Старуха 5 (СИ) - Номен Квинтус. Страница 76

— Сергей Владимирович, с такими темпами улучшений мы до приличной, удовлетворяющей нужны советского народа, авиатехники доползем лет через сто. Вы вроде и неплохую машину предлагаете, но у нас уже есть почти такая же, и ее мы менять просто не будем. А вот когда вы нам покажете проект машины пассажиров так на сто… я почему-то уверена, что вы — именно вы — нам такой проект предложить сможете уже где-то через год. А чтобы вас легче разрабатывалось, я вам передам описание нового двигателя, турбовинтового, примерно в пять тысяч лошадок.

— Ну да, а когда я вам предоставлю такой проект, вы мне ответите, что у вас уже есть почти такой же от Мясищева и Петлякова…

— Я знаю, чем сейчас занимаются товарищи Мясищев и Петляков, да и все другие конструктора НТК, и я никогда не предлагаю людям заниматься мартышкиным трудом. Сейчас таким самолетом — очень нужным стране самолетом — не занимается никто, и никто еще пару лет просто не сможет этим заняться. Если вы успеете составить проект подобного самолета к концу сорок девятого, то конкурентов у вас в этой области точно не будет.

— Вы предлагаете спроектировать самолет за полтора года?

— Ну да. Вы же вот это чудище спроектировали, если я не ошибаюсь, вообще меньше чем за полгода? И чудище у вас получилось обло озорно огромно стозевно и… в смысле, впечатление производящее правильное — но получилось оно просто поздновато. А вот предлагаемая вам машина… к тому же это будет для вас способом набраться опыта в проектировании настоящих самолетов.

— Видите ли, Вера Андреевна, я самолеты проектирую уже…

— Настоящих современных транспортных самолетов. Следующим проектом будет разработка самолета с пассажировместимостью за полторы сотни человек, летающий на десять тысяч без посадки со скоростью свыше восьмисот километров… но вот так, сразу, без промежуточных проектов никто самолет спроектировать не сможет. Ну так что, беретесь за работу?

С Ильюшиным хороших отношений у Веры так и не сложилось (да она с ним больше и не встречалась ни разу), но самолет он построил. Сначала — на девяносто шесть пассажиров, а еще через пять лет, с появлением более продвинутых двигателей, самолет «слегка удлинился» и стал перевозить уже по сто двадцать человек. Самолет так «Аэрофлоту» понравился, что уже с пятьдесят второго его строили на трех заводах, а к пятьдесят пятому из уже выпустили чуть больше тысячи штук, из которых почти две сотни бороздили небо Европы, работая в европейских авиакомпаниях. А в пятьдесят пятом в небо поднялся уже «трансконтинентальный» реактивный его самолет, перевозящий двести двадцать пассажиров на двенадцать тысяч километров. Почему-то вообще не похожий на знакомый Вере Андреевне Ил-62…

Но все же Вера сама работала больше «на оборону»: ведь американцы даже после «оглушительного провала» своей плутониевой программы от идеи сделать атомную бомбу не отказались и весной сорок девятого в пустыне Нью-Мексико взорвали бомбу урановую, мощностью под двадцать килотонн. И, похоже, были готовы работу эту и дальше продолжать, но товарищ Сталин выступил по телевизору, заявив буквально следующее:

— Как нам стало известно, в Соединенных штатах Америки были проведены испытания оружия огромной разрушающей силы: урановой бомбы. И правящие круги Соединенных штатов могут ошибочно предположить, что они получили решающее военное превосходство над Советским Союзом, однако это не так. От лица Советского правительства я заявляю, что США не располагают монополией на такое оружие, и любая попытка его применения в любой точке мира в любом государстве приведет лишь к уничтожению самих Соединенных штатов. Для того, чтобы это заявление не выглядело голословным утверждением, Советский Союз завтра произведет демонстрационный взрыв советской ядерной бомбы в международных водах акватории моря Бофорта с координатами…

И в указанных координатах был действительно произведен взрыв. Взрыв бомбы мощностью в пять мегатонн, после чего уже товарищ Левитан, зачитывая по радио результаты проведенной демонстрации, упомянул и о том, что «советская бомба оказалась примерно в двести пятьдесят раз мощнее американской», а затем передал «рекомендации» американским атомщикам заниматься не бомбами, а атомными электростанциями — заодно рассказав и о том, что 'недавно запущенная Кольская электростанция мощностью в пятьсот двадцать мегаватт является атомной…

До конца года был запущен второй блок Кольской АЭС, и на его открытие даже американских журналистов пригласили… А Иосиф Виссарионович вместе с Лаврентием Павловичем поинтересовались у Веры, как быстро, по ее мнению, янки сами додумаются до идеи водородной бомбы.

— Думать им придется долго, и не потому, что там умных физиков нет. Просто урановое зажигание в водородной бомбе можно использовать только теоретически, на практике пушечная схема заряд дейтерида лития со всей обвязкой разрушит быстрее, чем реакция зажжется. Но додуматься они все же смогут, так что лучше этому Эйзенхауэру довести по дипломатическим каналам, что если мы заметим работу американцев над атомным оружием, то просто сбросим туда нашу бомбу и работу эту прекратим.

— Они могут места работы сильно прикрыть силами ПВО, все же самолеты у них уже довольно неплохие имеются, заметил Лаврентий Павлович.

— Ну наконец-то!

— Что именно наконец? — с подозрением в голосе решил уточнить Иосиф Виссарионович.

— Наконец и вы поймете, зачем мне была нужна эта контора в Реутове. Кстати, американцы тоже поймут, а вы готовьте медаль Героя соцтруда нашему главному конструктору. Даже две медали, за собственно ракету и за двигатели к ней.

Скоро сказка сказывается, а дело делается все же постепенно, но тем не менее уже в октябре пятидесятого СССР запустил (правда, только с третьей попытки) искусственный спутник Земли. С помощью сильно доработанной баллистической ракеты товарища Челомея, для которого Вера в сорок седьмом организовала специальное КБ в Реутове. Для запуска спутника ракету пришлось сильно доработать: на нее поставили вторую ступень (сильно укороченную первую, и с одним двигателем вместо четырех), а еще пришлось добавить сразу четыре стартовых ускорителя из серийных твердотопливных ракет, созданных для подводных лодок — но результат оказался сильно позитивным, по крайней мере президент Эйзенхауэр задумался, а так ли уж необходимо и дальше развивать программу создания атомного оружия.

Но спутник оказался лишь символом начала новой, космической эпохи человеческой цивилизации. Ракету долго доводили до ума, в процессе доводки шесть спутников на орбиту подняли. А двенадцатого апреля пятьдесят седьмого года ракета уже товарища Янгеля (с кислородно-керосиновым двигателем, а не с гидрозино-меланжевым, как ракеты Челомея) подняла в космос космический корабль с человеком на борту. Дату Вера специально такую назначила, а из потенциальных (и известных ей) летчиков и выбирать-то некого особо было, так что первооткрывателем космоса стал Георгий Тимофеевич Береговой. В этой истории он Героем Советского Союза не стал (ну не было страшной войны)… то есть до полета в космос не стал…

Самым забавным для Веры стало то, что работая над ракетно-космической программой она была вынуждена к работе привлекать «совсем других людей». То есть не совсем других, но вот товарища Королева, например, она просто не нашла. То есть нашла, однако в этой истории товарищ никакими ракетами вообще не занимался, а работал в железнодорожном КБ над созданием тепловозов… Хорошо еще, что нашлись Челомей и Янгель, так что СССР снова оказался первым в космосе. И оказался там очень надолго — потому что американцы вообще никакими работами в области ракетостроения не занимались. К тому же германские фельдмаршалы очень ответственно отнеслись к выполнению договоренностей по условиям капитуляции, и почти все офицеры СС были физически уничтожены…

Поэтому после постановки на боевое дежурство ракет Челомея ракетостроение стало развиваться без излишней спешки — что, вообще говоря, лишь способствовало его скорейшему развитию. А еще этому развитию помогало и то, что всей отраслью руководила Вера, не допускавшая никаких внутренних склок между конструкторами. А ракетостроении она разбиралась прекрасно, ведь Вера Андреевна несколько раз успела полюбоваться на выставленную на ВДНХ Р-7 — но в конструкторскую работу она даже и вникать не пыталась, а просто следила за тем, чтобы никто никому не мешал работать. И поэтому на орбите уже в начале шестьдесят первого начали появляться «долговременные станции» серии «Алмаз»: название серии «снова» предложил Владимир Николаевич. Только станции были не совсем «такие» (а точнее, совсем не такие), массой чуть меньше десяти тонн — зато можно было несколько таких модулей состыковывать и получать более крупную станцию, способную обеспечить выполнение большего числа разных исследований. Включая, безусловно, исследование земной поверхности, особенно поверхности Северной Америки…