Барнида не приняли в труппу разъездного театра. Его, восхитительного, талантливого Барнида! Не похабного криворукого дергуна струн, а взаправдашнего менестреля!

– Куда пру, туда и пру, – ощетинилась Эрсиль, но потом вспомнила, что она притворяется нищенкой, и с заискиванием добавила: – А не подаст ли молодой сударь монетку обездоленной женщине?

– Нету у меня ничего, три дня во рту ни крошки! Отлепись, попрошайка!

Эрсиль обиделась не на шутку. Но тогда ей было не до менестреля, да и сюда не ради него она приковыляла. И все‑таки возможность поквитаться с Барнидом представлялась ей весьма заманчивой.

Артист вознамерился сам себе отомстить и заспешил прямиком в таверну, где, по мнению Эрсиль, угнездился колдун – любитель запугивать.

«Ну и получишь же ты на орехи, Барнид», – улыбнулась она.

Менестрель замешкался у порога. Уцепился за ржавое кольцо засова, отпустил, снова уцепился, понурился…

«Трусишь, голубчик, – злорадствовала Эрсиль. – И не зря, не зря. Это тебе не бродяжкам пинков отвешивать».

Барнид тягостно вздохнул и отчаянно бросился в зал. Там загалдели, захохотали, потом все улеглось.

«Безмозглый, – заключила Эрсиль. – Не проверил, а суется. Осторожнее надо! Вот как я. Ха! Веселая вдовушка Эрти – образец для подражания!»

Пока Эрсиль полгода жила в Заречье, она настолько привыкла к легенде о вдовушке, что теперь частенько путалась. Доехав на дилижансе до границы Вейнса с графством Эльсул, она переоделась нищенкой, а в запасе еще имелся «мальчишка‑голодранец». Рядиться в лохмотья Эрсиль не слишком нравилось, но так было проще и безопаснее: кто на босяков позарится?

Менестрель тем часом запропал. Эрсиль куталась в плащ, растирала озябшие пальцы и, чего греха таить, жалела себя: одинокая, клюющая носом, в жуткой глуши, где почтовые кареты ходят раз в месяц, а уж «адских штуковин» – поездов и не видывали! С неба льет, ее травят волками‑призраками, и это сущий вздор по сравнению с тем, что ее ожидает.

А ветер все надрывался, гудел, и в помощь ему загудели голоса в харчевне. Эрсиль встрепенулась. Выпирающий угол дома ей мешал, она наклонилась… Внезапно за стеной что‑то бухнуло. Дверь распахнулась, взвизгнув петлями, и на улицу вывалился менестрель. Белее мела, он метнулся в темноту, волоча по лужам музыкальный инструмент.

Трактир наполнился шумом и воплями. В сияющем проеме возник некто с седыми волосами. За ним и чародей подоспел – смуглый, сутулый, в летах. На подбородке его топорщился клочок бороды, на макушке красовалась шляпа. Старик щедро сыпал заклинаниями, и Эрсиль слышала каждое слово, оброненное им. Она смотрела на него во все глаза. Как ни боялась Эрсиль в ту минуту, любопытство побеждало страх. Она впервые наблюдала волшебника – не считая себя, конечно же.

Наглость этого господина ее изумляла. Он не придерживался главного принципа магов и, уж понятно, ведьмарей – магов вне закона. Ни в коем случае им нельзя ворожить на людях, иначе рано или поздно, а скорее рано, Тайный Сыск выследит и покарает.

В том, что старик – ведьмарь, Эрсиль не сомневалась. А он исступленно бубнил, вычерчивая перед собой диковинные фигуры. Эрсиль недоумевала: круг за кругом чудодей использовал нехитрые устные формулы, которые были ей известны и для которых требовался направляющий жест, ничего кроме. Вон опять, плетение Осколка – прошивает дубовую доску насквозь. И зачем, спрашивается, так крутить своими несчастными кистями? Чтобы их отвинтить?

«Нахватался где‑то нелепых идей», – подытожила Эрсиль.

В запретной науке кудесник смыслил немногим больше ее самой. Ему, как и ей, достались крупицы знаний.

Выскакивать из зарослей Эрсиль не торопилась: седой мужчина и без нее одолел бы кого угодно. В его руке блеснул длинный кинжал – довольно широкий у основания, но резко сужавшийся к острию. Заклинания не причиняли вооружившемуся человеку ни малейшего вреда. Он беспрепятственно подошел к ведьмарю, к сирени, и, соответственно, к Эрсиль.

Она постаралась окаменеть, но точно накаркал кто! Седой – так назвала Охотника Эрсиль – ни с того ни с сего застыл. Несколько долгих мгновений он обозревал куст, желая определить, что скрывается за листвой. Еле тлеющий фонарь не послужил ему подспорьем в этом скверном начинании. Седой отвернулся.