Металлист. Назад в СССР (СИ) - Борчанинов Геннадий. Страница 41

— В тринадцатой они живут, — сказала другая бабка. — Вечно у них крики, оры. Что ни вечер, так начинается.

— Это всё потому что Толя — алкаш! — заявила третья. — Каждый день с бутылкой!

— Был бы алкаш, его бы с завода выгнали! Руки-то золотые у него! — возразила первая.

Я понял, что другой полезной информации не добьюсь, и хоть сплетни послушать всегда интересно, адресованы они не мне.

— Спасибо! — воскликнул я, быстрым шагом заходя в подъезд и поднимаясь по лестнице.

Подъезд, достаточно ухоженный, представлял собой подъезд самой обыкновенной хрущёвки. Разве что без домофона, лапши проводов под потолком и железных массивных дверей. Двери все были самые простые, обитые дермантином.

Пока поднялся на четвёртый этаж — запыхался с непривычки. Немного перевёл дух, посмотрел на дверь тринадцатой квартиры. Никаких признаков «нехорошести», несмотря на номер, не обнаружил. Вдавил жёлтую кнопку звонка, на всякий случай одёрнул пиджак, пригладил волосы. Внутри послышались шаги.

— Кто? — послышался недовольный мужской голос из-за двери.

Ответить я не успел, дверь открылась. Выглянул оттуда дюжий чернобровый мужик в растянутой застиранной майке. Нахмурился сразу же, держась за дверь и перегораживая мне обзор.

— Здравствуйте. Мне бы с Катей поговорить, по важному делу, — сказал я.

— Кто такой? — недобро зыркнул он.

— Таранов. Александр, — представился я.

Руку протягивать не стал, младший старшему первым не протягивает, а мне что-то подсказывало, что этот кабан к местному неписаному этикету крайне чуток.

— А, этот… — буркнул он. — Катька! Тут к тебе! Сюда иди, говорю!

В коридоре за его спиной мелькнула фигурка Екатерины, в домашней одежде.

— Сейчас! — крикнула она.

— Сейчас подойдёт, — пробасил отец и закрыл дверь у меня перед носом.

Похоже, они бы с моей матушкой отлично поладили. Прямо два сапога — пара.

Я отошёл от двери, опёрся на железные перила, разглядывая побелку в подъезде. Мимо, на пятый этаж, прошла какая-то усталая тётка с авоськой, подозрительно глянула на меня.

Катя выскочила за дверь уже в уличном.

— С ума сошёл? — кошкой зашипела она. — Ты чего припёрся?

— По важному делу, — сказал я.

— Ну пошли, — фыркнула она.

По пути, между этажей, отодвинула один из цветочных горшков на окне, забрала оттуда сигареты со спичками, сунула в карман курточки.

— Батя ничё не говорил тебе? — на всякий случай спросила она.

— Например? — хмыкнул я, шагая следом.

— Ну, чтоб не появлялся больше, или ещё чего, — неопределённо ответила Катя.

— Нет, нормально всё, — сказал я.

— Повезло тебе, что он в настроении, — сказала она.

— А чего он дома в понедельник? — удивился я.

— Сутки-трое, — сказала Катя.

Мы вышли на улицу, прошли мимо старух на лавке. Катя целенаправленно шагала куда-то прочь, к соседнему двору.

— Мы куда? Я поговорить просто хотел, — сказал я.

— Там поговорим, пошли, — хмуро ответила Катя. — На чай не позову тебя, извини.

Как будто с намёком.

Прошли следующий двор, вышли к пустырю, к теплотрассе, юркнули куда-то в кусты по хорошо натоптанной дорожке. Остановились на небольшой полянке, скрытой от чужих глаз зарослями ивы, Катя достала сигареты, вытащила одну.

— Будешь? — спросила холодно.

— Не курю, — ответил я.

— Как хочешь, — пожала плечами Катя, уверенно разжигая спичку. — Ну, рассказывай.

— Нет. Ты давай рассказывай, — сказал я.

— Что? — не поняла Катя. — Это ты ко мне пришёл, вообще-то.

— За этим и пришёл. Что с тобой случилось? — произнёс я.

Катя затянулась, выдохнула дым в сторону, помолчала, собираясь с мыслями.

— Всё нормально со мной, — сказала она наконец.

— Надоело играть? — спросил я.

Она задумалась.

— Нет, наверное… Нет, не надоело, — сказала она.

— А что тогда? — спросил я.

Катя помолчала, глядя на огонёк сигареты.

— Ты точно хочешь знать? — спросила она.

— Да, — сказал я.

— Месячные. Живот болит. Настроения нет, — сказала Катя, глядя мне прямо в лицо и лукаво улыбаясь.

Будто проверяла мою реакцию.

— Врёшь, — сказал я, так же глядя ей в лицо.

— Показать? — Катя вопросительно изогнула бровь.

Кого ты пытаешься эпатировать, девочка? Я тебе не пионер, способный сомлеть от обсуждения женской физиологии.

— Ну покажи, — хмыкнул я.

— Вот ещё! Варька тебе пусть показывает! — фыркнула она.

— Ревнуешь, что ли? — спросил я.

Кроме того спонтанного поцелуя у нас с Варей ничего не было, о наших отношениях с ней мы не говорили, да и на людях никаким образом не показывали, но перемены заметить нетрудно.

— Больно ты нужен тебя ревновать, Таранов, ты себя в зеркале видел? — фыркнула она.

Ревнует.

— Ну и слава Марксу, что не ревнуешь, я же вас всех люблю, — с наигранным облегчением вздохнул я. — А в чём дело тогда? Куда твой энтузиазм подевался?

— Дурак ты, Саша, — хмуро бросила она, выкидывая бычок.

— И шутки у меня дурацкие, знаю, — сказал я. — Рассказывай давай. Не отстану, пока не скажешь.

Она испустила усталый вздох.

— Дома мне по поводу группы мозги выносят, понятно? Доволен? — выпалила Катя.

— Батя? — спросил я.

— Ну а кто ещё? — фыркнула она. — Хернёй, мол, маешься! Учёбу забросила! Шла бы, мол, после восьмого на крановщицу! Опять это говно началось, блин!

Она в сердцах пнула валяющийся на земле окурок.

— Хочешь, я с ним поговорю, — предложил я.

Катя нервно рассмеялась, достала из пачки ещё одну сигарету. Ответ красноречивее любых слов.

— Тебе бы курить поменьше, — заметил я.

Она задумалась, замерла, бросила сигарету обратно в полупустую пачку, убрала в карман.

— Ты прав, мало осталось уже, — сказала она.

— И часто такое? Ну, с батей, — спросил я.

— Да каждый раз… — вздохнула она. — Только я себе найду что-нибудь по душе, так сразу и начинается… А на репетиции как начну играть, так сразу и вспоминаю это всё, что даже и играть не хочется…

— А сама с ним поговорить не пробовала? — спросил я.

— Да без толку… — вздохнула Катя.

— Может, всё-таки я попробую?

— Нет, — отрезала Катя. — Даже не думай. Только хуже сделаешь.

— Как скажешь, — поднял руки я. — Не лезу.

— Такие вот пироги, — вздохнула она.

Да уж, такого поворота я никак не ожидал. И ведь обычными методами тут воздействовать не получится. Но эту проблему всё равно надо как-то решать. Отец Екатерины, судя по всему, прямой как лом и упрямый как баран, значит, придётся действовать в обход.

— А мама у тебя тоже против? — спросил я.

Катя махнула рукой.

— Она ему слова поперёк не скажет, — сказала она. — Так-то радовалась, когда узнала, что мы на конкурсе выступать будем.

— Ты капай ей на мозги, мол, барабанить хочешь, что на конкурсе выступить надо, что товарищей подводить нельзя, — посоветовал я. — Ночная кукушка дневную перекукует, слышала такое?

— Слышала, — мрачно сказала Катя.

— Она на него повлияет, хоть как-нибудь, — уверенно произнёс я.

— Ну-ну, — с сомнением протянула Катя.

— Да и вообще, если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней! — воскликнул я.

Прям как я, когда осознал, что попал сюда, в тело Саши Таранова, раз и навсегда. Необратимо. Я изменил своё отношение, и всё сразу стало гораздо лучше.

— Ты же барабанщица! Лупи по барабанам, выплёскивай эмоции! Сливай весь негатив! — произнёс я.

Регулярно так делал в прошлой жизни. Работает как часы.

— Ты так говоришь, мне даже побарабанить захотелось, — усмехнулась Катя.

— Можем сходить, школа ещё открыта, ключ у меня с собой, — предложил я.

— Не, — отказалась Катя. — До завтра подожду. Как раз накопится… Негатив.

— Как хочешь, — сказал я. — Моё дело предложить. Только представь, ты и я, наедине, в интимном сумраке каморки… Лупим по барабанам так, что стены дрожат!